Одно другому не третье

Название: Одно другому не третье
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Благие знамения (Good Omens, 2019)
Размер: драббл, 139 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули, Азирафаил
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: И всё-таки ангел хочет понять, почему демон не рад грядущему Апокалипсису.
От автора: меня так радует Адам за кадром...

— И всё-таки, Кроули, ты же демон, — начал Азирафаил как-то вечером, когда они с Кроули уединились в домике садовника, после того как убедились, что Маг крепко спит и можно немного расслабиться. Выпить опять же. Поболтать…
Но почему именно об этом?
— Ангел, опять?!
— Нет, подожди, — не позволил смутить себя Азирафаил. — Но тебе же нравится быть демоном. Правильно?
Кроули устало вздохнул, уже предчувствуя вопрос, который прозвучит следующим, потому что этот разговор повторялся не в первый раз, и лимит приличных ответов подходил к концу.
— Да, ангел. Мне нравится быть демоном.
— Тогда почему тебе так неприятна идея Апокалипсиса?
— Ангел, да сколько же можно! Если кто-то любит трахаться, это ещё не значит, что он хочет детей!
В домике повисла напряжённая тишина, и Кроули сто раз обругал свой неуправляемый язык, который не выбирает выражения, но… с другой стороны, может, Азирафаил, наконец-то поймёт и отстанет от него?

---

Страх понимания

Название: Страх понимания
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: драббл, 243 слов
Пейринг/Персонажи: Малкольм Брайт (Уитли), Мартин Уитли
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Малкольм просто хотел понять отца.
От автора: этот тоже для  Z-I, разумеется))

Когда Малкольм снова появляется на пороге камеры после очередного перерыва, Мартин, расспросив его о делах (и не получив никакого толкового ответа, как обычно), задаёт тот вопрос, который его давно интересовал:
— Всё-таки почему профайлер?
Малкольм дёргается, будто его иголкой укололи, такой доверчиво открытый наедине с отцом, что совершенно непонятно, на что его мальчик рассчитывает, пытаясь всех убедить в своей ненависти.
— Тебя это… — но он останавливает себя, растирает лицо ладонями, будто пытаясь очнуться, и почти равнодушно отвечает: — Я просто хотел понять.
— Меня? — Мартину, что греха таить, приятно. Пусть даже за это понимание пришлось платить годами одиночества, но ведь они с Малкольмом платили вместе: не только у него не было сына столько лет, но и его мальчик всё это время провёл без отца.
— Да, — это должна была быть смесь ненависти и презрения, определённо, но вместо этого из его сына вырывается только глухое, усталое отчаяние. Сродни смирению, только глубже и темнее.
— И?
— Я не понял.
— Потому что…
— Я. Просто. Не. Понял, — Малкольм говорит, будто гвозди в череп собеседника вбивает, но Мартин только улыбается всё радостнее, потому что ну нельзя же ничего сделать с затапливающей сердце нежностью.
— Потому что ты боишься, — всё-таки договаривает он свою мысль и видит, как в тёмных глазах его сына в осколки разлетаются целые миры. Невероятное и захватывающее зрелище. — Боишься, что если поймёшь — не сможешь любить меня.
— Я тебя ненавижу, — шепчет Малкольм и уходит, не оставляя Мартину времени на ответ.
Но неужели его сын до сих пор не знает, что ненависть любви не помеха?

---

Жрец и жертва

Текст с одним из самых моих любимых кинков для любых категорий и жанров.

Название: Жрец и жертва
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: драббл, 571 слов
Пейринг/Персонажи: Малкольм Брайт (Уитли), Мартин Уитли
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Малкольм Брайт думает, что его отец похож на бога.
От автора: в сущности, все тексты, что я написала про Малкольма и Мартина этой зимой, я написала для  Z-I

Если бы мать спросила Малкольма, кем для него стал отец, хотя она, конечно же, так не сделает, ведь Джессика Уитли считает, что молчание может дать исцеление… Так вот, если бы мать всё-таки спросила его, а он бы решился ей честно ответить (когда-то в детстве — это было возможно), то Малкольм мог бы ей сказать, что Мартин Уитли похож на бога. Не того, из церкви, а из древних храмов, в которых, как дары и подношения, к ногам статуй бросали сердца и жизни. Одним из тех богов, что требовали крови и смерти за свою благосклонность. За то, чтобы только не оставлять простых смертных один на один с миром.
И Малкольм, лишив отца его жертв, теперь платит сам.
Несомненно, скажи он это матери — и та запретила бы ему видеться с отцом. Несомненно, это было бы разумно с её стороны. Несомненно, Малкольм рад, что тогда, когда он мог сказать — мать его уже отказывалась слушать. Если бы он мог молиться (но ему, язычнику кровавой веры, пристало ли тревожить Отца и Сына?), он попросил бы благословения для глухих.
Каждый раз Малкольм заходит в камеру отца, как восходят на жертвенный алтарь, и голос доктора Уитли туманит разум так же надёжно, как чаша с зельем, а улыбка вскрывает грудь и вырезает сердце не хуже ритуального ножа. Малкольм приходит каждый раз, приходит за всех тех, кого доктор Уитли не успел убить.
— Я бы никогда не тронул тебя, — шепчет ему отец, протягивая руку, но всё, что Малкольм слышит, забившись в свой дальний угол камеры, это «ты не достоин меня».
— Ты не можешь бросить меня! — кричит отец ему вслед, но Малкольм так устал, так устал жить — не убитым — под тенью Мартина Уитли. Под давящей тенью идола, чьи руки выкрашены кровью в багровый цвет.
— Ты вернулся, — отец улыбается ему навстречу, и Малкольм чувствует, как проворачивается в груди невидимый кривой нож, рассекая сосуды, удерживающие его сердце. — Я знал, ты не мог меня бросить здесь.
И Малкольм тоже знал это, хоть и надеялся обмануть сам себя. Но он снова возвращается, снова и снова, за подсказками, за ответами, за ядом голоса и казнью улыбок, но всё изменилось, за эти годы, что он не приходил к отцу, всё изменилось.
«Это твоё решение», — отец улыбается ему и снова протягивает ему руку, но иначе. Раньше он был готов взять, принять жертву, теперь — хочет дать.
«Ведь богам нужны жрецы» — истина, которая не нуждается в доказательствах. Столь очевидная, что только Малкольм и мог её не замечать. Шанс, данный его отцом, чтобы прекратить эту бесконечную казнь, вынуть, наконец, из кровоточащей груди кривое остриё ритуального ножа, взявшись за рукоять…
Малкольм впервые за все эти годы шагает вперёд, к отцу, чтобы взять в свои ладони эту протянутую — не щедро, но безжалостно — руку, почувствовать тепло и ощутить мягкость прикосновения. Чтобы склониться к ней и прижаться губами, вкладывая сразу всё, что вскипало и леденело в груди: и сожаление, и вину, и привязанность, которую не смог побороть, и восхищение, которое не смог уничтожить, и любовь, которая, вероятно, нужна была ему одному. И благодарность.
И — отказ.
Со стороны какой веры ни посмотри — он был окаянным еретиком и грешником, что перед Отцом и Сыном, что перед собственным отцом. Но он всё равно не мог — не желал — дарить отцу никакой другой жизни. Всё, что было у Малкольма — это он сам, как бы этого ни было мало.
— Ну что ты, всё хорошо, — шёпот доктора Уитли больше не туманит разум, не усмиряет боль, не дарит короткого забвения, но Малкольм слышит «так тоже можно, мой мальчик», и ему кажется, что теперь всё будет лучше.

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Свет в окошке

За этот текст мне немножко стыдно. Нет, сам драббл мне нравится, а вот за то, что я хоть и много слышала о каноне и том, что там происходило - сам канон не смотрела... Я так больше не буду

Название: Свет в окошке
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Джессика Джонс (Jessica Jones, 2015)
Размер: драббл, 320 слова
Пейринг/Персонажи: Джессика Джонс, Килгрейв
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Джессика слышит его голос каждый раз, когда ложится спать.
От автора: для  Z-I

Джессика слышит его голос каждый раз, когда ложится спать и укрывается одеялом. Слышит — и чувствует короткое, секундное прикосновение пальцев к своему виску. Это всегда одно и то же «спи», которое подчиняет не способностями, не сверхъестественной силой — привычкой, ставшей рефлексом.
Каждый раз, укладываясь спать и собственной волей воскрешая в своей голове голос персонального, реального, как плоть, смерть и боль, кошмара своего прошлого, Джессика напоминает себе собаку Павлова. И всё равно, даже чувствуя, как тошнота — отвращение к себе — подкатывает к горлу, она никак не может остановиться. Потому что ей надо спать, чтобы жить — жить назло Килгрейву, и это тоже мерзкая, как привкус крови, мысль, которая делает её ещё зависимее, чем тогда, когда она была под контролем; жить, чтобы… Джессика не знает, что именно ей нужно, а тем более — чего бы ей хотелось от жизни, но на голом упрямстве она заставляет себя тащиться из вчера в завтра. Что-нибудь появится. Надо только дожить.
А для этого Джессике нужно — хотя бы иногда — спать. А уже для этого ей всё ещё нужен приказ.
Голос, который она ненавидит. Голос, которого она боится. Голос, который провожает её в каждый её сон.
В какой-то момент Джессика начинает забывать, что завтра (в какое именно завтра? В это? Или в то, что случится через год?) у неё появится смысл открывать глаза утром и закрывать вечером, чтобы набраться сил. Даже голос Килгрейва перестаёт помогать, затёртый от бесконечного репита, как запись на плёнке.
И в тогда её покойник, её прошлое, её смерть и кошмар, не дающий ей спать и жить, помогающий ей уснуть и дожить до завтра, появляется перед ней снова. Как свет в окошке. Цель и смысл, возникшие не завтра — сегодня. И за вернувшимся страхом, за памятью о бессилии и отчаянии несмотря ни на что сверкает злая, ослепительная надежда на то, что теперь, теперь-то всё наладится. Когда Килгрейв вернулся.
Теперь, когда она сможет убить его своими собственными руками.
Джессика впервые засыпает, не слыша его голоса, но слыша собственный шёпот и обещание: «Подожди».

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не того

Во всём виновата  Z-I ХД
Я пришла к ней поорать, что Гавриил же с Михаил единственные архистратиги и фактически главнокомандующие, так что в финале уговаривали, как военное руководство, прикинь, если б не убедили! Я вообще как шипер пришла поорать, но Зет сказала, что нам нужен такой фик. Лётик иногда исполнительный.

Название: Не того
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Благие знамения (Good Omens, 2019)
Размер: мини, 1 029 слов
Персонажи: Гавриил, Кроули, Азирафаил, Адам
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Предупреждения: AU
Краткое содержание: Гавриил начал войну.

— Непостижимый замысел — непостижим! — Азирафаил изо всех сил пытался донести до Гавриила свою, внезапно озарившую его, мысль. Архангел должен понять его, разозлиться, но понять.
«Ты же понимаешь меня?»
Кроули был рядом, касался плечом его плеча, поддерживал, развивал его сумбурную мысль понятнее, полнее и конкретнее, чем это вышло у Азирафаила, а Гавриил смотрел на них спокойными, такими спокойными глазами, что к горлу подкатывал страх и дурное предчувствие.
— Значит, никто не может знать, как будет правильно? — спокойно уточнил Гавриил, и Азирафаил с готовностью, с нервной, неуверенной радостью кивнул.
— Да. Именно!
— Тогда все поступают так, как считают правильным, верно, херувим? — это был первый раз со времён Эдема, когда Гавриил напомнил ему о его титуле, и Азирафаил медлил с ответом. Но тёмный, как нераспустившаяся сирень, взгляд так безбрежно спокоен и терпелив, что нет смысла тянуть. Гавриил готов ждать, это отчётливо видно, и даже Вельзевул устало закатила глаза, не понимая, на что именно они тратят время, но не мешала. Она тоже уже неплохо знала Гавриила, знала, что он может быть и молниеносно стремительным, и бесконечно терпеливым, но всегда бесконечно упрямым в получении того, чего счёл нужным добиться.
— Да.
Гавриил улыбнулся и, подняв руку, коротко махнул ею, а вслед за эти раздался звук последней трубы, знаменующий начало сражения между Небесами и Адом. Азирафаил безнадёжно закрыл глаза, чувствуя, как в груди разрастается пустота.
— Почему?
— Потому что я думаю, что так — будет лучше, — просто объяснил Гавриил, равнодушно наблюдая, как исчезла Вельзевул, бросившаяся к своим войскам. И даже не увернулся, когда к нему подбежал Адам, чтобы ударить: зло и безнадёжно. Маленький Антихрист тоже чувствовал, как последний миг равновесия, когда можно было повернуть назад, — окончился. Не в пользу этого мира. — Ты боишься, мальчик? — Гавриил, только что уговаривавший Адама самому начать Апокалипсис, внезапно очень ласково погладил его по голове.
— Все умрут! — обвиняющее и обличающее, срывающимся голосом закричал он, пытаясь ударить кулаком посильнее. Как будто это могло помочь. — Все же теперь умрут!
— Кто ты? — вопрос Гавриила, похоже, показался Адаму слишком внезапным и нелогичным, и мальчик замер, удивлённо моргая и будто бы даже немного успокоившись от растерянности
— Что?
Гавриил улыбнулся ещё мягче, но Азирафаилу было страшно смотреть на него, будто вместо старого знакомого, привычного скучного и придирающегося начальника перед ним внезапно разверзлась бездна. Кроули почувствовал его состояние и сжал плечо, пытаясь успокоить. На удивление, теперь, когда всё стало так плохо, как только могло, демон противоестественно успокоился.
— Ты человек, мальчик? — тем временем пояснил свой вопрос Гавриил.
— Конечно!
— Тогда тебе и твоим друзьям не о чем беспокоиться. Ведь люди — бессмертны. Все вы будете возвращены к жизни в мире, лишённом зла и грехов. Не бойся. Для людей ничего не закончится.
Азирафаил затылком почувствовал, как у Кроули губы сломались в саркастичной улыбке:
— И сколько из них проведут бессмертие в нескончаемых муках?
— Действительно, — Гавриил был так рассеянно задумчив, и Азирафаил понял, что тому тоже пора к ангельским войскам, но он всё ещё зачем-то оставался с ними. Всё ещё отвечал на их вопросы и почти не отрывал взгляда от Азирафаила. — Суров и безжалостен будет суд Сына, в прошлый раз взявшего на себя все грехи человеческие, — по голосу архангела непонятно было, всерьёз он или смеётся. — Не бойся, мальчик, — Гавриил снова погладил Адама по растрепавшимся волосам, но взгляда от Азирафаила не отвёл. — Когда всё закончится, вы будете судить ангелов. И воздадите… по мере своей.
Гавриил — Азирафаил видел это — наконец собрался вернуться на Небеса, его же ждут там, второго командующего ангельскими ратями, начавшего последнюю и окончательную войну этого мира, и Азирафаил окликнул его снова, заставив замереть, пытаясь ещё немного отсрочить то, что уже происходило, то, что уже началось. Неважно, останется Гавриил тут или уйдёт: это может повлиять на ход войны, но ничего не сделает с тем, что война — уже идёт. И алокудрая дева вновь возрождается где-то вдалеке из ангельской крови и смерти. Но Азирафаил никак не мог отказаться от этой иллюзии промедления.
— Зачем? Зачем, Гавриил, ведь мы могли ещё…
Но ответил ему не Гавриил, который успел только глубоко вдохнуть и медленно, будто ему тоже нужно было прийти в себя, выдохнуть, а Смерть, расправивший свои крыла, кажется, на половину небес:
— Он устал, херувим. В отличие от меня, он устал приносить смерть достойным и хочет закончить всё побыстрее. И он прав: всему положен конец, и Миру — тоже.
Азирафаил не хотел признавать этой правды, и Кроули, всё ещё сжимающий его плечо, Кроули, с которым они теперь должны, что ли, начать сражаться, тоже не хотел. И Адам, сын Люцифера, Антихрист, Враг Рода Человеческого, сын человеческий, не хотел тоже. Но Гавриил решил иначе, и войска двинулись навстречу друг другу.
Гавриил вдруг щёлкнул пальцами, и Азирафаил почувствовал, как невидимые путы сковали его по рукам и ногам так, что когда он неловко дёрнулся от неожиданности, то едва не упал. Спасибо Кроули, который успел его подхватить:
— Эй, ты что творишь?! — возмутился демон, кажется, решивший, что страх теперь — совершенно бесполезное чувство.
— Забирай его, и проваливайте куда подальше, — Гавриил больше не улыбался, и от этого, как ни странно, стало проще. Будто жуть происходящего, не оттенённая ослепительной улыбкой, стала меньше. Какая хорошая, но лживая иллюзия. — Вас ведь всё это не касается, верно?
— А…
— Ангелы никого не волнуют, — не дал себя перебить Гавриил. — Как и демоны, на самом деле. Вы сами лезете и становитесь проблемой. Если не будете мешать новому вечному миру, сотворённому для людей, вас вряд ли кто-то тронет, когда всё закончится. Что ты смотришь на меня, демон? Не успеешь убраться достаточно далеко — и вы окажетесь в самом центре войны. Этого ему хочешь?
Кроули зло дёрнул головой, но спорить не стал, и Азирафаил понял, что не успеет освободиться. Он был старше и сильнее Гавриила, но теперь, когда началась война, приоритет архистратига превосходил его. И на чудесах это тоже сказывалось. А над ним тем временем раскрылись демонические крылья, готовые послушно унести их даже не к чёрту на кулички, а куда дальше: от всех ангелов и демонов, от всего, что сейчас произойдёт на Земле.
Негромкое «спасибо» Гавриила ударило им в спину, когда они уже поднялись в воздух, хотя Азирафаил бы не смог сказать наверняка, кому именно предназначался удар.
— Мы не справились, да, Кроули?
Его демон нежно и сочувственно (хотя это же он буквально умолял ангела отменить конец света тогда, одиннадцать лет назад, так почему это не Азирафаил утешает его, а наоборот?) прижался губами к виску Азирафаила:
— Мы убедили не того, мой ангел. Мы просто убедили не того.
Действительно. Какая мелочь, верно? Какая неподъёмная, непоправимая мелочь.

