Разрешаю остаться

[Сумасшедший Самолётик]

Название: Разрешаю остаться
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Размер: 1 079 слов
Пейринг/Персонажи: Тайшаку-тен/Кендапа-о
Категория: гет
Размещение: скажите куда
От автора: ибо можно быть сколько угодно слешером, но не зашиперить канонных пидорасов в гет нельзя.

Высокие окна опочивальни были занавешены бордово-чёрными шторами, сквозь которые едва пробивался свет заката, лишь слегка подсвечивая по контуру массивную деревянную мебель внутри.
— Выглядит жутко, — девушка, до этого несколько минут молча стоящая в дверях, наконец, подала голос и широким шагом прошла к окну. — Апокалиптично.
Она одним сильным движением распахнула шторы, впуская в комнату кровавый закат, и с постели послышался смешок:
— Так, по-твоему, будет лучше? Менее… как ты сказала, жутко, да? — мужчина приподнялся на постели, и замер, насмешливо смотря на гостью. Король, кровавый тиран, деспот, убийца законного монарха, просто убийца, мятежник, её господин. Кендапа знала много его имён, куда больше, и не все из них могли бы сказать при женщине, а значение некоторых любая приличная женщина даже знать не должна. По крайней мере, так считалось среди благородных людей, но кто бы их слушал, в самом-то деле.
— Светлее, — она обернулась, чтобы увидеть как белые, белее снега, волосы короля окрасились багрянцем, зловеще очерчивая зачернённое тенью лицо. Это было красиво. — Можно убедиться, что по углам не ползают пауки.
— Не знал, что мой генерал боится несчастных насекомых, - хрипловатый голос лился медленно, как мёд, но от его звуков на языке у неё оставалась полынная горечь и морская соль. — Надо будет велеть завезти их сюда, неплохое выйдет развлечение.
— Несомненно, — она знала, что не будет никаких пауков, ведь она их на самом деле не боится. Не тех, что могут уместиться в спальне, пусть бы и королевской. — Вы сегодня не собираетесь никого принимать?
— Так ты сегодня разведчик Бишамона? — король улыбался, и от этого могло бы стать жутко, если бы Кендапа сама не умела улыбаться так же холодно, вьюжно, продирая до костей того, кто попал под взгляд. Ничего сложного, в общем-то, при наличии определённого жизненного опыта. После пары тысяч трупов у всех отлично получается. Но ответная её улыбка легка и почти тепла, не теплее весеннего ветра, но в сравнении с королевской могла бы показаться жаркой, как лава.
— Генералу ни к чему шпионы в вашей опочивальне, - в её голосе подстрочно слышится «да вы и сами знаете». — И ему не нужно никого засылать заранее, чтоб прийти к вам самому.
Кому бы ещё её король верил больше, чем своему самому верному псу? И вина ли господина Бишамона в том, что даже этого было мало для доверия? Их коронованный тиран и гений не доверял им, хотя и верил. И не видел в этом никакого противоречия, а они уже давно привыкли. Чтобы верить достаточно уверенности, что тебе не лгут, а они были честны перед ним, как перед небом, но доверие бы означало, что он уверен в том, что это никогда не изменится. Легко ли в это поверить тому, кто вместо стяга, когда-то возносил над своей головой голову собственного сюзерена? И стоит ли?
Кендапа никогда и не пыталась убедить своего короля, что верна ему до могилы, возможно, потому что и сама не могла в это поверить. Как не могла и представить, что кто-то другой мог бы взять её службу себе. Душа её была чародейским клинком, признающим не всякую руку, и не было в королевстве никого, кто мог бы побороться с восшедшим на трон убийцей. Но верность? Нет, верность — это выбор верного, а не её заслуга в том, что другого господина, которому она могла бы покориться, нет.
И никогда бы она не смогла сказать, почему молчит генерал, верный своему королю, как пёс, пожертвовавший ради него и честью, и сердцем. Читать чужие души — это не к ней. Она могла лишь отразить увиденное, а не объяснить.
— Но пришла ко мне ты, а не он, - льдисто-прозрачные глаза смотрят на неё внимательно, и кажется, что неуловимая безжалостная чистота взгляда густеет до выбеленной голубизны полуденного неба. Это стоило дорого, так дорого, что у неё сердце иногда останавливалось, в такие мгновения, и спина твердела до хрупкой ломкости. Если бы она ему верила, как он ей, если бы недоверяла так же… Но нет, она не верила в его искренность и была уверена, что так всегда и будет. Устраивало ли это её? Вопрос, на который Кендапа до сих пор не знала ответа, но и не искала его. Стояла в шаге от пропасти, стояла, занеся ногу для следующего шага, в восторге и ужасе, стояла, продлевая в бесконечность миг неуверенности и сомнений, когда опора уже уходит из-под ног, но ещё ощущается. Что в её положении было самообманом: возможность отпрянуть от бездны или же невозможность сделать это?
— Я подумала, что вам, быть может, скучно? — от окна до постели — два широких шага, и она уже сидит на краю, как птичка, рассыпав по покрывалам волосы тяжёлые и тёмные, как морские воды. — И не с кем поделиться своим дурным настроением. А у меня свободный день… уже который день подряд. Если вам не нужен музыкант, вы могли бы отпустить меня домой, поместье требует внимания и…
— И может обойтись без тебя, — жилистая сильная рука вплетается в богатую тёмную волну её волос, тянет не к себе, но ниже, на подушки, на расшитые шёлковыми птицами и цветами покрывала. Она и не пыталась сопротивляться. — Останешься при дворе.
Кендапа беззаботно перевернулась на бок, чтобы удобнее было следить за выражением лица владыки, за тем, как углубляется тень в его улыбке, как пожарными тревожными всполохами заката нет-нет, да и сверкнёт взгляд. Смотреть на огонь или воду скучно, если это не лесной пожар или потоп, но в сравнении с её королём любой пожар казался безобиднее свечи.
— Вы не хотите, чтобы я вас покидала? — она умеет улыбаться невинно, искушающе, азартно, а тяжёлая холодная рука ложится на загривок, и никакой другой ласки ждать не стоит. Кендапа подозревает, что и это скорее предостережение и угроза, но это же Его Величество, у него это почти одно и то же, ведь на самом деле, вне игр, он не умеет угрожать и предупреждать — убивает неугодных сразу, без раздумий и колебаний. И она давно поняла, что это тяжёлое, как могильная плита, предупреждение — это его ласка. Неловкая и неумелая. Не дистанция, которую ей следует держать, но приглашение преодолеть её.
И когда её мягкие губы касаются жёсткой линии его рта, в их дыхании растворяется его ответ:
— Разрешаю остаться со мной.
Её пальцы на сильных плечах, его ладони на её прогибающейся талии, шорох одежд, опадающих на одеяла, подушки, пол, дыхание, останавливающееся в коротких поцелуях. Всё так не ново, так древне под солнцем и луной, что кажется, за века до их рождения вобрало в себя магию древних чародеев, смертную магию жизни, движения в одном ритме, тока крови одного на двоих.
Она останется с ним, женщиной и воином, птицей певчей и мечом, пока его руки держат её, пока он переворачивает мир, над которым равно уместны и свист её мечей и песнь о битвах и героях.
Она останется, а он позаботится о том, чтобы мир соответствовал их представлениям о должном.