---

Как графит подобен алмазу

А это, собственно, фанфик по одной из тех двух идей, которые проели мне мозги ещё до того, как я посмотрела сериал.  Z-I — абсолютный котик, я считаю, потому что обычно идеи придуманные по эмоциональным калькам снятым с фикла при знакомстве с каноном приходится выбрасывать на помойку, а тут они прям оказались к месту, и вообще идеально. Я уже несколько месяцев восхищённая этим фактом хожу

Название: Как графит подобен алмазу
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: драббл, 398 слов
Пейринг/Персонажи: Мартин Уитли, Малкольм Брайт (Уитли)
Категория: джен
Жанр: повседневность, драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Мартин гордится сыном с каждым днём всё больше и больше.

Мартину Уитли всегда льстило сравнение с алмазом, которым его часто награждали окружающие, сначала с негранёным — во времена обучения, а потом с сияющей драгоценностью в короне отечественной хирургии. Это не было пустым тщеславием, Мартин в самом деле стремился быть лучшим из всех и уверенно шёл к этому. А венцом всего этого пути, конечно, со временем должен был стать ученик и наследник, который получит из рук Мартина все его знания и умения.
Его замечательный сын.
— Он так похож на тебя, — шепчет Джессика, когда Мартин впервые берёт на руки своего, то есть, конечно же, их Малкольма.
— Мы с ним практически одинаковые, — с нежностью и гордостью подтверждает Мартин, бережно удерживая свой не огранённый алмаз. Ему придётся быть очень осторожным, чтобы всё было идеально.
Малкольм идеален, он с интересом слушает и запоминает всё, что Мартин рассказывает ему. Он такой хороший и смышлёный мальчик, такой любознательный и внимательный. Мартин гордится сыном с каждым днём всё больше и больше, и эта гордость затмила ту, блёклую и глупую, дешёвую, как стекляшки, гордость за себя, что была в нём раньше. Она окрыляет и придаёт сил.
И однажды в его дом звонит полицейский, которого вызвал его сын. Мартин не чувствует обиды или злости, и он вовсе не ощущает себя преданным, ведь его Малькольм — хороший мальчик, он всегда поступает правильно. Но внутри что-то саднит, какая-то ошибка, которую нужно осознать как можно быстрее, чтобы она не повредила идеальной огранке главного алмаза Мартина Уитли.
Мартин умеет думать быстро, он же хирург, он просто не может не уметь оценивать меняющуюся ситуацию и принимать новые решения, корректируя старые. Даже если вокруг уже ходят полицейские — это абсолютно не важно. Ничто не имеет значения, кроме напряжённого, почти недетского взгляда Малкольма.
— Ты должен запомнить: мы одинаковые, — опустившись перед ним на колени, говорит Мартин. — Слышишь меня? Мы одинаковые.
Да, в этом не было никакой ошибки, он и сын — суть одно и то же, и Малкольм подобен ему, как графит подобен алмазу. И какое, в сущности, дело, что графит не отражает свет ярким сиянием, а сохраняет весь в себе? Так даже лучше. И что с того, что графит не режет, как алмаз, всё, что пожелает, когда он вместо этого способен контролировать и даже погасить течение ядерной реакции?
Как Мартин и говорил, его сын во всём его превзойдёт, конечно же.
И единственное, чего боится доктор Уитли: графит так хрупок, как бы случайно не причинить ему вреда.
Он ни секунды не допускает мысли, что ошибка — неисправимая трещина, дефект — уже допущена.

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Похож на кота

Я просто до слёз люблю этот драббл-шутку, который написался на вдохновении от реальной ситуации.
Я даже не думала, что он подходит команде, но Тень сказала, что я дура не права и иди спроси у зам-кэпы. Я застеснялась, в итоге к зам-кэпе пошла Тень. Мне даже немножко неловко за то, что я всех поставила в такую неловкую ситуацию из-за обострившегося паникёрства на ровном месте, но меня окружают бесконечно добрые, заботливые и снисходительные к моим истерикам люди

Название: Похож на кота
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Благие знамения (Good Omens, 2019)
Размер: драббл, 110 слов
Пейринг/Персонажи: Гавриил, Михаил, Азирафаил за кадром
Категория: джен
Жанр: юмор, производственная драма
Рейтинг: G
Предупреждения: маленькое хулиганство)
Краткое содержание: Отчётный период на Небесах всегда приносит новые мысли.

— Азирафаил похож на кота.
Михаил подняла напряжённый взгляд на Гавриила, с абсолютно спокойным лицом застывшего над бумагами напротив неё. Отчётный период всегда приносил новые и интересные наблюдения. Даже слишком интересные.
— Почему?
— Они милые, и их все любят.
— Ты терпеть не можешь котов, — напомнила Михаил брату, но тот и бровью не повёл.
— Они милые. И их. Все. Любят.
— И Азирафаил похож на кота?
— Да.
— Потому что они милые и их любят?
— Да.
— Ла-а-а-а-а-адно, — Михаил послушно кивнула и вернулась к собственным бумажкам. Она не будет — не будет, и всё — уточнять, в какие тапки этот кот опять нассал. Ей не интересно. Гавриил завёл кота, пусть сам и чистит этот лоток, в конце концов.

---

Конечно, милая

Будем честны, я этот текст писала потому, что хотела что-нибудь написать про моего любимого Гила, который вот просто украшает каждую серию своим появлением. Благо он появляется в каждой. Сериал о том, как Гил Арройо и Миртин Уитли делили родительские права на Малкольма Брайта, бггг.

Название: Конечно, милая
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: мини, 1 629 слов
Пейринг/Персонажи: Джессика Уитли/Гил Арройо, Мартин Уитли/Джессика Уитли
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джессика очень хочет, чтобы кто-нибудь забрал Мартина из её головы, как когда-то забрал из дома.

Вечер давно перетёк в глухую ночь, пропитанную запахом свежераспечатанных документов, остывшего кофе и смесью мужских одеколонов и слабых нот женских духов полицейских, давно разошедшихся по домам. Джессика чувствовала, как плотная, густая атмосфера этого места оседает патиной на её кожу и проникает в лёгкие вместе с воздушной смесью, в которой углекислого газа от чужого дыхания было больше, чем воздуха, для дыхания пригодного. Она не вспомнила бы, сколько раз уже проходила по этим коридорам (Джессика могла бы нарисовать по памяти карту от своего дома до порога участка, а потом схему расположения всех кабинетов на пути от входа до двери Гила Арройо), чтобы за руку увести домой Малкольма. Сын никогда не сопротивлялся и всегда вёл себя как хорошо воспитанный ребёнок, если забыть о его невероятном упрямстве в том, что касалось визитов к арестовавшему Мартина лейтенанту.
К счастью, Гил никогда не выказывал своего неудовольствия и раздражения. Хотя, возможно (Джессика и не хотела об этом думать), его просьбу не приходить больше Малкольм бы услышал лучше.
— У лейтенанта есть леденцы, — объяснял ей Малкольм, но какие бы конфеты ни покупала Джессика, это не удерживало его дома.
— Там я не думаю о нём, — это Малкольм ответил Эйнсли, а Джессика подслушала. Она бы с удовольствием соврала, что случайно, но нет. Её сын отмалчивался, сбегал то к запертой двери отцовского подвала, то в полицейский участок, но с ней об отце никогда по доброй воле не говорил. С тех пор как Джессика нашла и сожгла в истерике его подборку газет со статьями о Мартине, Малкольм молчал, а она сходила с ума от голоса в своей голове, такого ласкового, такого заботливого и улыбчивого, такого насквозь знакомого.
«Мальчику нужен отец, милая, ты же понимаешь?» Под её закрытыми веками горит чужой, до отвращения нежный взгляд, обжигая глаза злыми слезами.
Гил Арройо не был отцом Малкольма, и Джессика раз за разом слышала упрёк в этом за каждым сообщением о том, куда вновь отправился её сын. Если бы она выбирала лучше. Если бы она выбрала кого-то получше...
«Ты выбрала лучшего, Джессика, ты же знаешь, — Мартин стоял у неё за спиной, и его дыхание касалось шеи, заставляло распущенные волосы щекотать обнажённую кожу. — Этот полицейский — всего лишь суррогат, подделка, дешёвая замена…»
Джессика пила успокоительное, как дети — витамины, но ничего не помогало. Она ходила к психотерапевтам, но не могла, просто физически не могла рассказать им, что в её голове бесконечно идёт разговор с собственным мужем. С мужчиной, который был самым лучшим мужем и отцом, ради которого она была готова даже порвать с семьёй, если бы та потребовала. С мужчиной, который оказался чудовищем, уничтожившим её жизнь, будущее их детей, всю их семью.
— Подайте на развод, — посоветовал ей очередной специалист, к которому Джессика больше не вернулась. Какой смысл в разводе, если Мартин звучал в её голове постоянно, тот самый Мартин, которого она так любила. Если он всё ещё обнимал её за плечи, и от этого становилось тепло и жутко, и хотелось вырвать саму себя из собственного нутра, только чтобы перестать любить его, перестать болеть памятью о нём, чтобы не осталось ничего, кроме страха перед ним.
«Там я не думаю о нём», — так сказал её сын. Разумеется, не там, а с лейтенантом Гилом, и Джессика шла по непривычно тихим в поздний час коридорам, заглядывая за каждый угол так, будто видела впервые, а не могла пройти до нужного кабинета с закрытыми глазами. Почему-то только сейчас, проехав полгорода, она задумалась о том, что лейтенанта может уже не быть на работе, как большинства его коллег. Может быть, Гил Арройо уже давно дома, поужинал с женой, и сейчас они смотрят вместе телевизор или нашли себе другое, более приятное занятие. Эта мысль ещё не успела укорениться в голове, когда Джессика увидела прямоугольник знакомой двери, подсвеченный по контуру. Петли провернулись почти бесшумно, когда Джессика открыла кабинет, отметая любые сомнения, что Гил, возможно, не один. Или это вообще не он. Но нет, всё верно, всё сложилось именно так, как и должно. Лейтенант в одиночестве сидел за столом, а тёплый, лимонно-мандариновый свет уставшей настольной лампы освещал его лицо, на котором от привычной усталости резче проступили черты.
— Джессика? — он поднял на неё взгляд, в котором разом и растерянность, и желание помочь (и она уверена на сто процентов, что это всё не ей — а её упрямому мальчишке). Когда-то Мартин смотрел на неё похоже (гораздо нежнее и ласковее), и от этого взгляда у неё, молодой и глупой, что-то плавилось в голове и сердце. Совсем не так, как сейчас, когда ей хочется достать из сумочки лекарство от головной боли и поделиться им в рамках гуманитарной помощи нуждающимся. — Что-то случилось? Что-то с Малкольмом…
— Он спит, — тут же успокоила она Гила. Джессика своими руками всего два часа назад привязала сына к постели, чтобы тот не повредил сам себе, а теперь посмотрите на неё — наедине с чужим мужчиной, хороша заботливая мать, нечего сказать. Но она сходила с ума от вездесущего призрака, даже здесь она чувствовала ядовитую химическую смесь его туалетной воды, антисептика и кожи, которая насквозь пропитала её постель, хоть Джессика и велела избавиться от всего постельного белья, которое было в доме, сменила кровать, одеяла и подушки, но запах Мартина пропитал всё — дом, мир, её. — Заберите его, — Джессика упёрлась в стол кулаками и наклонилась к лейтенанту, заглядывая ему в глаза. — Заберите его…
Гил смотрел на неё в ответ, и в глазах этих — ни грамма понимания, только всё более разрастающаяся растерянность, удивление и профессиональное, рефлекторное желание успокоить. Чтобы показания получились понятнее, видимо.
— Малкольма? — он сам не верил в то, что говорил, и правильно делал. Сына Джессика не отдаст никому: ни ему, ни мужу, ни собственным демонам. Отберёт у всех, чего бы ей это ни стоило.
— Мартина. Заберите его из моей головы, как забрали из дома.
«Ты же делаешь это для моего сына, так сделай и для меня, я не могу так больше! — ей хотелось рыдать, кричать и что-нибудь разбить. — Будь вместо него…»
Джессика наклонилась ещё и нашла губами губы, практически принуждая Гила к поцелую, и, определённо, это можно классифицировать и как сексуальное насилие, и как домогательство, но ей уже было всё равно. Она хотела просто не слышать Мартина, хотела заменить его на кого-нибудь, на кого угодно, но у Гила есть хорошие рекомендации. Ей говорили, что он действительно может помочь от Мартина Уитли в голове, хотя бы ненадолго.
— Джессика, — пальцы, сжимавшие её плечи, когда Гил отстранил её от себя, не причиняли боли, и от этого было особенно обидно. Она предпочла бы, чтоб лейтенант не остался таким спокойным. — Я не твой муж…
На секунду она ослепительно чётко и ясно осознала, каково это — желать чьей-то смерти. Нет, не просто какой-то абстрактной гибели от несчастного случая, а быстрой, но мучительной смерти от её, Джессики, рук. Гил мог сказать всё что угодно. Например, что она ему не нравится. Или что он женат и не хочет обманывать жену. Или что тут их могут увидеть, а в другое место у него нет ни сил, ни времени ехать. Или что они несовместимы по гороскопу.
Но ради всего святого! Зачем было говорить о Мартине? Она не принадлежит ему больше, Мартин больше не имеет никакого значения и…
«Милая, — снисходительно-укоризненный, насмешливо-уверенный голос звучал в ушах как звон кладбищенского колокольчика, — ты рано похоронила прошлое. Видишь, там, в гробу, оно ещё живое». Джессика не бежала к своей машина — летела, не оглядываясь назад. Хотя, наверняка, Гил и не подумал идти за ней, позволяя (и желая) закончить неловкую ситуацию как можно быстрее. Когда-нибудь, возможно, она будет благодарна за то, что он не стал рубить хвост как добрый хозяин, закончив всё ещё до начала.
Не сейчас.
Не сегодня.
В собственном доме все спали, даже выглянувшая навстречу служанка спала с открытыми глазами, и Джессика молча отмахнулась от неё, забыв имя. Она чувствовала, как по позвоночнику, от шеи до копчика, гуляет чужой взгляд.
«Тебя нет здесь, ты в камере, на цепи…»
«Я всегда с тобой, — голос втекал в уши, как расплавленный воск, не позволяя слышать ничего другого, кроме себя и стука крови в висках. — В тебе, милая».
Платье плавно соскользнуло по коже, упав на пол, и Джессика, перешагнув через него не глядя, упала на кровать. Не осталось ни сил, ни разума, и тело, это проклятое предательское тело, уже дрожало от придуманных — синтезированных из её неубитых воспоминаний — прикосновений ласковых и очень — хирургически — точных ладоней. Джессика лежала неподвижно, не пытаясь повторить — материализовать — собственными руками призрак памяти о руках мужа. Она знала, что никогда не сможет прикоснуться к себе так, как это сделал бы он, знает, что собственные руки лишь разрушат иллюзию. И разум говорил ей, отчаянно кричал, что это самое лучшее, что она могла бы сделать. Но если не шевелиться, если оставить от себя только дыхание и ток крови по сосудам, отказавшись от памяти, разума, благоразумия, то всё будет хорошо. Так, как было раньше.
Когда её муж убивал, а она не видела этого и без сомнений позволяла прикасаться к себе рукам, испачканным кровью. Но теперь — о, теперь всё иначе. Теперь всё в порядке.
Теперь — можно.
«Да, милая, — его слова оседали на её полуоткрытые губы влажным, тёплым туманом, и Джессика вдыхала каждый звук в себя, чтобы с кислородом кровь донесла их до каждой клетки в теле. И выдыхала — его паузы. — Всё правильно, моя милая Джессика, мои руки теперь чистые, ты же знаешь это. — Она знала, и кожа горела так, будто Мартин был рядом с ней, а не сидел далеко, запертый за крепкими надёжными стенами. — И всё это благодаря нашему сыну. Он у нас такой замечательный, правда? И так похож на меня».
Сердце сжалось коротким, болезненным спазмом, холодным, как осознание, как пробуждение. Может быть, как смерть, но Джессика знала, что и боль, и лёд в её груди — жизнь. Та новая жизнь, что создал для неё Мартин. В подарок. Это смерть тепла и нежна, полна его голоса и рук, памяти о прошлом и забвения настоящего; жизнь совсем иная. И никто не поможет, никто не спасёт её от Мартина.
Тогда Джессика справится сама. И Малкольма с Эйнсли она обязательно спасёт от их отца. Обязательно.
Без всяких сомнений — у неё получится.
Мартин улыбался ей ласково и невесомо касался губами её влажного — от горячечного жара и страха — виска. «Конечно, милая. Ну конечно же».

---

Вопрос, который Малкольм не задаст

Я не то что не планировала смотреть или писать по этому канону, я о его существовании-то не знала, но потом  Z-I начала писать по нему драбблы, и я сначала упоролась, потом поняла, что для того, чтобы писать фанфики, всё-таки надо посмотреть... А потом написала вообще не то, что придумала изначально. Ну, как обычно всё.

Название: Вопрос, который Малкольм не задаст
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: драббл, 560 слово
Персонажи: Малкольм Брайт (Уитли), Мартин Уитли, упоминаются Джессика и Эйнсли Уитли
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: У Малкольма есть, определёно есть какой-то вопрос к отцу, но он не может его сформулировать.

— Ты можешь поговорить со мной обо всём, что тебя беспокоит, — это голос матери, дрожащий от надёжно запертых слёз. Голос, который обещает понимание и требует от него забыть и не вспоминать то, что он видел.
Малкольм очень быстро привыкает говорить, что всё в порядке. Он в порядке. Его ничего не беспокоит (это звучит неубедительно после того, как он с криком просыпается и разбивает лоб о тумбочку, но он очень старается), а с остальным (со всем, что не касается места проживания) он справляется. Это совершенно не меняется на протяжении многих лет.
— Мальчик мой, — голос отца истекает отравленным мёдом, смешанным с кровью, он сладкий до неприятно встающего комка в горле, и Малкольм хочет откашляться каждый раз, когда слышит его. Раньше такого не было. Раньше голос отца был мягким и тёплым, как свежая выпечка, как какао, которое ему варили перед сном. Раньше Малкольм мог завернуться в его слова, как в одеяло, и успокоиться после любых тревог. — Ты можешь спросить у меня всё, что захочешь. Сынок…
У Малкольма есть, определёно есть какой-то вопрос к отцу, но он не может его сформулировать, он не понимает, какие именно слова нужно подобрать, чтобы узнать ответ, который так важен, что не даёт спать. Из-за которого он просыпается раз за разом от ужаса и желания убежать.
— Не открывай… Пожалуйста, не открывай, — собственный голос Малкольм не слышит и поэтому, когда сестра спрашивает, о чём он говорит во сне, не может ей ничего ответить.
Вопросы, на которые он не может ответить; вопрос, который он никак не может собрать из обрывков своих кошмаров… Он понимает его, подобрав звук к звуку, как пазл-мозаику, за десять лет. Вычленил из разговоров с отцом (его одноклассники начали курить ещё в школе, а сосед балуется травкой, но Малкольм искренне считает, что, по сравнению с ним, их пристрастия совершенно безопасны), отсеял, как плевела от зёрен, в разговорах с матерью.
«Почему ты не убил меня, пап?»
Если бы Мартин Уитли тогда заставил его уснуть навсегда, ничего бы не произошло. Их семья смогла бы продолжить жить своей нормальной, счастливой жизнью. Конечно, они оплакали бы Малкольма, но это была бы обычная трагедия, нормальная. Все знают, как с нею справляться. И маму обязательно бы все поддержали, а не плевали ей вслед. Отец остался бы на свободе и мог бы спокойно жить. Узнал бы лучше сестру…
А Малкольму… Малкольму не пришлось бы выбирать между отцом и ещё не убитыми девушками. Между семьёй и тем, что правильно. Конечно, если бы отец тогда поступил разумно и не позволил сыну больше открыть глаз, погибли бы и другие девушки, но Малкольм бы больше не имел к этому никакого отношения.
Мартину Уитли нужно было взять ответственность на себя, а не заставлять делать этот выбор своего сына.
— Мальчик мой, у тебя какой-то вопрос ко мне?
Отец улыбается ему, и эта улыбка горит на внутренней стороне век, как рабское тавро, которое не отпускает, не позволяет открыть дверь и оказаться на свободе. Надёжнее любой верёвки, любого ошейника.
— Мальчик мой…
Малкольм качает головой и уходит от отца. Он никогда не задаст свой вопрос, потому что знает, что это будет куда более жестоко, чем позвонить в полицию и посадить родного отца на всю жизнь в клетку. Намного более жестоко, чем навсегда уйти и не вернуться.
Малкольм ненавидит отца — всем своим сердцем и больным, отравленным Мартином Уитли, разумом. Ненавидит больше, чем все родственники его жертв. Ненавидит страстно и всепоглощающе.
Не настолько.
Не настолько, чтобы уничтожить эту улыбку, которая год за годом не позволяет ему выспаться.

---

Мы дети уличных кофеен

А это то самое миди на котором я чуть-чуть упала в истерику: а не обрезать ли?
Сначала это и должен был быть мини, потому что если вы не хотите падать в Гавриил/Михаил - упадите в Кроули/Михаил, а потом и в Гавриил/Михаил тоже. Отличный был план!
Вобщем-то, я написала мини, пошла спать и - упоролась. Немножечко. Но написалось немножко не то, что я думала, когда начинала, и тут-то и случилась истерика между "это прекрасно" и "боже, какой кошмар". Мне чуть-чуть стыдно, что это пришлось разгребать команде, но собственными силами принимать решение, мне нужно было бы годика на пол отложить текст в сторону, чтоб потом перечитать свежими глазами, и я решила, что, вау, гречка, я ж не одна в фандоме, когда такое было в последний раз?
Команда сказала, что я баклан, ничего резать не надо, я была до слёз рада, мне было бы бесконечно жаль линию Гавриила в этой истории, как друга, брата и вообще. Я его слишком люблю в этой истории.

Название: Открытая дверь
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Z-I,  Любава21
Канон: Благие знамения (Good Omens, 2019)
Размер: миди, 12 831
Пейринг/Персонажи: Кроули/Михаил, Гавриил, Азирафаил
Категория: гет
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Я люблю тебя. И можешь считать это своей небесной карой.

«Шаг с карниза, рывок на асфальт, где червем отмокает
Прах решенья бороться с вакхическим пульсом в крови».
Калугин и Оргия Праведников

Небо почернело от копоти и грязи, которые ангелы принесли своей враждой. Небо крошилось, осыпаясь под неосторожным шагом, и одни ангелы оставались парить, а другие срывались вниз. Те, что отказались жить в мире. Те, что отказались от сотворившей Небеса. Те, кого вчера Михаил завала братьями, друзьями или теми, кто мог бы стать друзьями завтра.
Сегодня они падали с Небес в бездну, падали, не веря в то, что это отныне реальность. И она смотрела им вслед, тоже пытаясь поверить по-настоящему. Не в Её справедливость — в их предательство. В груди сухо и жарко болело, пока она шла Небесам, ставшим первым полем битвы. Гавриил, оставшийся за спиной, сказал, что ничего не закончилось. Сказал, что сегодня было положено только начало. Гавриил, стирающий с лица кровь и улыбающийся ей сквозь собственное непонимание, улыбающийся только чтобы ей было спокойнее.
И его слова кипели под кожей кислотой и лавой, пока Михаил шла, а под шагом её Небо прекращало держать предателей. Сражение закончилось и осталось только подвести итоги. А потом можно будет выдохнуть, можно будет перестать дышать совсем, чтобы грудь не разрывалась так от каждого усилия.
Некоторые братья и сёстры сопротивлялись ей (приговору, вынесенному Всевышней), другие о чём-то просили. Михаил не вслушивалась: в их голосах не было раскаяния, не было осознания своей ошибки, а даже если бы и было… Легко раскаиваться, проиграв, падая и теряя то, чем владел. Раскаялись бы они, одержав победу и поправ братьев и Творца, даровавшую им жизнь, мир, смысл? Или праздновали бы победу? А потому Михаил не слушала. Падающим ныне мятежникам давали время, давали шанс одуматься, превозмочь свою болезнь благодарностью и добродетелью, но никто не воспользовался данным шансом. И Михаил не станет их жалеть. Достаточно того, что предатели были лишь низвергнуты с небес, сохранив свои жизни.
— Я не смогла, — шептала она Гавриилу, после падения их брата в бездну. — Я должна была убить его, но не смогла.
— Ты оставила ему шанс на раскаяние и искупление, — успокаивал он её, неловко заплетая тёмные, прокопченные сражением, волосы в косу. — Если бы Она была недовольна, Она велела бы нам не жалеть их. Но Она ничего не сказала.
— Ты утешаешь меня?
— Не только тебя, Миша.
Его голос был таким опустошённым, что Михаил встала и пошла по Небесам, попросив его помочь раненным. Помочь своим. Она — воин, ей и доводить дело до конца, а Гавриил пусть займётся спокойствием тех, что остались достойны Небес.
Жёлтые, как раскалённый камень, глаза сверкали на тёмном от грязи лице так неожиданно, что Михаил остановилась, глядя на рыжего, как догорающий закат, ангела… падшего… Как их теперь называть? Он смотрел на неё без злости, он молчал и не просил ничего, не угрожал и не клял её, просто смотрел, и в этом взгляде было ожидание смерти. Готовность к ней.
Михаил за эту битву не смогла убить никого.
Хотя должна была. Она даже не была уверена, что смогла бы и она возносила хвалу Всевышней за то, что та приговорила своих мятежных ангелов к падению, а не смерти. Потому что Михаил не знала, как справилась бы с казнью. Потому что была уверена: рука её дрогнула бы, и Гавриил, мягко отстранив её, занял бы место палача сам. Он всегда опекал её, будто был сильнее. И всегда делал за неё то, что она не могла.
Но полулежащий перед ней ангел не верил, а знал, что она сможет его убить. Сможет во всех смыслах, и чужая уверенность отчего-то придала сил. Михаил смотрела в тускло сияющие глаза, в узкие вертикальные зрачки и никак не делала следующий шаг, не приближала чужое падение.
Светлая полоса блеснула на тёмном лице, и она не сразу поняла, что это улыбка:
— Архангел Михаил милосердна и снисходительна, — чего в его голосе было больше: насмешки, удивления или благодарности? Или того ужаса, что оплетает смелость, рождённую из отчаяния и смирения? И как он мог тогда пойти на поводу у Люцифера? Зачем?
Михаил сделала первый шаг навстречу, она была ещё слишком далеко, чтобы Небо осыпалось под его ногами. Она убрала меч. За эту битву — первую в её жизни и, она надеялась, что последнюю, — Михаил отлично научилась видеть опасность. И в насмешливо обречённых глазах напротив не было опасности, не было желания сражаться. Так же, как не было и раскаяния в совершённом.
— Думаю, мне следует поскорее уйти и не спорить с Ней, верно? — рыжий уже-больше-не-ангел улыбнулся мягче, неуверенно поднявшись на ноги, и Михаил с удивлением услышала в его голосе мягкость и любовь к изгоняющей его с Небес Всевышней вместо привычных обвинений. А потом он шагнул в ближайшую прореху и не столько упал, сколько заскользил, обернувшись гигантским змеем, сквозь воздух, приближая неминуемый удар о бесконечно далёкое дно мира.
Михаил смотрела ему вслед до тех пор, пока могла видеть его вытянутый силуэт.

… … ...

Михаил шла по сияющим и пустым коридорам к брату, который сидел за столом, перебирая отчёты с таким видом, как будто и не случилось ничего выдающегося. Глядя на его абсолютно невозмутимое лицо, можно было подумать, что каждый день, ладно, каждое десятилетие в Раю и Аду срываются казни, организованные высшими иерархами.
— С возвращением, — коротко улыбнулся Гавриил, на секунду оторвав взгляд от очередной бумажки. Зачем столько бумаг? Иногда ей казалось, что папки, чернила и формуляры — защитные бастионы её брата, за которыми он скрывает себя от окружающих. Все они учились жить после предательства братьев как умели. А потом снова, после Её ухода. И как-то научились, так Михаил ли судить способ Гавриила не сходить с ума? — Пламя не причинило ему вреда, знаешь?
Это была абсолютно бесполезная информация. Святая вода не могла пощадить демона, а адское пламя сожгло бы — в обиде, зависти, ревности — любого ангела. Тем не менее, вода не причинила вреда Кроули. Либо сошли со своих орбит мировые законы, либо вода была ненастоящей, либо ненастоящим был демон. Угадайте с трёх раз, какой вариант наиболее вероятен?
И где тогда должен был быть во время казни настоящий демон.
— Ты отпустил его, — Михаил обвиняла, и Гавриил встал из-за стола и подошёл к ней, обнимая со спины, будто защищая от её самого страшного врага — от неё самой.
— Казнь не состоялась, Миша, и я отпустил его. Ты рада.
Была ли она рада? Хороший вопрос, только Гавриил не спрашивал, а утверждал. И в его голосе, в отличии от неё, не было обвинения. Невозможный на Небесах закат бил в глаза медной рыжиной, ослепляя и заставляя жмуриться и скрывать взгляд.
— Он демон, — её голос шелестел, как опавшие листья, красивые и умирающие. — Он враг.
— Один из, — объятия Гавриила стали крепче. — Ты только что встретила десяток более серьёзных врагов и не тронула их.
— Это другое.
Её брат, всегда такой понимающий и лучше всех умеющий молчать, вздохнул ей в макушку:
— Потому что ты видишь в них врагов, Миша?
— Гавриил…
— Тебе не нужно отвечать мне, ты же знаешь, — спокойно перебил её он.
Разумеется она знала, что Гавриил и так знал правду. Увидел и расшифровал всё в её глазах ещё раньше, чем она сама что-то поняла. И промолчал, дав ей пару тысячелетий на осознание. Такой щедрый, такой безжалостный. Лучшего брата не стоило и желать, но она всё ещё сожалела о том, другом, спешащем и боящемся боли настолько, чтобы воздвигнуть персональный Ад в стремлении избежать её.
Да. Всё дело было именно в том, что в остальных демонах Михаил научилась видеть врагов.
В Кроули она видела мужчину.

… … ...

Лондон был грязным и пыльным, но какой город не казался таким после Небес? Михаил абсолютно не понимала, что заставляло Азирафаила так стремиться оставаться на этом шарике. И не желала понимать, если быть уж совсем откровенной, она была нужна наверху, она была нужна Гавриилу, который, конечно, был готов отпустить её куда бы она ни пожелала… Но это ни на одну секунду не было поводом воспользоваться его любовью и бросить разбираться со всеми проблемами в одиночку.
Сегодня у неё были определённые планы, из-за которых пришлось спуститься, и теперь Михаил неторопливо шла по тесным улочкам, рассматривая окружающий её мир. Гавриилу здесь тоже нравилось, не так, как Азирафаилу, конечно, (а, может, он просто не давал себе воли), но брат часто в свободные часы уходил на Землю. Она спрашивала, чем ему так нравится бег, а он отвечал, что так просто быстрее можно посмотреть больше мест. Михаил не знала, серьёзно он или смеётся, и не пыталась понять, потому что Гавриилу тоже нужно было какое-то подобие личного пространства. Всем было нужно.
Рыжему демону здесь тоже нравилось. Вон, стоит, подперев собой стену, руки в брюки, лениво оглядывая проходящих мимо людей, пока его взгляд (Михаил почувствовала сквозь очки) не остановился на ней. То, как Кроули мгновенно подобрался, будто хищник, загнанный в угол, и приготовился к удару, вызывало что-то среднее между смехом и нежностью. Змей готовился не уворачиваться и не сражаться на смерть за свою жизнь, нет. Пропасть между их могуществом была достаточно велика, чтобы шансов у Кроули не оставалось. Поэтому Змей готовился… умирать красиво. Позёр.
Гордец.
В самом деле — воин, хоть и не думал так о себе никогда.
Михаил медленно наклонила голову к плечу, чувствуя, как толкнулся в руку далёкий, но готовый мгновенно стать материальным, меч; чувствуя, как трепетали за спиной спрятанные крылья, а мир наполнялся запахом приближающейся грозы, готовой защитить смертных от безжалостной схватки архангела и змея-искусителя.
— Давно не виделись, — спокойно произнесла Михаил и улыбнулась, наблюдая за тем, каким растерянным под слоем показной самоуверенности стало узкое, скуластое лицо. — Не подскажешь, где здесь можно найти хорошую кофейню?
— Архангел Михаил оскверняет храм своего тела пищей? — насмешливо протянул Кроули, разболтано подходя ближе. Осторожно красться — ниже нашего достоинства, верно?
— Архангел Михаил любит запах хорошего кофе, — любезно уточнила она и взяла Змея под руку, едва касаясь пальцами локтя и чувствуя, как у него от ужаса и непонимания (непонимания больше, чем ужаса) сердцебиение зашлось в странной кадрили. — Пить его для этого не обязательно.
Они свернули в какую-то совсем уж ужасающе узкую улочку, Михаил не понимала, зачем люди так теснятся и жмутся друг к другу, тем более, зачем делали это, когда строилась старая часть города, и смертных было так мало, а земли так много.
— Проходите, — они остановились у не особо примечательной двери, и Кроули открыл её перед ней, слегка галантно и шутливо поклонившись. — Не обманывайтесь скромным видом, кофе здесь подают самый лучший.
Он мог и не уточнять, Михаил чувствовала в запахе, в общей атмосфере небольшой кофейни, что это место создано для своих, для тихих вечеров и друзей, которых никогда не придёт в голову угостить чем-то недостойным их.
— Что вам заказать? — Змей перестал пытаться смеяться и смотрел на неё серьёзно, без попытки задеть или понять о чём она думает.
— Не знаю. Ты здесь бывал чаще меня.
— Всего три раза.
— В три раза больше, чем я, — удовлетворённо кивнула Михаил и направилась к пустующему столику в углу возле окна.
Она не была уверена, что идея кофе в компании демона — это хорошая мысль, но всё шло само собой, цепляясь словом за взгляд, и Михаил не видела звена, которое следовало бы разомкнуть, чтобы разорвать эту зыбкую цепь. Возможно, ей стоило убить демона сразу, как только они встретились… Ещё тогда, больше шести тысяч лет назад, но кто из них в тот день смог поднять руку и нанести смертельный удар? Они лишь изгнали мятежников, не успев ожесточить себя до смертного боя. Так что ж теперь страдать от того, что немногое изменилось с тех пор? Михаил знала — верила — что в следующую войну с бывшими братьями её меч будет нести смерть. И мечи демонов — тоже. У обеих сторон были тысячи лет на то, чтобы забыть о былом родстве. Тысячи лет на то, чтобы научить себя убивать братьев.
И они научились.
Но к чему начинать сражения будущей войны ещё до того, как сама она наступила?
— Вам понравится, — Кроули поставил перед ней маленькую, как напёрсток, чашечку, и сел напротив, подперев подбородок кулаком. — Может быть, у вас есть какие-то вопросы ко мне?
— Например? — у Михаил не было вопросов, она просто хотела посидеть немного в спокойном месте, чувствуя запах хорошего кофе, а потом вернуться к работе. Да, компания рыжего демона приятно будоражила кровь, но не более того. Когда-то все они ушли с Небес. Сначала бросили их разбираться со всем самостоятельно, а потом стали ещё и мешать. Какие бы планы у Михаил могли быть относительно одного из Падших, не правда ли?
И всё же смотреть на него было приятно, так же, как слышать горький запах сваренных зёрен.
— Ну, может быть, вам интересно, как я выжил в…
— Мне не интересно, — прервала его Михаил, абсолютно не заинтересованная в разговоре о казни.
Ей не хотелось слушать бред, который мог начать вещать Кроули, и сообщать ему правду об очевидности и прозрачности их аферы — тоже. Пока эти двое думают, что смогли ловко всех обмануть, а не на них махнули рукой при первой же возможности, они всё-таки будут осторожны и не столь самонадеянны. Будут помнить в следующий раз, что если у них не получится выкрутиться, то их убьют без сожалений и колебаний. И это — правда. Никакая симпатия не остановит ни Михаил, ни Гавриила, ни, тем более, Вельзевул, если возникнет новая необходимость. Так что пусть лучше и Азирафаил, и Кроули будут настороже. Так ей не нужно будет беспокоиться о глупом рыжем змее, а брату — о пропахшем чаем и книгами ангеле. Со всех сторон выгода для всех сторон. Какое мнение на этот счёт имела Вельзевул, Михаил старалась даже не думать, но Повелительница Мух тоже не слишком настаивала на поисках других видов казни или наказаний. Так что, возможно, у неё тоже есть свои мотивы, чтобы так легко отпустить проблемного подчинённого восвояси.
— В самом деле?
— Абсолютно, — серьёзно подтвердила Михаил. — В мире всегда должно оставаться место тайне.
— И вы хотите, чтобы я был вашей тайной?
Михаил улыбнулась. Было гораздо забавнее, когда он действительно был её тайной даже от самой себя, но бессмысленно тосковать по тем временам.
— Я не хочу говорить о работе здесь и с тобой.
Коротко сверкнула ответная улыбка, по-мальчишески злая и беззаботная. Какой, в сущности, не выросший ребёнок сейчас перед ней. Когда-то слишком заигравшийся и свернувший не туда. Интересно, насколько сама она успела повзрослеть, если сидит тут с ним за чашкой кофе, как школьница из человеческих сказок?
— Почту себя польщённым.
— Почти.
Время медленно растворялось в полумраке, в приглушённых голосах других посетителей, в змеиных глазах демона, снявшего свои очки и задумчиво крутящего их в руке.
— Ваш кофе совсем остыл, — заметил Кроули и щёлкнул пальцами, согревая чашку. — Вам не жаль?
Ей не жаль, ни капли. Ей спокойно и тяжело, будто на дне мирового океана, и горечь растекалась по корню языка, словно она всё-таки выпила свой кофе.
— Хочешь? — Михаил пододвинула чашку к его краю стола, и Кроули аккуратно коснулся пальцами белого фарфора, нежно, будто лаская, провёл подушечками по выпуклому боку, перед тем как взять за ручку и поднести чашку к губам. В этом было что-то тревожное, что-то ломко неправильное, но Михаил смотрела, не отводя взгляд.
— Без демонических чудес он был лучше, — улыбнулся Кроули.
— Надо было сразу предложить его тебе, — Михаил улыбнулась в ответ и замерла, когда длинные, горячие, будто под тонкой человеческой кожей пылал адский огонь, пальцы невесомо коснулись внутренней стороны её запястья, скользнув по ладони под ткань широкого рукава.
— Я надеялся, что вы всё-таки решитесь попробовать.
Она смотрела в змеиные глаза, не отнимая руки, не пробивая нахала насквозь мечом, не спрашивая даже, что он себе позволяет. Михаил и так знала что.
Кроули спрашивал.
— Я не оскверняю храм своего тела грубой пищей.
— Вы похожи на брата, — Кроули улыбнулся шире и движением нечеловечески плавным и быстрым (в каждом жесте — пряная смесь змеиного и демонического) приблизился к ней. — Но это действительно хороший кофе, знаете? Вам действительно, — он выделил это слово, — стоит попробовать его, архангел Михаил…
Губы у него твёрдые и горькие, от чёрной ли кофейной горечи, от собственного ли яда, но Михаил не возражала. Не пыталась ни отстраниться, ни убить за дерзость. Потому что Змей спросил, а она — ответила. Сама и по доброй воле.
«Тебе не нужно отвечать мне, ты же знаешь», — голос Гавриила звучал в ушах вместо стука крови.
Да. Брат был прав, как и всегда. Ей нужно было ответить не ему.

… … ...

Кроули остановился у пафосной кофейни, мимо которой они с Азирафаилом шли в любимый театр ангела, и замолчал, вызвав удивлённый и немного встревоженный взгляд друга в свою сторону. Он и сам себе удивился, останавливаться на полпути не входило в его планы, тем более времени до начала выступления оставалось не так много. Нет, разумеется, он приехал к ангелу заранее, но сначала тот не захотел ехать в театр, а решил пройтись пешком, к чему Кроули был готов, и времени на путешествие оставалось с избытком. Но потом Азирафаил остановился на площади, чтобы купить мороженое, за которым выстроилась очередь, и категорически запретил разгонять людей с помощью демонических способностей. «Они тоже хотят мороженого, Кроули, нельзя так!»
Теперь времени оставалось впритык, и это когда ангел в кои-то веки позвал его не на трагедию, где все умрут, а на комедию, которую Кроули и сам был бы не против посмотреть. Кино в зрелищности, конечно, ушло далеко вперёд театра, но его добрый ангел был очаровательно старомоден и кино ему, разумеется, не могло прийти даже в голову.
— Кроули, если ты хочешь кофе, а не в театр, — очень осторожно начал Азирафаил, и демон тут же пришёл в себя. Ангел так откровенно хотел сегодня порадовать его, а не просто поделиться своей радостью, что упускать такую возможность было бы бездарным расточительством. Нет, его друг не был жадным и эгоистичным, и если Кроули говорил, что хочет чего-то (и это не должно было никому причинить зла), то Азирафаил всегда с радостью соглашался, но это, очевидно, было совсем не то же самое, что его собственная инициатива.
— Нет, ангел, я просто задумался.
«Вспомнил».
И пальцы горели памятью о коже, по которой так медленно скользили в маленьком, обнимающем стенами, подобно раковине, зале. А в голове пьяно пульсировало ощущение бесконечно долгого падения в невидимую бездну, которое он испытал, прикоснувшись к неженственно твёрдым, приоткрытым от удивления губам.
Кроули заставил себя улыбнуться и снова пойти в нужную сторону, игнорируя недоверчивый взгляд своего ангела, своего лучшего друга, который, разумеется, был слишком внимательным, чтобы не заметить неладное в поведении демона, но при этом слишком вежливым, чтобы лезть туда, куда так откровенно не зовут.
«А ведь так хорошо получалось не думать и не вспоминать», — подосадовал Кроули, когда они уже поднимались на балкон, с которого, по мнению демона, был куда лучший вид, чем из партера. Он собирался насладиться комедией, надеясь, что современное искусство не слишком шокирует Азирафаила, а теперь в голове густо клубился аромат обжаренных зёрен, отравляя всё удовольствие.
Вообще-то Кроули хорошо относился к кофе, не так хорошо, как к вину, но всё же весьма и весьма неплохо. Теперь же его запах неразрывно сплетался с образом архангела Михаил, которую он всё ещё помнил не нынешней аккуратной дивой в щёгольском костюме, а той, опалённой войною, в гари первого злого пламени, с мечом в руке и в окровавленных одеждах. Тогда Михаил была так красива, что казалось злой звездой, сжигающей предателей без сожалений и колебаний.
Кроули помнил, как ожидал (опасался или предвкушал — теперь уже и не вспомнить) чего-то подобного и от Азирафаила, когда встретил его впервые на стене, а получил ясное солнечное тепло, льющееся во все стороны с щедростью, которой демон не мог понять. Он был уверен, что не понял бы даже тогда, до падения (иначе не пал бы), но вне зависимости от своего понимания — отказаться от ангела не смог.
— Кроули, начинается, — привлёк его внимание к сцене Азирафаил. — Потом можем зайти куда-нибудь перекусить и…
— Может быть сразу к тебе? — Кроули не хотел таскаться ни по каким заведениям. Единственное место, кроме ангельского книжного магазина, которое вертелось сейчас в его голове — тесная, простая кофейня, в которую не стоило вести Азирафаила. По разным причинам, начиная от того, что не стоит смешивать сорта собственного безумия и глупости, и заканчивая тем, что там абсолютно точно не подавали ничего достаточно вкусного из десертов, чтобы другу было чем угоститься. А кофе сам по себе Азирафаил не слишком любил.
Тем более, будет совсем нехорошо, если Михаил и Азирафаил встретятся. Вдруг архангелу придёт в голову снова зайти туда? Не то чтобы Кроули действительно опасался или рассчитывал на это.
— Конечно, мой дорогой, — легко согласился ангел и светло улыбнулся, когда Кроули расслабился. В самом деле, мир стоило спасать просто ради того, чтобы было кому так беспокоиться и радоваться за глупого демона.
— Спасибо.

... … …

В ту самую кофейню он пришёл спустя два дня после театра, которые они с Азирафаилом потратили на презабавнейшие беседы о современном театре. Комедия оказалась посредственной, но не шокирующей, а вот после неё Кроули повёл ангела на его любимого Шекспира в какой-то новомодный театр. Он не хотел ничего плохого, в самом деле, просто порадовать Азирафаила его любимым автором, но кто ж знал как теперь трактуется и подаётся классика. То есть демон-то как раз знал, но забыл. Зато им с ангелом было, что обсудить, и, спустя сутки, они пришли к выводу, что величайшая трагедия современного театра в современном же взгляде на классику. Кроули благоразумно не стал уточнять, кто приложил к этому руку, тем более что к тому моменту было выпито столько вина, что Змей просто не вспомнил об этой своей заслуге.
А теперь он стоял на пороге маленького зала, даже стены которого, казалось, готовы были ластиться подобно старому доброму псу, который радуется всем гостям, пришедшим к хозяину в гости. Слишком хорошее место для демона, ему куда больше подошло бы то пафосное и равнодушное заведение, возле которого он остановился. Дешёвые, а лучше очень дорогие понты — это как раз то, что нужно для адских тварей, куда им до уютных и домашних уголков. Кроули не зря бывал здесь так редко: чувствовал, насколько чужд этому месту.
Но Михаил он тогда привёл именно сюда, даже не задумавшись, куда его несут ноги. Кроули был уверен, что для ангела — любого ангела — кофейня показалась бы замечательной. Даже если этот архангел привык сурово сжимать губы в резкую тонкую линию, носить вычурные блузы и источать пафос, как адские коридоры запах серы. Он бы давно привёл сюда Азирафаила, чтобы проверить свою правоту, но друг не любил кофе, и, в конечном итоге, здесь оказалась Михаил.
Кроули глубоко вдохнул пропитавшую воздух горечь и быстро облизнул губы, прогоняя из головы память о вкусе тёплых, обжигающих своим согласием, губ.
— На ваш вкус, — бросил он хозяину, устраиваясь за стойкой. К счастью, тот самый столик был занят, а в поданной ему чашке оказалась какая-то безумная смесь специй, совершенно не напоминающая чистый кофе, которым его угостила Михаил. Или он её?
Кроули закрыл глаза, вспоминая, как Михаил отстранилась от него после поцелуя, спокойно встала и вышла на улицу, а он остался сидеть за столиком и смотреть ей вслед на прямую, точно меч, спину, тонкую высокую шею, на тёмные, туго стянутые волосы. Интересно, у неё не болит от этого голова? Кроули мог бы распустить их, чтобы они упали на плечи, украшая белизну её одежд причудливыми узорами. Какое бы у неё было выражение лица, сделай он это? Или, что гораздо интереснее, протянула бы она руки, чтобы коснуться его в ответ? Наверняка. Пусть даже только для того, чтобы врезать посильнее.
Хотя не ударила же она его за поцелуй. С какой стороны ни посмотри, если женщина не отталкивает тебя, имея все возможности и основания это сделать — значит ты ей нравишься, не так ли? И потом, это же архангел, они все серьёзные, как покойники, и Михаил вряд ли сильно отличается, чтобы её можно было заподозрить в том, что она решила «просто развлечься».
«Какой я молодец, — похвалил себя Кроули, — меня послушать, так в меня влюбился сильнейший воин небес. Смешно, верно?»
Смеяться не хотелось. Хотелось отмотать время назад, к тому дурацкому (слишком невинному для демона-искусителя, слишком порочному для небесного ангела) поцелую и удержать Михаил за руку или догнать её, но не позволить всему закончится так нелепо и неясно. В конце концов, вдруг Михаил так далека от плотской жизни, что просто не поняла, что именно произошло. Может такое быть?
Кроули всерьёз задумался о степени сексуальной осведомлённости архангелов, редко спускавшихся на Землю, и несколько минут спустя произошедшее в этой кофейне неделю назад стало ещё запутаннее, чем было.
— А-а-ангелы, — с каким-то злым отчаянием выдохнул он в итоге, допив чашку, и, заметив вопросительный взгляд хозяина, пояснил. — Тяжело с ними. Ничего не понятно.
— Да, с нормальными людьми гораздо проще.
Кроули ухмыльнулся: с людьми любой степени нормальности сложно в принципе не бывало. Но и по-настоящему интересно — тоже. Вот один демон и вляпался по самые отсутствующие у змей ушки.

… … …

Он стал приходить в эту кофейню каждый день, оставляя любимый Бентли за пару улиц, чтобы иметь возможность потом прогуляться и прочистить мысли от запаха кофе, действовавшего на него теперь хуже алкоголя. Спустя две недели, мужик за стойкой поставил перед ним чашку, не дожидаясь заказа, а Кроули даже не почувствовал досады от того, насколько предсказуемым он стал. Так было гораздо проще, чем каждый раз обсуждать возможный заказ, который в итоге всегда сводился к «на ваш вкус». Пожалуй, скоро он перепробует весь ассортимент, который был в меню. А может и парочку экспериментов. Тот, что был позавчера, например, он мог бы посоветовать Михаил, если бы та была заинтересована во вкусе… Мысль невольно перетекла на то, как можно было бы дать ей попробовать, привычно вызвав не естественный в такой ситуации жар возбуждения, а азартную, адреналиновую волну от центра живота до груди, толчком вверх. Предвкушением не любви — сражения, в котором не получится победить, но получится выложиться на полную. Это было по-настоящему новое и странное чувство, ведь Кроули никогда не любил драться, не стремился к банальному противостоянию силы против силы. Всевышняя, да он с Небес спрыгнул сам и побыстрее, только чтоб не драться снова.
Он, может, Апокалипсис останавливал, чтоб откосить от армии! Нет, не только из-за этого, разумеется, но и эту причину нельзя полностью сбрасывать со счетов.
А теперь сидел тут, дыша ядовитыми кофейными парами, и смаковал предстоящий шанс на сражение, как что-то приятное. И не мог решить, чего хотел больше: чтобы новая встреча случилась как можно быстрее или оттянуть её на вечность?
Вот только зависело это совершенно не от него.
Присутствие Михаил Кроули почувствовал, когда она ещё только шла по улице. Будь он человеком — начал бы молиться (даже будь он атеистом, ради такого случая — уверовал бы). Он просил бы Её: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» — и не мог бы закончить просьбы.
Хорошо, что Кроули был демоном, и ему не пришлось так позориться перед Всевышней.
Михаил, отворив неловко скрипнувшую дверь, замерла на пороге и Кроули, не поворачивая головы в сторону входа, почувствовал её взгляд, мгновенно нашедший его в сумрачном вечернем зале. Это длилось недолго, всего несколько секунд, и больше за весь вечер — не его — строгий архангел больше не глянула в его сторону. Потрясающая сила воли, Кроули для того же эффекта потребовалось сидеть к ней вообще спиной, и то нет-нет, да смотрел на её отражение в стеклянной дверце шкафчика перед собой. Двадцать минут плотного, густого, как майский мёд, молчания между ними, оборвавшегося коротким порывом свежего ветра, запущенного в зал её уходом.
— Даже не попробовала, — недоумённо пробормотал хозяин, убрав со столика Михаил. — И зачем приходила?
Кроули пожал плечами:
— Может, ей нельзя?
— А пришла тогда зачем?
— У вас тут хорошо.
В кофейне они начали встречаться через день. Михаил всегда приходила без пяти минут семь, и уходила в четверть восьмого, будто по секундомеру замеряла. Хозяин привык к ней чуть ли не быстрее, чем к Кроули, и, что особенно восхитило демона, ничего у неё не спрашивал, будто чувствовал, что эту посетительницу не стоит развлекать беседой. Спустя пять таких запланировано случайных встреч, Кроули стал устраиваться так, чтобы видеть Михаил, и не отводил от неё взгляда, в ожидании когда ей, наконец-то, надоест. Темнокудрый архангел не вела ни бровью, ни взглядом. Настолько, что преднамеренность и искусственность её равнодушия просто кричали о себе, и с каждым разом, с каждым вечером, Кроули хотел подойти всё сильнее и сильнее.
«Скажи, Всемогущая, если я — демон-искуситель, то как назвать твоих ангелов, от которых невозможно отвести взгляда и не избавиться от желания заговорить?»
С Азирафаилом он тогда вообще сразу сдался, а тот и разулыбался ему, будто он всё правильно сделал. Это после искушения Евы-то, вы только подумайте! Вот Кроули и пропал с первой встречи и теперь таскался за ангелом куда бы того не занесло. Михаил ему не улыбалась, может быть, это и спасало.
И не смотрела в его сторону, и Кроули не мог избавить от мысли о том, что она присутствовала при «его» казни. Видела его почти обнажённым, в плотно облегающее тело, насквозь мокром нижнем белье… Интересно, как она смотрела на него тогда? Он мог бы спросить у Азирафаила, но в ответ услышал бы встречный вопрос. А, может, и нет, его светлый ангел только казался неловким, а на самом деле всегда очень точно чувствовал насколько желанны или нежеланны его вопросы.
Но так было бы только хуже.
«Ты смотрела на меня?» — молча спрашивал он у Михаил, раз за разом провожая взглядом её прямую спину, когда она уходила
— Может быть, вас подвезти? — спросил он, когда она в пятнадцатый раз ступила за порог, выходя в промозглый, сырой Лондон. Михаил даже не вздрогнула (и это было вопиюще не вежливо с её стороны, Всемогущая, почему ты не научила своих ангелов этикету?) и спокойно обернулась к нему:
— Не нарушая правил дорожного движения?
— Только для вас.
— А как же Азирафаил? — губы на секунду тонко изогнулись в призраке улыбки, и Кроули широко улыбнулся в ответ:
— Я стараюсь быть галантным, архангел.
— Я заметила, демон. До офиса?
Кроули открыл дверь Бентли, который последние семь дней оставлял на этой же улице. Сегодняшнее предложение вовсе не было случайным экспромтом, о нет, это Азирафаил светлая наивная душа, а Михаил — воин, к ней без плана стратегического отступления лучше не подходить по своей воле. В машину она садилась исключительно мужским, экономным и быстрым движением, но Кроули всё равно на секунду завис, разглядывая изящную линию бедра, обтянутую светло-серыми брючками.
— Змей?
— Я уже, — он быстро закрыл дверь, пока его добыча не передумала, и занял водительское место. — Я мог бы устроить вам экскурсию, между прочим, и…
— Это лишнее.
— Вы уверены? — Кроули повернул голову, серьёзно рассматривая строгий, будто отчеканенный на монете, профиль. — Лондон — красивый город.
Михаил снова мимолётно улыбнулась:
— Мне это уже говорили. Но я и так слишком задержалась, меня ждёт работа.
Возможно ему только показалось, но Кроули готов был поспорить, что в ровном голосе как водяная взвесь ощущалось сожаление, и он протянул руку, взял — обнял пальцами — её за запястье, ожидая, когда Михаил повернётся к нему и посмотрит прямо в глаза. Он знал наверняка, что очки ей не помешают, так же как они никогда не мешали Азирафаилу, когда тот действительного того хотел. Ангелы… они умеют смотреть глубже людей. И бить больнее.
— Змеёныш? — прозвучало удивительно ласково.
— Тогда послезавтра?
Михаил смотрела на него долго, так долго и серьёзно, что Кроули вдруг понял, что решается вопрос не только прогулки, а… всего. Все встречи до этого были «случайны». По крайней мере, каждый из них мог бы так сказать и сделать вид, что это правда, не слишком кривя душой. Столько дней — встреч — они сохраняли эту точку равновесия, но теперь Кроули нарушил статус-кво. Да или нет? Всё продолжится и они упадут глубже?
Или всё закончится сегодня, сейчас?
Кроули смотрел на Михаил в ответ, ощущая как под его пальцами ровно и уверенно бьётся пульс. Когда-то он уже так же ждал решения другой женщины, только Ева не смотрела на него, она не могла оторвать глаз от плода познания. Ева тогда, далёкие шесть тысяч лет назад, протянула руку и сорвала запретный плод, разделив его с мужем. А потом оба были изгнаны из райского сада.
Что решит архангел Михаил?
И чем это обернётся для неё?
— Хорошо.
Одно слово, расколовшееся на звуки в салоне, оградившем их от мира, как яичная скорлупа. Слово, покатившееся сквозь секунды, как брошенный шар. Кроули почувствовал короткий, ледяной укол страха, а Михаил спокойно откинулась на спинку сиденья, всем видом показывая, что им пора ехать, раз уж он не отпустил её добираться до работы самостоятельно.
И Кроули послушно сдвинул Бентли с места.

… … …

У спуска вниз Михаил столкнулась с Гавриилом, который стоял, оглядывая просторный холл. И улыбнулся, когда она подошла:
— Нам сегодня по пути?
Она осторожно кивнула, чувствуя, как чуть ниже грудной клетки собирается напряжение и тяжесть от начинающегося разговора. Брат первым ступил на лестницу, и Михаил поспешила за ним. Бегать от разговоров она не собиралась, по крайней мере, не от Гавриила.
— Куда собираешься пойти? — брат спрашивал так, будто никакого демона и не было, или он о нём не догадывался. Ха-ха.
— Я ещё не знаю, — Михаил могла бы сказать, что «не решила», но ведь не она сегодня будет выбирать маршрут. Определённо, хоть в каком-то смысле сегодняшняя авантюра должна походить на нормальное свидание, а потому выбор маршрута она предоставит своему относительно галантному кавалеру.
— Современное кино не советую.
— Я учту. А ты…
— Я в парк. Захочешь — присоединяйся, буду тебе рад.
«Ты знаешь, как не пересечься со мной и не испортить себе вечер», — прозрачно читалось между строк. Гавриил иногда был таким милым, когда хотел позаботиться о ней, но не мог скрыть лёгкой растерянности от слишком быстро меняющихся условий.
— Обязательно, — кивнула Михаил, имея в виду «спасибо, я учту». — Ты давно встречался с Азирафаилом?
— Не думаю, что прошло достаточно времени с момента казни, — индифферентно отозвался Гавриил.
— Он всерьёз обиделся? — честно признаться, но обида в голове Михаил с трудом вязалась с образом сбежавшего на Землю херувима, которого раз в полтора-два столетия хотелось утопить где-нибудь в Мариинской впадине из-за очередного бардака в отчётах и сверках наблюдений.
— Хотелось бы верить, что да, но ты же знаешь, — Гавриил неопределённо махнул рукой. — Азирафаил он… Азирафаил. Лучше сделать вид, что просто время вылечило.
— А если он всё-таки обиделся?
Брат на секунду задумался и пожал плечами:
— Напомню ему, что он выше меня по должности, а потом предложу вернуться и всё поправить в соответствии с его представлениями о должном. Сможет даже меня казнить в отместку. Как думаешь, он после этого меня простит?
— Всем сердцем, — заверила Михаил, отметив, что у Гавриила метод шантажа и угроз — всё ещё самый любимый способ решать любые проблемы. И это ангел, чьё изначальное предназначение — нести божью весть людям.
Хотя, может быть, именно в людях всё и дело, и Всевышняя знала, кого именно планирует сотворить, заранее.
Лондон встретил архангелов скупым и каким-то сосредоточенным, как ребёнок над головоломкой, солнечным светом и порывистым ветром, в самой сердцевине которого ещё угадывался призрак летнего тепла. По крайней мере, зубы у людей вокруг ещё не стучали, когда он продувал их насквозь. Михаил попрощалась с братом и пошла в сторону сквера, где они с Кроули договорись встретиться.
Демон ждал её, прислонившись к кирпичной стене дома, и вид имел одновременно такой разобранный и сосредоточенный, что это могло бы показаться смешным, но отзывалось тихой ноющей болью где-то за сердцем, дальше, глубже и недоступней.
— Давно ждёшь?
— Нет, — Кроули покачал головой, отталкиваясь от стены. — Пошли?
Михаил молча взяла его под руку, с лёгким весельем почувствовав, как Змей тут же напрягся, попытавшись сохранить свободную размашистость движений. Какое-то время они шли молча, Кроули рассматривал улицы Лондона, Михаил с почти исследовательским интересом — его. Всё-таки не так часто можно наблюдать смущающегося демона в процессе соблазнения, и она никак не могла понять, было это забавно или мило.
— А тут меня однажды попытались ограбить, — внезапно заговорил Кроули. — Три крупные детины с дубинками и, ты представляешь, абсолютно здоровыми зубами. Для того столетия — настоящая редкость.
— И как? У них всё прошло успешно?
— Я уговорил их ограбить публичный дом, а девушки из публичного дома убедили их предаться другому, более приятному греху и… Прости, я, кажется, выбрал неудачную историю.
Михаил рассмеялась и крепче сжала его предплечье:
— Про такой Лондон мне точно никто больше не расскажет. Я не часто здесь бывала, — она задумчиво наклонила голову к плечу. — Меня чаще призывают на поле боя. Зовут так громко, что порой за человеческими голосами не слышно ничего другого. И чаще всего призывали обе стороны, уверенные, что правда на их стороне.
— Ты часто встречалась с Войной?
— Нет. Она начинала, бросала камень, страгивая лавину, а меня звали из-под завалов, из-под уже обрушившейся всем на головы кровавой волны, — Михаил на несколько мгновений замолчала, а потом снова улыбнулась, оторвав взгляд от вставшего перед глазами прошлого, чтобы посмотреть на внимательно слушавшего её Кроули. — Так что там твои грабители с удивительно здоровыми зубами? Не стали грабить заблудших обитательниц весёлого дома?
— Скорее они ограбили сам бордель. Немного. На пару симпатичных девиц, с которыми организовали совместное предприятие. Красавицы заманивали жертв, а молодчики… Договаривались об материальном утешении «честных» девочек, которые просто попросили благородного господина о помощи, а не то, что вы подумали.
Михаил покачала головой:
— И как долго у них это всё продолжалось? Или ты забыл о них сразу же?
— Я-то забыл, — признался Кроули. — Но потом они наткнулись на Азирафаила. А ты себе представляешь Азирафаила? Он же действительно пошёл помогать бедным девушкам и даже мысли ни о чём не том не подумал. Заодно о жизни с ними поговорил.
— С девицами?
— И с их дружками тоже. За два дня они переложили крышу, а на третий день распрощались и семь заблудших, как ты выражаешься, душ попробовали встать на путь исправления. Азирафаил утверждал, что они поняли свои ошибки, но я считаю, что просто испугались, что следующий сумасшедший окажется буйным. И ведь что самое обидное…
— Внеплановая работа? — предположила Михаил, стараясь не смеяться в голос.
— Да. Даже в отчёт записать не получилось, чтоб откосить от какого-то поручения и спокойненько подремать у себя дома.
— Это ужасно.
— Тебе же меня не жалко, верно?
— Ни на грамм. Я вообще жалеть не умею, ты забыл?
Кроули от удивления слегка приспустил очки на нос, чтоб посмотреть на неё внимательнее:
— Откуда бы я мог это узнать, архангел?
— Я пыталась убить собственного брата, поддержала решение о казни Азирафаила, принесла святую воду для тебя…
Кроули ткнулся носом в её макушку, и от его тёплого дыхания мурашки пробежали по позвоночнику вниз.
— Должен заметить, архангел, что мы все ещё живы.
— Не моими молитвами, Змеёныш, — и Михаил не жалела и не раскаивалась. Она бы сделала так снова, если бы было нужно. И это именно то, о чём стоило бы предупредить прямо сейчас. Пока они не зашли далеко. Ему стоит быть осторожным с ней. — И это всегда может повториться. Ты же это понимаешь?
Они стояли неподвижно, и люди обтекали их, даже не замечая. Бог весть чьи чудеса отводили им глаза. А потом Кроули осторожно и ласково, так ласково, как не должны уметь демоны, обнял ладонями её лицо, заставляя поднять голову и посмотреть на него:
— Я знаю. Я знаю это со времён Падения, архангел, — он говорил так тихо, что будь Михаил человеком — не услышала бы. — Я не отдам его ни вам, ни Аду.
— Заботливый демон.
— Это не смешно.
— Я и не смеюсь.
Ничего смешного не было в том, как её рыжий демон не вспоминает о себе. В этом было что-то бесконечно одинокое и потерянное, и Михаил бы с радостью пообещала ему, что его другу ничего не грозит, но для этого нужно было быть уверенной в том, что Азирафаил не сотворит ещё раз ничего столь же грандиозного, как сорванный в последний (последний, Боже!) момент Апокалипсис. А как тут быть уверенной, когда херувим талантлив и внезапен даже после шеститысячелетней спячки?
— У меня получится, архангел.
— Не надо меня уговаривать, — она всё-таки заставила себя улыбнуться. — А то я буду настороже, и у тебя ничего выйдет. Обидно будет, верно?
Его улыбка получилась такой же напряжённой и стеклянной, как и у неё. А ведь всё начиналось так весело, что им стоило отложить разговоры о больном на потом? Как будто между ними, кроме этого ломкого, больного и обжигающего, в принципе было что-то ещё.
Кажется, сейчас люди называли это мазохизмом.
Михаил, как и раньше, считала, что это больше похоже на кинжал в сердце: с ним — больно, но вынь — и вся кровь покинет сердце. Так иногда случается. Даже с ангелами.
Может быть, с демонами — тоже.
В этот раз первой его губы своими нашла Михаил, и ей не нужно было снимать с него очки, чтобы увидеть (почувствовать всем своим существом) его удивление. А потом горячие ладони опустились ей на плечи, притягивая ближе, так, что они могли чувствовать биение сердец друг друга и жар, исходящий от их тел. Дыхание синхронизировалось, становясь одним на двоих, бесконечной, замкнутой циркуляцией вдохов и выдохов, замкнутых в их лёгких. Это было похоже на отравление, проникающее в кровь, на заражение, передающееся от одного другому (уже не вычислить, кто заболел сам, а кто — заразился), это было так прекрасно, что почти ужасало. Как первый полёт в новорожденном мире. Как первая встреча в окружении осколков навсегда искалеченного мира. И теперь — её первый шаг навстречу демону в перекрестье случайно уцелевшего мира.
Михаил не помнила, как и когда они остановились, и кто их ни первым пришёл в себя, потому что никто не пришёл. Они шли по городу такими переулками, о которых не знали даже местные, кто-то из них, наверное, искажал пространство. А, может быть, так только казалось, пока поцелуй продолжался: взглядами, короткими прикосновениями ладони к ладони, дыханием, которое они продолжали делить друг с другом и Лондоном, вежливо, очень по-английски, отвернувшемся от них, чтобы не смущать.
— Куда мы…
— Я живу здесь, — тихо отозвался Кроули, за руку ведя её по лестнице, и на его лице отчётливо читался вопрос: «да?». Михаил молча опустила ресницы. Да.
Конечно, да, стала бы она иначе делать шаг ему навстречу, когда он протянул руку?
Дверь квартиры закрылась за ними сама собой, всё понимающая, не нуждающаяся в каких-то ещё объяснениях, очень умная дверь. И Кроули протянул руки к Михаил, коснулся невесомо виска, скулы, замер, а потом решительно стянул с себя очки, заглядывая ей глаза в глаза, без помехи в виде глупых непроницаемых стёкол.
— Ты не против?
«Ты действительно уверена»?
Михаил улыбнулась в ответ, и длинные и горячие, как искушение, как южное солнце, пальцы коснулись её волос, находя шпильки, удерживающие тёмную копну в идеальном порядке.
— Я помню, как твои волосы лежали у тебя на плечах, — шептал Кроули, разбирая крупные пряди на мелкие. — Помню, как они были пропитаны кровью и черны от дыма, — его руки мягко и ласково гладили её. — Они казались тёмным пламенем, в котором мятежникам полагалось сгореть, но почему-то никак не выходило насмерть. Ни у кого.
Михаил запустила пальцы в его собственные волосы:
— И это мои-то волосы — пламя, Змей?
— Твои, — серьёзно кивнул Кроули. — Злее и жарче даже Адского огня.
Он наклонился, снова касаясь её губ. Гораздо осторожнее, чем в первый раз, ведь там, в кофейне, он стремился урвать то, что успеет. Ещё нежнее, чем во второй раз, когда не верил ей (да и с чего бы ему?) и всё время ждал (Михаил чувствовала это), что сейчас она очнётся, отстранится и придёт в себя. Сейчас он наоборот спрашивал и предлагал: понять что происходит и остановиться. Поступить так, как будет для неё правильно. По его мнению, очевидно.
— Откажи мне, — шептал он, подняв её на руки и шагая в спальню, когда Михаил так и не оттолкнула его. — Прогони меня, — повторял, избавляя себя и её от одежды. Быстро, ласково и плавно касаясь кожи, целуя то губы, то ключицы, то веки, то ложбинку меж грудей.
— Из твоего дома, Змеёныш? — руки Михаил ласково скользили по его лицу, шее, плечам, зарывались в рыжие волосы и притягивали для поцелуя.
— Все демоны в этом мире — тайком пробравшиеся воры, — его дыхание обжигало кожу. Так же как чужая уверенность в том, что он не вправе касаться её, выжигала Михаил лёгкие. — Запрети мне…
— Запрещай себе сам, — она смотрела ему в глаза, пока он путался пальцами в её волосах, испуганный и очарованный. Смешно, кажется, она впервые видела страх в змеиных глазах. Для этого, оказывается, нужно было всего лишь отложить в сторону меч и протянуть руки для объятия. Интересно, как часто Азирафаил видел страх в змеиных чертах? И ранил ли он его так же сильно? — Если не хочешь…
— Я…
— Или боишься.
Наверное, он бы её возненавидел сейчас, так яростно и страстно, как ни ненавидел никого в жизни, если бы сердце в груди не рвалось от боли, от святотатственного ужаса, от отравляющей его насквозь нежности. Всего, что настолько откровенно читалось в каждой выразительной линии лица. И Михаил не собиралась спасать его. Она не собиралась спасать даже себя.
И Кроули падал в неё, падал, как падал бы в исток святой воды. Уверенный, что не имеет права касаться его, не желающий слышать её согласия. И Михаил падала ему на встречу, почти задохнувшись его отрицанием и страхом.

… … …

Кроули сидел на подоконнике в пустой квартире, избегая смотреть в сторону пустой кровати, но продолжая «видеть» призрачное отражение Михаил, сидящей в гнезде из одеяла и подушек, подогнув под себя ноги, в наброшенной на плечи белой рубашке и собирающей волосы в тугую косу. Это напоминало мистерию, магическое преобразование из женщины, пахнущей мёдом и полынью, сладкой и тёплой, как молоко, в оружие, в живой — из плоти, крови и света — меч, разящий врагов без жалости и колебаний. С каждым плетением она становилась всё очевиднее чужой, невозможной и недопустимой в его доме.
Недоступной.
Кроули прижался лбом к холодному стеклу, наблюдая как мелкая взвесь, ещё не годящаяся на дождь, но уже не являющаяся туманом, кружит в воздухе, оседая на стенах, на листьях деревьев, на крышах и тускло горящих фонарях. Всё это было ошибкой с самого начала: демонам не стоит касаться ангелов, не стоит вмешивать их в свою жизнь. Демонам не стоит пачкать ангелов тенью и памятью собственных предательства и слабости. И Кроули второй раз нарушил это правило, которое сам же и вывел тогда, шесть тысяч лет назад, на стене эдемского сада. Или ещё раньше, шагая с края Небес вниз до того, как обагрённая кровью и болью Михаил приблизилась к нему. Он запрещал себе два раза и два раза не выполнил собственноручно установленные законы.
Что взять с демона, верно?
— Ангел? — Кроули не знал, когда дотянулся до телефона, но дыхание в трубке, на другом конце города успокаивало, не давало утонуть в зеркальном коридоре собственных решений и ошибок. Все его решения были ошибочны. Все его ошибки — собственноручно принятые решения. Если позволить себе скользить по зигзагу этого маршрута слишком долго, можно потеряться настолько, что не сможешь пошевелиться и защитить себя, даже если за тобой придут бешенные хорьки, не то что старые друзья из Ада или с Небес. Право слово, на месте Гавриила, узнай он о произошедшем, Кроули бы нашёл самого себя и просто утопил в святой воде. А у Архангела, наверняка, могло появиться ещё несколько рабочих идей.
— Кроули? Что-то случилось? — голос Азирафаила звучал слегка встревожено, как обычно, когда демон звонил ему без предупреждения и очевидного повода. Просто привычка ожидать, что у глупого Змея всегда могут возникнуть какие-то проблемы, как будто это не Кроули всегда спасал наивного ангела. Впрочем, может быть, он на самом деле просто льстил себе, и из них двоих отнюдь не Азирафаил нуждался в опеке.
Если подумать, это Кроули всегда ищет ангела, когда всё плохо, Азирафаил со своими проблемами предпочитал справляться сам. А если Кроули хотелось ему помочь, нужно было очень постараться успеть вовремя. Успеть на помощь ангелу — это, определённо было проблемой демона, а не кого-либо ещё.
— Нет, ангел, ничего такого, — он бы просто не смог объяснить, даже если бы захотел. Есть вещи, которые нельзя разделить с кем-то другим. — Ты не против, если я приеду?
«Пожалуйста, ангел, глупому демону опять нужна твоя помощь без объяснений».
— Я не против, но у меня тут перестановка и немного не прибрано, если тебя не смущает…
— Меня не смущает, — улыбнулся Кроули, чувствуя, как нежность наполняла лёгкие, словно морская вода утопленника. — Скоро буду.
И надо заехать, купить что-нибудь, что порадовало бы Азирафаила. Потому что гораздо спокойнее думать о том, что ангел радуется тортику. Или новой пачке чая с каким-то вкусом, который Азирафаил до этого не пробовал. Чему угодно, лишь бы не Кроули.
Демоны променяли свет на огонь, движение вверх на путь искушения, и Кроули мало чем отличается от остальных. Он мог сотни раз пытаться пройти по краю пропасти, но суть его оставалась всё той же: слова его и поступки — искушение, соблазн, грех. Либо в проявлении, либо в первопричине. Не зря именно его отправили к Еве. Люцифер мог сколько угодно делать вид, что это случайность, что он выбрал кого отпустить к Еве наобум. Но он тоже знал, что Её любимые дети, невинные и не знающие порока, защищённые светом и благодатью Эдема, не услышат искушающих их демонов. Зато они услышат самих себя, и Кроули лучше многих — лучше всех — умел превращать свой шёпот в голос тех, кто слушал его. Умел быть желанным гостем, которому всегда откроют дверь, позволяя принести яд и смерть в гостеприимный дом.
Кроули хотел верить, что Азирафаил помнит, на самом деле, а не только на словах, что пускает в свой магазинчик демона. Демона, который когда-то послужил изгнанию людей из Рая, который мог очернить и ангельские крылья. Когда-то ведь у него получалось… Далеко не всех ангелов соблазнил сам Люцифер, многих увлекли за собой знакомые. И Кроули боялся, что Азирафаил может совершить ту же ошибку.
И всё равно приходил в его дом раз за разом.
Было бы смешно ожидать от демона благородства и самоотверженности…
— Привет, пустишь? — Кроули протянул коробку открывшему дверь Азирафаилу и зашёл, не дожидаясь ответа.
— Конечно. Чай? Или тебе…
— Чай, — кивнул Кроули и поймал удивлённый и встревоженный взгляд. Действительно, обычно он предпочитал что-нибудь покрепче. — Чай — это замечательно, ангел. Я давно его не пил.
— О… да. Конечно. А ещё мне знакомый подарил кофе, я говорил ему, что не пью такое, но он очень настаивал, чтобы я взял, так что могу попробовать…
— Нет, — поспешно перебил его Кроули, чувствуя, как сердце в груди не может выбрать остановиться ему или сорваться в бешеный бег. — Нет, никакого кофе, хорошо?
Горечь, растворяющая сознание надёжнее вина, быстрее коньяка, горечь, предваряющая прикосновение губ, смешение влажного дыхания и руку в руке. Змей даже не знал, что из этого заставляло его сходить с ума больше.
— Конечно… значит, чай? — прозвучало так беспечно, что Кроули внезапно понял: его ни о чём не будут спрашивать. Азирафаил напоит его чаем, они поболтают о книгах, музыке, может быть, вспомнят безумный, полный сплошных недоразумений, апокалипсис и обескураженные лица архангелов и демонов во время казней (его пробирала дрожь страха или предвкушения при мысли, что ангел снова расскажет о том, как Михаил сотворила ему полотенце), но его неловкий, бесконечно терпеливый ангел ни о чём не спросит. Просто потому, что Кроули не хочет об этом говорить.
— Да. Да, спасибо.
А спустя всего лишь час Кроули метался из угла в угол под задумчивым взглядом Азирафаила и пытался рассказать обо всём, ничего не рассказывая.
— Я не имею права, ангел, я просто не имею права, понимаешь?
— Нет, мой дорогой. Кто тебе это сказал?
— Я и сам это знаю! — огрызнулся Кроули, и Азирафаил закатил глаза к потолку.
— Прости, но ты не обидишься, если я поставлю под сомнение правильность убеждений демона?
— В этот раз я абсолютно прав, — он остановился перед ангелом, пытаясь взглядом донести до него, насколько он прав, но все его усилия впустую разбивались о безмятежную небесную синь взгляда напротив.
— Если ты расскажешь мне больше, я, может быть, смогу подсказать тебе что-нибудь и…
— Я уже всё тебе рассказал.
— Ты ничего не рассказал.
— Я…
— Боишься, — спокойно подвёл итог всем невнятным, но абсолютно трезвым излияниям демона Азирафаил. И Кроули устало опустился на пол, спрятав лицо в коленях ангела. Ему не стоило приходить сюда. Ему не стоило начинать этот разговор. Давно следовало научиться самому разбираться со своими проблемами, со сжигающим изнутри огнём (если бы грешники знали, сколь милосердны созданные для них котлы) и неизбывным страхом холода. Но все мысли о том, что нужно расти над собой, растворялись, когда мягкая, ласковая рука опускалась ему на затылок, прощая сразу и слабость, и молчание, и сомнения.
— Тебе не нужно рассказывать, если ты не хочешь, друг мой, — Азирафаил гладил его по голове, как растерянного, заблудившегося ребёнка. — Это абсолютно неважно, мой хороший, ничего не важно, кроме того, что, разумеется, ты имеешь право.
— Ты даже не знаешь на что.
— Мой хороший, единственное право, в котором ты отказываешь себе все тысячи лет, которые я знаю тебя, это право на прощение и счастье, — ладонь замерла на шее, согревая и расслабляя сведённые судорогой мышцы. — Но ты не можешь решать за других. Это гордыня, даже если ты рядишь её в одежды самоуничижения.
— Я демон, гордыня положена мне по уставу.
— А я ангел, — кажется, Азирафаил улыбался. — Мне не сложно напоминать тебе о скромности столько раз, сколько это потребуется.
Кроули молча закрыл глаза. Азирафаил не понимал, просто не понимал и думал о нём лучше, чем Змей этого заслуживал. Но всё-таки пользоваться его великодушием и состраданием не так опасно, как… как… Кроули не мог подобрать слова для того, что было с Михаил. Она была бесконечно выше обычного плотского желания, она была мечом, она была духом справедливого сражения, она была божественным огнём, низвергающим тех, кто посмел выступить против Небес. Но произнести «любовь» он не мог даже мысленно.
Потому что какая любовь, в самом деле? Откуда? К кому и у кого?
Кроули медленно и глубоко вдохнул, силком успокаивая себя, заставляя тело расслабиться, не пытаться бежать во все стороны, чтобы сделать что-нибудь бессмысленное, но зато заметное. Чтобы просто… привлечь к себе внимание.
«Больше никогда», — пообещал себе Кроули.
Так же, как обещал в день Падения.
И на стене Эдема.
Он знал, что никогда не выполняет собственные обещания.

… … …

Здесь, на Небесах, обычно не бывало ночи (хотя порой ангелы всё-таки устраивали себе что-то вроде праздника или выходного, и наслаждались звёздами), не потому, что она была чем-то плоха, а потому что работать легче и удобнее при свете дня, а что ещё ангелам на Небесах делать? Обычно у Михаил не было с этим никаких проблем, но иногда… иногда ей было жаль, что посидеть с братом просто так получается слишком редко. Никаких других недостатков в бесконечном рабочем дне она со времён Падения не нашла. Работа ей скорее нравилась, а сияние солнечных лучей в кристальных коридорах и облачных шапках — успокаивало, как людей успокаивал шум прибоя.
— Миша, — Гавриил сидел за столом, опершись виском на ладонь, и смотрел на неё, вертя в свободной руке любимую ручку. — Ты о чём-то задумалась. О чём-то интересном? Расскажешь?
Михаил кривовато улыбнулась, отводя взгляд от огромных прозрачных окон.
— О том, что у нас редко получается просто так посидеть.
Гавриил согласно кивнул, продолжая смотреть на неё задумчиво и внимательно, от чего по коже Михаил бежала холодная волна предчувствия. Гавриил ничего не знал и, разумеется, не покушался на её право хранить от него секреты, её заботливый, вызывающе-тактичный братик. Он позволит ей промолчать обо всём, от чего Михаил порой хмурится, а порой растерянно замирает. Люди сказали бы: обо всех терзающих её демонах — и это прозвучало бы до смешного иронично.
Только демон был всего один. Любой иной даже не оцарапал бы её.
— Зато всегда есть, что рассказать, — сказал, почти спросил, Гавриил, и Михаил опустила веки, прячась в милосердной, как прощальный поцелуй, тьме.
— Гавриил…
— Если ты не хочешь, — тут же отозвался на сомнение в её голосе брат, — то не нужно.
— Я знаю, — против воли собственных уставших мышц она улыбнулась. — Конечно же я знаю, ты никогда меня не заставлял.
И это было правдой. Гавриил гнул Небеса, и те даже не замечали этого, потому что, если посмотреть со стороны брат вообще никого не заставлял. Если смотреть со стороны, то над Гавриилом было ещё семь ангельски рангов, которым он, разумеется, подчинялся. А то, что практически всё работало так, как он организовывал, но как будто само собой… кто будет придавать значение таким мелочам? Никакого принуждения, никаких альтернатив, всё на полностью добровольных началах. Для Михаил всё было иначе: её Гавриил не заставлял по-настоящему, оставляя все перекрёстки открытыми.
Брат её был так безжалостен в своей любви.
— Если тебе легче молчать…
Тогда он всё поймёт сам. И ничего не скажет, даже не сделает ничего, уважая её право на… все принятые ею решения. Будет улыбаться ей так, будто ничего нет, будто ничего не тревожит его сердце… Михаил со времён Падения ненавидела такие его улыбки: берегущие её.
— Моё молчание уже давно не защищает от тебя мои тайны, — улыбнулась Михаил. Брат знал её слишком хорошо и был к ней слишком внимательным, чтобы спустя столько лет могло быть иначе.
— Миша…
— Всё в порядке, — торопливо, заранее успокоила его Михаил. — Ничего дурного не случилось и… Нет, всё действительно в порядке, веришь мне?
Ей внезапно стало отчаянно важно, чтобы он ей верил в этом. Важно, сколько убеждённости Гавриил слышал в её голосе.
Действительно ли она сама верила в то, что говорила? Связь с демоном… Всё действительно хорошо?
— Я верю, Миша, — очень серьёзно и спокойно ответил Гавриил, накрывая её ладонь своей. — И я вижу, что он тебя не обидел. Но что-то неладно, да?
— Знаешь, — задумчиво, подбирая правильные слова, попыталась объяснить она. — А он боится.
— Тебя?
— Нет, — и только ответив, поняла, что Гавриил заранее знал её ответ и задал вопрос только для того, чтобы и Михаил узнала его.
Её демон не боялся её, и тайная, неосознаваемая до того тревога могла успокоиться, могла оставить её сердце в покое. Потому что страх — худшая из отрав. Та, что обезобразит любые отношения, измочалит любую связь безвозвратно.
Гавриил улыбнулся ей, но руку не отпустил, продолжая удерживать, будто она могла сорваться и убежать от него. Разве она кого-нибудь так делала?
А, впрочем, разве влюблялась она раньше?
Разве любила она раньше тех, кого узнала уже врагами?
Гавриил ждал её, ждал, когда её сумбурная, сбитая с толку, мысль, докатится до следующего вывода.
Или вопроса.
— А… чего он боится? — почему Михаил спрашивала это у брата, а не он у неё? Разве мог Гавриил знать ответ, когда он даже с демоном не знаком?
Но горячие, сильные пальцы сжимали её ладонь (холодную, как все земные льды), и Михаил казалось естественной уверенность в том, что, ну, разумеется же он знает. Это же Гавриил, если он заговорил с ней о Кроули, значит, ему есть, что ей сказать, а иначе он бы и трогать больное не стал, чтобы не бередить попусту. Откуда и что он мог узнать Михаил даже думать не бралась: она воин, и трудно объяснимые процессы, происходящие в голове брата, для неё были и оставались слишком замысловатыми. Предел Михаил — иметь пару знакомых-информаторов в Аду, Гавриил же предпочитал просто узнавать оттуда новости. Он был знаком с Вельзевул, но чаще сам сообщал ей какую-то новую информацию, чем спрашивал о чём-то. Михаил, в целом, была уверена, что в отношениях с Повелительницей Мух братом руководила скорее память о старой дружбе (и «проще договариваться со знакомой, она, знаешь, не зависает во время разговора каждые две минуты»), чем агентурная необходимость.
А уж пути, которыми Гавриил мог добраться до тайн души незнакомого ему демона… Нет, Михаил прекрасно обойдется без этого знания.
— Он боится за тебя, Миша, — в кабинете Гавриила повисла тишина. — Миша, а вот теперь не молчи, пожалуйста.
Михаил подняла остановившийся взгляд от своей руки, согреваемой его ладонью, и посмотрела прямо в темно-фиолетовые глаза напротив. Такие спокойные, как будто брат её не сказал ничего особенного. Даже, пожалуй, более того, по его мнению, вероятно, он сказал что-то очевидное.
В такие моменты Михаил особенно остро чувствовала насколько они разные.
— Мне кажется, я тебя не поняла, — наконец произнесла она, совладав с замирающим дыханием.
— А мне кажется, что как раз отлично поняла, но не хочешь этого признавать, — покачал головой Гавриил без всякого осуждения.
— С чего ему вообще могло прийти подобное в голову?
— Он же демон, — пожал плечами брат.
— И что это должно значить?
— Он уверен, что порок — суть его. Что ты хотела от падшего? Мозги не на месте, и гордыня впереди даже таких покорёженных мозгов, — в голосе Гавриила то ли пренебрежение, то ли умиление, и Михаил уверена, что услышь его сейчас любой из Падших, и для Апокалипсиса не потребовался бы даже Антихрист.
— Это следует понимать так, что ты с подобным взглядом не согласен? — никогда Михаил не научится не улыбаться в разговорах с братом, даже если сердце больно защемило недоумением и обидой.
— Миша, ради Всевышней, ты их видела вообще? Их суть — косяк, и они косячат уже больше шести тысяч лет. Начиная от искушения Евы и заканчивая этим нелепым Апокалипсисом.
Определённо, у Гавриила было очень своеобразное отношение к демонам (и Михаил пока, пожалуй, не готова спрашивать об ангелах), но если он с таким подходом всегда вёл переговоры с той же Вельзевул… о-хо-хо, бедные демоны, они-то себя грозными, вероятно, считали.
— Миша, ты думаешь не о том, — вернул её в реальность брат. — Он боится, что связь с ним принесёт тебе вред.
— Ты говоришь так, будто одобряешь его сомнения, — сразу после того, как дал понять, что подобные сомнения со стороны Кроули не более чем глупость. Михаил определённо не успевала за мыслью своего брата.
— Мне нравится, что ему не плевать на тебя, — не стал спорить Гавриил. — По мне, так это единственное, что в нём есть хорошее.
— Азирафаил дружит с ним, — невольно напомнила Михаил.
— И я предпочту и дальше ничего об этом «не знать», — не поддержал её улыбку Гавриил, и Михаил тоже посерьёзнела. — И потом, к тебе моё мнение о нём не имеет никакого отношения. Что ты будешь делать?
Михаил помолчала, а потом тяжело вздохнула:
— Я не знаю. Я не ребёнок, чтобы думать, что моя голова мне не принадлежит. Он ведь не убить меня боится, верно? Он боится, что искусит меня к падению. Так я в состоянии отвечать за себя сама. Я — воин…
— Он не видит в тебе воина, — напомнил Гавриил. То есть он думал, что напомнил, но, посмотрев, как Михаил снова застыла, покачал головой и, обойдя стол, обнял её за плечи. — Миша, ну что ты? Разумеется, он не видит в тебе воина. Знает, что ты лучший меч Небес, но видит-то он в тебе женщину. Миша…
— Я понимаю, — очень тихо ответила она. — Действительно понимаю. Спасибо тебе, — Михаил накрыла лежащие на её плечах руки ладонями. Была её очередь успокаивать, потому что Гавриил не должен беспокоиться ещё и об её отношениях с Кроули, будто у него и забот других нет. Будто он часы напролёт не решал чьи-нибудь проблемы (с редкими перерывами на то, чтобы кому-нибудь их создать), и можно было повесить теперь на него ещё и свои сомнения. — Мне действительно стало легче.
Потому что хуже всего был бы страх перед ней, а остальное… Гавриил прав, на заботу не обижаются, даже если она такая глупая и неловкая. Но, в самом деле, чего бы ещё можно было ждать от демона?
— Если ты не знаешь, что с этим делать, — очень тихо, будто убаюкивая её, сказал Гавриил, — ты можешь вообще ничего не делать. Переболит само.
Михаил не стала спрашивать, о каком из чувств говорил её брат. Ощущала, что тут легко задеть недоверием и сделать больно. Знала, что это её собственные сомнения, которые она рискует выкинуть в лицо Гавриилу, сделав его крайним, чего тот ни разу не заслужил. И была абсолютно уверена, что он её даже не обвинит ни в чём, только улыбнётся, и с памятью об этом ей придётся жить дальше. Ну её в Ад такую память, Михаил обойдётся без неё.

… … …

Когда Кроули увидел Гавриила, архангел сидел на камне, расположившемся у парковой дорожки. Влажные тёмные волосы, серый спортивный костюм и абсолютная расслабленность во всём теле, облитом закатным солнцем. Кроули даже не смог сразу определиться, выглядело это красиво или всё-таки нелепо?
— Чего замер? — архангел даже головы в его сторону не повернул, так и смотрел, не отрываясь, на солнце, медленно закатывающееся за тёмную кромку деревьев. — Садись, раз мимо не идёшь.
Кроули тут же остро пожалел, что остановился. И что вообще пошёл по этой дороге. Но не начинать же драку с заведомо проигрышным результатом, пока с ним, вроде как, говорили. Или всё-таки игнорировали?
— Удивительно, что вы не пытаетесь меня убить, — всё-таки прошипел Кроули, устраиваясь на ветке ближайшего дерева.
— Тебя же не берёт святая вода, — так серьёзно объяснил свою позицию Гавриил, что Кроули предпочёл не продолжать тему. Вот странно, с Михаил его почему-то не пугала мысль, что она догадается кому святая вода на самом деле не причинила вреда, а с Гавриилом хотелось следить за словами. И не в том ведь дело, что Кроули верил, что его темноглазый архангел не причинила бы ему зла (он знал, что возникни необходимость и — причинила бы), а в том что… ну…
Михаил, наверное, было бы можно, если бы это не угрожало ещё и Азирафаилу.
— Любуетесь смертью света?
Гавриил улыбнулся, и Кроули понял, почему после бумажки с недовольством от этого танка с заклинившей башней, Азирафаил не рискнул воспользоваться чудом, чтобы спастись из парижской темницы. Кроули, пожалуй, тоже подумал бы десять раз на месте ангела.
— Смертью, демон?
— Нынешний день умирает, — упорно продолжил он свою мысль. — Для этой земли закат — смерть света, даже если там, — Кроули махнул рукой в сторону заката, — он сияет по-прежнему.
— Скоро можно будет увидеть звёзды, — пожал печами архангел. — Ты помнишь о них?
— Я помогал их творить.
— Значит, помнишь, — в голосе Гавриила было что-то странное, горькое, как цветы сирени, которые на удачу где-то ели студенты перед экзаменами.
— Я не скучаю по тем временам, — отрезал Кроули, и сам почувствовал, что прозвучало неубедительно. Он не раскаивался в своём падении, да, но он скучал. С звериной, не знающей доводов разума, тоской. Не вспоминая, изо всех сил заперев память на запоры — он скучал. И никогда бы в этом не признался.
— А мы скучаем, — абсолютно спокойно ответил Гавриил, и удар оказался неожиданно сильным и болезненным. С честностью всегда так, она бьёт глубже и неисцелимее любой лжи. Кроули помнил, как бывшие друзья изгоняли их с небес без колебаний и сомнений. Помнил века противостояния. Помнил, как ангелы готовы были подобно демонам сжечь Землю в пламени последней войны, ради возможности истребить всех демонов. И старался не вспоминать о том, что было до мятежа, так же, как и все остальные демоны.
Даже в дружбе с Азирафаилом он не пытался возродить старое и разрушенное. Он строил новое, он создавал странную и невозможную алхимическую смесь из ангела и демона.
А ангелы, выходит, помнили и то, что было до Падения. Скучали. И всё равно не колебались ни мгновения.
Интересно, Азирафаил видел в Кроули демона или того, кто раньше был ангелом? Он порой так отчаянно напоминал Змею кто тот такой… или себе? Кто в глазах ангела хуже: демон, несущий по своей природе зло и искушение или тот, кто своей волей отказался от Её благодати? «Демон» в устах друга — это обвинение или оправдание его природы?
О Михаил Кроули не думал, уж она-то… она видела, как он пал. Более всех — по своей воле. Разве за это его не следовало и презирать больше всех?
— Я не понимаю, — наконец честно признал Кроули, надеясь, что Гавриил его поймёт вместо него. Прочитает мысли, может быть, но тот только повернул, наконец, в его сторону голову и вопросительно приподнял брови, призывая продолжать. — Ей… следовало бы убить меня.
Гавриил улыбнулся:
— А ты, я так понимаю, напрашиваешься, да? Молчать, — тут же оборвал архангел попытку Кроули заговорить. — Это был риторический вопрос. Нет никакого смысла убивать тебя, змеёныш, не ты, так какая-нибудь другая тварь будет ползать по земле и гадить. За тобой хоть присмотреть есть кому… если тебя занесёт, и ты всё-таки решишь создать проблемы.
Кроули молча отвёл глаза. «Есть кому присмотреть, если» — переводилось как «смотри за собой сам, чтоб не создавать ему проблем. А теперь ещё и ей». По правде сказать, Кроули следил за собой уже давно, отписывая вниз в основном или о человеческой самодеятельности, или о забавных казусах, которые устраивал.
— А как же сорванный Апокалипсис? Или вас действительно устраивает как всё прошло и…
— Демон, как ты думаешь, почему мы решились на казнь своего? — перебил демонические вопросы Гавриил.
— Ну… потому, что он обломал ваши планы и не дал поиграться в солдатиков? — осторожно предположил Кроули, уже готовый к тому, что сейчас его всё-таки обольют святой водой. Хотя бы в качестве попытки утопить, но ему-то хватит и чашки, чтоб исчезнуть.
— Если бы это было настолько важно, я бы протрубил войскам выступление, — возразил Гавриил и улыбнулся точно так, как после просьбы «заткнуться и сдохнуть»
— Но Антихрист…
— В конечном счёте, так или иначе, но явился в мир, а то, что отказался встать на сторону демонов — так нам же лучше.
Кроули растерянно посмотрел на Гавриила:
— Тогда почему ты не протрубил?
— Мне казалось, что это очевидно: Азирафаил меня убедил, что в этом нет необходимости.
— Тогда зачем ты его казнил?! — Кроули сам не заметил, как оказался рядом с самоуверенным архангелом и схватил его за грудки.
— О чём я тебя и спрашиваю, — Гавриил на секунду задумался, стоит ли ему реагировать на подобное хамство, и сжал запястья Кроули в руках, обжигая кожу благословенным светом, струящимся под тонкой скорлупой человеческой кожи. Змей, зашипев, выпустил толстовку, и чужие ладони тут же перестали причинять боль, а, спустя ещё секунду, и вовсе отпустили его. — Так для чего мы пошли на казнь, вдумайся, демон, не на изгнание, ангела?
Кроули смотрел в глаза цвета нераспустившихся соцветий сирени и у него не было ни единой мысли.
— Десять миллионов ангелов, — выделяя каждое слово, очень медленно произнёс Гавриил, — в состоянии боевой готовности, практически за минуту до старта… ну?
— А вы мерзавцы, — медленно протянул Кроули, неверяще смотря на Гавриила. Даже казнь со злости не казалась такой… чудовищной, как… вот это.
— Вы сами хотели остановить Армагеддон, — повёл плечами Гавриил, разминая мышцы. — Надо было успевать быстрее, а не когда движение уже набрало полный ход. Нам нужно было сбросить напряжение в массах, иначе бы всё равно… случилось что-нибудь, и никто не сказал, что это было бы лучше Апокалипсиса.
— Но казнь всё равно не состоялась, ваш план не сработал.
— Почему? — Гавриил, кажется, искренне удивился. — Какая разница, чем снести с рельс уже взявший разгон поезд? Ваша живучесть отлично сбила всех с толку. Даже лучше, чем казнь. Та бы только несколько снизила общественное напряжение, и работы осталось бы ещё очень много, так что… Всё прошло как нельзя лучше.
Кроули зло плюхнулся обратно на свою ветку:
— Звучит так, будто в конечном итоге мы сыграли на руку именно тебе.
— А ты думал, что Михаил уступила мне старшинство за красивые глаза?
Текучее, как вода горной реки, имя вернуло Кроули в настоящее.
— Всё равно…
— Опять что-то не понимаешь? У вас, демонов, с этим вечные проблемы, — как-то снисходительно и устало сказал Гавриил. — И что на этот раз?
— Я — демон! Я — Змей. Я…
— Ты?
— Во мне ничего нет…
Гавриил пожал плечами:
— Если хочешь знать моё мнение, демон, то я с тобой в этом вопросе абсолютно солидарен, — архангел смотрел почти равнодушно, почти сквозь него. — В тебе нет ничего. Ни особенного, ни хорошего. Но, я думаю, что моё мнение тебя мало волнует.
— Совершенно не волнует, — согласился Кроули. Гавриил мог видеть в нём мировое сокровище, пустое место, источник всего зла на земле — это были проблемы Гавриила, которые не задевали Кроули ни на гран.
— Но Азирафаил и Михаил видят в тебе…
— Что-то особенное?
— Нет. Что-то хорошее, — Гавриил снова отвернулся и посмотрел на почти погасший, как угли в очаге, закат.
— И ты не знаешь что?
— Я знаю, — по губам архангела скользнула мимолётная улыбка, ясно говорящая о том, что объяснять он ничего не собирался, но считал своё знание ровно в той же степени забавным, сколько и болезненным. — А ты — мог бы и догадаться.
Кроули смотрел на Гавриила, не отрываясь, пытаясь прочесть по его лицу ответ, найти в пролёгших на его лице тенях какую-нибудь подсказку, и не видел ничего кроме каменного, высеченного тысячелетиями тренировок, спокойствия.
— Как?
— Для начала можешь перечитать Библию, — всерьёз Гаврил советовал или шутил — Кроули не понял. Книгу книг он знал наизусть, и в ней не было никакого ответа. Ничего, что могло бы оправдать демона перед ангелами.
Ничего. Ни одного слова.
Кроули закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он чувствовал, что они говорили не о том, что Гавриил водил его вокруг да около, будто он, а не Змей, тысячи лет пудрил всему миру мозги, сбивая с пути истинного. Зачем Гавриил ждал его здесь? Ведь не случайно же они тут встретились, архангел ждал демона так откровенно, что не хватало только мигающей огнями таблички над головой. Но не для того, чтобы говорить о казни, о свете или чтобы посоветовать почитать Библию.
Точно не для последнего. Уж настолько-то Кроули Гавриила знал.
— Ты… Что ты хотел… Нет, — Кроули помотал головой, собираясь с мыслями так, будто его голову уже туманила бутылка какого-нибудь вина, хотя он был абсолютно трезв. Это всё грёбанный эффект общения с ангелами, которые выносят мозги и отравляют разум лучше любого горячительного. Сколько раз Кроули уже это проверял? Сейчас, кажется, третий, и работает без осечек даже с архангелом, на которого наплевать. — Зачем ты меня ждал?
— Раз уж мы теперь не чужие друг другу, — ничего в голосе Гавриила не дрогнуло, но Кроули ощутил полынную горечь в воздухе, уксусную кислоту на корне языка. — То вот тебе моё обещание, Змей, мой подарок, если хочешь. Когда война всё же случится, тебя убью я.
«Этой боли ты им не причинишь, Змей, не бойся».
За последние шесть тысяч лет, за все века со времён Падения, это был самый щедрый подарок, который получал Кроули. Второй за всё время его существования, после Её дара жизни. Он чувствовал, как металлические обручи, сжимавшие грудь, не давая дышать, калечившие позвоночник, не позволяя ровно стоять — падали, оставляя его покорёженного, слабого, истекающего невидимой кровью. Но — свободного. Способного дышать. Способного хотя бы научиться дышать.
Оказывается, он так боялся этого, не думая об этом. Не смея об этом думать.
Но каждый день помня о том, что когда-нибудь его ангелы могут снова стать перед этим выбором. Он знал, что рука Михаил не дрогнула бы. Он верил — надеялся — что Азирафаил бы смог.
Но не сбежать от мыслей о том, не пытался ли Кроули всё это время трусливо подстелить себе соломки на будущее, подставляя их. И сейчас Гавриил…
Ох.
— Спасибо.
Гавриил широко улыбнулся, а Кроули вдруг понял, в чём проблема с его улыбками: не существовало никакой грани между «довольной» и «самодовольной».
— Знал, что ты оценишь. Ожидаю ответной услуги.
— А?
— Не выноси им мозги, — очень серьёзно попросил Гавриил и, бросив ему что-то в руки, исчез.
Кроули посмотрел на рефлекторно пойманный телефон с — он залез в настройки и проверил — единственным вбитым в память номером без имени. Вероятно, это означало, что если не в моготу, то Гавриилу выносить мозги можно. Кроули не собирался пользоваться любезным предложением, но убрал подарок в карман. Просто на всякий случай. Средство связи с архангелом (который имел возможность решать вопросы с его собственным нервным то ли уже бывшим, то ли всё ещё действующим начальством, Кроули так и не понял в каких они с Лордом Вельзевул сейчас отношениях) лишним никогда не будет.

… … …

Зарядивший полчаса назад осенний дождь был нудным, как проповедь средневекового священника, и Кроули морщился, когда капли попадали за очки и повисали на ресницах. Ему не нравился холод, да и какой змее бы понравился? В такую погоду самое то было бы завернуться в плед с бутылочкой чего-то согревающего и поспать в тепле. Но они договорились с Михаил встретиться тут сегодня… То есть как договорились, Михаил упомянула, что может быть будет здесь сегодня по делам, и он, как идиот, приполз. С другой стороны за Азирафаилом он таскался не менее разумно, только с поправкой на то, что его ангел никогда не намекал, где можно будет пересечься в следующий раз, и оба они были на Земле, и никому из них не приходилось вырываться с работы в гости. По крайней мере, Кроули был уверен, что раньше Михаил спускалась с Небес реже.
А ещё ему без всякого повода казалось, что ей дождь как раз понравится. И мелкие холодные капли будут сиять на убранных волосах так, что ему обязательно захочется провести по ним ладонью, не столько стряхивая, сколько собирая. Это наверняка будет красиво.
И это действительно было очень красиво: волосы в россыпи прозрачных искр, тёмные от влаги, будто подчернённые брови и ресницы, тонкая ткань блузы, плотно льнущая к тонкому, гибкому телу. И какая-то очень деловая ярость, с которой она без приветствий и объяснений одной рукой приподняла его за горло и придавила к жёсткой коре дерева. Главная трагедия последнего года в жизни Кроули заключалась в том, что единственная мысль, которая у него при этом возникла, была о том, как одинокая, свивающаяся змеиным кольцом прядь падала ей на лоб. Он хотел бы прикоснуться к ней пальцами или лучше губами, но, вероятно, это было бы абсолютно невежливо с его стороны в такой ответственный момент. Надо будет потом у Азирафаила спросить, ангел тактичный и лучше в таком разбирается.
— Скажи мне, кто я? — у многих голос от ярости звенит сталью или ещё чем-то подобным, но голос Михаил звенел хрусталём, чистым, звонким и хрупким, готовым разбиться на режущие до крови осколки.
Кроули молчал и не отрываясь смотрел на неё. Он не знал, что сказать ей, что ответить (о, он мог произнести её имя, но вряд ли она забыла его, рождённое из боевого клича с которым она встала на защиту Небес против подобных Кроули), и чувствовал, как то, что было между ними (такое хрупкое, такое невозможное и недолжное существовать) дрожит, готовое обратиться в пыль от неверного ответа. Он столько раз думал, что так было бы лучше (для неё, конечно, для него в этом ничего не было лучше), но теперь, когда достаточно сказать одно неверное слово и всё станет… лучше (для неё, для неё — лучше), он не мог и звука произнести, продлевая миг её прикосновения в бесконечность.
— Ответь мне. Этот ангел дружит с тобой уже шесть тысяч лет, значит, ты умеешь говорить правду. И я знаю, что ты не трус, чтобы бояться произнести её. Так ответь мне: кто я, Змей?
Ярость, что кипела в её крови, вдруг понял Кроули, не была обращена на него или на неё саму (а ведь подобного всегда можно ожидать от ангелов), это была чистая, кристальная ярость осознания, очищающее пламя, в котором ковалось… нечто. Нечто, что, возможно, будет принадлежать им.
Если он всё же сможет ответить ей. И начать стоит с того ответа, который у него был, а не с правильного. Ведь из ада может вывести только открытая дверь.
— Михаил…
Она смотрела на него, ожидая продолжения. Или объяснения.
Если бы он понимал, из-за чего она спрашивает, он бы знал, что отвечать. Кроули отлично умел подбирать слова и формулировки, и Михаил это, наверняка, знала.
И не дала подсказки иной, кроме своей ярости.
— Я не знаю, что ты хочешь услышать.
— Что ты вспоминаешь, когда слышишь моё имя?
Кроули на короткий миг задохнулся, но потом его губы, будто против воли, произнесли ответ, который сам он предпочёл бы оставить при себе.
— Меч в твоей руке во времена Падения.
Михаил внезапно улыбнулась ему так мягко и нежно, опуская на землю, что Кроули растерялся.
— Меч всё ещё в моей руке, Змей. С того дня, ныне и будет до тех пор, пока у Небес есть враги. Я могу защитить себя…
— Я знаю, — очень тихо отозвался Кроули, начавший понимать, где собака зарыта. — Но я не враг тебе, и в руке моей не меч…
«Ты же понимаешь… Ты должна понимать. Как мне не бояться за тебя? Как не бояться за него? Что мне делать, если из-за меня вы…»
— А ещё у меня есть два брата, Змей, — очень аккуратно, будто прикасаясь к открытой ране (не своей — его) продолжила Михаил. — Ты знаешь их имена?
— Все знают их имена, — эхом отозвался Кроули, с безжалостной злостью (отнюдь не столь светлой, коей была её ярость) к себе подумав, что никогда не вспоминал об этом. «Забыл» кто ей её главный враг. Не желал видеть её боли и своей беспомощности.
— Может это и прозвучит обидно, но ты не сможешь стать мне ближе, чем был он, — тонкие пальцы очень ласково прошлись по линии его скулы. — Тебе не нужно бояться за меня, Змеёныш, — теперь она ещё нежнее касалась его шеи, и Кроули почувствовал мягкое тепло исцеления. Странно, боли не было, так что же Михаил лечила?
— Как же я могу не? — предельно честно (он ведь умеет не врать, да) ответил Кроули. — Как же я могу не? Я так жаден, как мне не бояться, что…
— Ох, Змеёныш, — Михаил смотрела на него, как на глупого ребёнка. — Разве же это жадность?
Да, конечно, его прекрасный архангел права, и тут нужно совершенно другое слово, но как решиться произнести его вслух, когда не смеешь даже мысленно?
— Что ты ожидала от демона? — попытался в итоге пошутить он.
— И правда, — не понятно было серьёзно Михаил или поддержала его неловкую попытку юморить. А потом её холодные от дождя, обжигающие жаром, губы прижались к его, смешивая их дыхание в одно общее, создавая между ними хрупкую химическую связь. — Тогда слушай ангела: я люблю тебя. И можешь считать это своей небесной карой.
В таком случае в бытие грешной тварью определённо были светлые моменты.
Кроули улыбнулся.

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Гавриила много не бывает!

ФБ подошла к концу - Ура!
Скажу по-секрету, моя самая любимая часть ФБ это ещё до начала выкладок, когда собираются работы, и окончание игры и деанон. Самое весёлое, спокойное и вкусное время.
Это моя четвёртая ФБ подряд. А, нет, вру, пятая, но запланирована от начала до конца была только вторая. В остальные я вбегала случайно, потому что. Сначала меня Тень позвала в Странное Королевство, ну ок, решила я, чо б нет. Надо вкурить редкопейринги в маленьком фандоме. Потом я подбила Тень на команду по Сыромятниковой, это был очень интересный опыт "и если за две недели до начала набора у нас не будет закрыто всё, кроме спец-квеста - мы никуда не идём". Это всё ещё самая плодотворная моя ФБ, да и просто, кажется, самый плодотворный период, какой у меня был. Потом случилась Треска, а потом случайно ещё раз треска и юст (а ведь я хотела летом ОТДЫХАТЬ). И я решила: всё, всё, нафиг ФБ, отдыхать, читать, комментировать, годика через два подумать повторить.
Ха-ха. Хочешь рассмешить богов - расскажи им о своих планах.
Пришла  Z-I и сказала: айда с нами?
А это, понимаете, был нечестный приём. Я несколько лет таскаюсь вокруг и не могу найти повода заобщать человека, а тут... Ну в общем, окей, пятая ФБ, так пятая ФБ, зато у меня будет повод пообщаться с зам-кэпой. А зачем ещё нужны ФБ, если не для общения?
Тем более команда порадовала любимым подходом: делай, что хочешь, у нас почти всё закрыто. Люблю, когда можно быть рыбодибилом и тебя за это никто не бьёт и не стыдит. Идеально вообще. Только совсем уж по-чёрному рыбодибилить стыдно сразу становится.
Была рыбодибилом, Декабрь вообще ни черта не делала, пол января тоже тупила, как поровозик. Да и февральскую подготовку к спец-квесту, знаете... Вобщем, я была о себе лучшего мнения, когда думала о своих возможностях.
Зато какая у меня была охуенная команда!
"- Смотрите что я нашла! - Нам срочно нужен такой фик!"
Окей.
"- Я тебя ненавижу!!! - Окей."

"- Давайте обрежем мой миди на 12К до мини на 1,5К, а? - Ты нормальная вообще?"
"- Почему я курю идеи канона, который не смотрела? - Потому что посмотри!!!"
Пошла смотреть, бгггг. Лётик ИНОГДА исполнительный дятел ХД.
Бегала по команде Тенната и Шина с воплями о том какой прекрасный Гавриил и меня никто не отпинал, ещё и потворствовали: нам нужно больше Гавриила

Просто охуенная команда. Очень тёплая и добрая, так что я даже разговаривать почти не боялась, а учитывая моего внутреннего интроверта, который пытается окуклиться в слишком большой команде даже друзей, не то что новых людей... Охуенная, просто охуенная команда, самые лучшие кэп  Любава21 и зам-кэп  Z-I.

---

Между нами девочками

Стою на остановке, девушка спорит со своим молодым человеком, что ей срочно нужно зеркало, потому что ей нужно накрасить губы, а зеркальца нет. Молодой человек логично не понимал откуда он должен ей зеркальце родить, но старался отнестись к её проблемам с пониманием и предлагал как вариант телефон.
- Блин, - расстраивалась девочка, - ну какой нормальный человек будет краситься, глядясь в телефон?!
При этом их взгляд останавливается на мне. Я под её страдания о зеркальце вспомнила, что тоже забыла накрасить губы, достала помаду и добавила краски на лицо. На ощупь, без зеркальца и телефоне. Очень подмывало сказать "Нормальные люди красятся вообще без отражения", но это было бы неправдой, так что я честно признала:
- Где нормальные люди и где я?
Посмеялись втроём, девочка заулыбалась и забрала у мальчика телефон, чтоб в него накраситься.

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра