Милосердие на щите
20:45
Конечно, милая
Будем честны, я этот текст писала потому, что хотела что-нибудь написать про моего любимого Гила, который вот просто украшает каждую серию своим появлением. Благо он появляется в каждой. Сериал о том, как Гил Арройо и Миртин Уитли делили родительские права на Малкольма Брайта, бггг.
Название: Конечно, милая
Автор: Сумасшедший Самолётик
Бета: Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: мини, 1 629 слов
Пейринг/Персонажи: Джессика Уитли/Гил Арройо, Мартин Уитли/Джессика Уитли
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джессика очень хочет, чтобы кто-нибудь забрал Мартина из её головы, как когда-то забрал из дома.
читать дальшеВечер давно перетёк в глухую ночь, пропитанную запахом свежераспечатанных документов, остывшего кофе и смесью мужских одеколонов и слабых нот женских духов полицейских, давно разошедшихся по домам. Джессика чувствовала, как плотная, густая атмосфера этого места оседает патиной на её кожу и проникает в лёгкие вместе с воздушной смесью, в которой углекислого газа от чужого дыхания было больше, чем воздуха, для дыхания пригодного. Она не вспомнила бы, сколько раз уже проходила по этим коридорам (Джессика могла бы нарисовать по памяти карту от своего дома до порога участка, а потом схему расположения всех кабинетов на пути от входа до двери Гила Арройо), чтобы за руку увести домой Малкольма. Сын никогда не сопротивлялся и всегда вёл себя как хорошо воспитанный ребёнок, если забыть о его невероятном упрямстве в том, что касалось визитов к арестовавшему Мартина лейтенанту.
К счастью, Гил никогда не выказывал своего неудовольствия и раздражения. Хотя, возможно (Джессика и не хотела об этом думать), его просьбу не приходить больше Малкольм бы услышал лучше.
— У лейтенанта есть леденцы, — объяснял ей Малкольм, но какие бы конфеты ни покупала Джессика, это не удерживало его дома.
— Там я не думаю о нём, — это Малкольм ответил Эйнсли, а Джессика подслушала. Она бы с удовольствием соврала, что случайно, но нет. Её сын отмалчивался, сбегал то к запертой двери отцовского подвала, то в полицейский участок, но с ней об отце никогда по доброй воле не говорил. С тех пор как Джессика нашла и сожгла в истерике его подборку газет со статьями о Мартине, Малкольм молчал, а она сходила с ума от голоса в своей голове, такого ласкового, такого заботливого и улыбчивого, такого насквозь знакомого.
«Мальчику нужен отец, милая, ты же понимаешь?» Под её закрытыми веками горит чужой, до отвращения нежный взгляд, обжигая глаза злыми слезами.
Гил Арройо не был отцом Малкольма, и Джессика раз за разом слышала упрёк в этом за каждым сообщением о том, куда вновь отправился её сын. Если бы она выбирала лучше. Если бы она выбрала кого-то получше...
«Ты выбрала лучшего, Джессика, ты же знаешь, — Мартин стоял у неё за спиной, и его дыхание касалось шеи, заставляло распущенные волосы щекотать обнажённую кожу. — Этот полицейский — всего лишь суррогат, подделка, дешёвая замена…»
Джессика пила успокоительное, как дети — витамины, но ничего не помогало. Она ходила к психотерапевтам, но не могла, просто физически не могла рассказать им, что в её голове бесконечно идёт разговор с собственным мужем. С мужчиной, который был самым лучшим мужем и отцом, ради которого она была готова даже порвать с семьёй, если бы та потребовала. С мужчиной, который оказался чудовищем, уничтожившим её жизнь, будущее их детей, всю их семью.
— Подайте на развод, — посоветовал ей очередной специалист, к которому Джессика больше не вернулась. Какой смысл в разводе, если Мартин звучал в её голове постоянно, тот самый Мартин, которого она так любила. Если он всё ещё обнимал её за плечи, и от этого становилось тепло и жутко, и хотелось вырвать саму себя из собственного нутра, только чтобы перестать любить его, перестать болеть памятью о нём, чтобы не осталось ничего, кроме страха перед ним.
«Там я не думаю о нём», — так сказал её сын. Разумеется, не там, а с лейтенантом Гилом, и Джессика шла по непривычно тихим в поздний час коридорам, заглядывая за каждый угол так, будто видела впервые, а не могла пройти до нужного кабинета с закрытыми глазами. Почему-то только сейчас, проехав полгорода, она задумалась о том, что лейтенанта может уже не быть на работе, как большинства его коллег. Может быть, Гил Арройо уже давно дома, поужинал с женой, и сейчас они смотрят вместе телевизор или нашли себе другое, более приятное занятие. Эта мысль ещё не успела укорениться в голове, когда Джессика увидела прямоугольник знакомой двери, подсвеченный по контуру. Петли провернулись почти бесшумно, когда Джессика открыла кабинет, отметая любые сомнения, что Гил, возможно, не один. Или это вообще не он. Но нет, всё верно, всё сложилось именно так, как и должно. Лейтенант в одиночестве сидел за столом, а тёплый, лимонно-мандариновый свет уставшей настольной лампы освещал его лицо, на котором от привычной усталости резче проступили черты.
— Джессика? — он поднял на неё взгляд, в котором разом и растерянность, и желание помочь (и она уверена на сто процентов, что это всё не ей — а её упрямому мальчишке). Когда-то Мартин смотрел на неё похоже (гораздо нежнее и ласковее), и от этого взгляда у неё, молодой и глупой, что-то плавилось в голове и сердце. Совсем не так, как сейчас, когда ей хочется достать из сумочки лекарство от головной боли и поделиться им в рамках гуманитарной помощи нуждающимся. — Что-то случилось? Что-то с Малкольмом…
— Он спит, — тут же успокоила она Гила. Джессика своими руками всего два часа назад привязала сына к постели, чтобы тот не повредил сам себе, а теперь посмотрите на неё — наедине с чужим мужчиной, хороша заботливая мать, нечего сказать. Но она сходила с ума от вездесущего призрака, даже здесь она чувствовала ядовитую химическую смесь его туалетной воды, антисептика и кожи, которая насквозь пропитала её постель, хоть Джессика и велела избавиться от всего постельного белья, которое было в доме, сменила кровать, одеяла и подушки, но запах Мартина пропитал всё — дом, мир, её. — Заберите его, — Джессика упёрлась в стол кулаками и наклонилась к лейтенанту, заглядывая ему в глаза. — Заберите его…
Гил смотрел на неё в ответ, и в глазах этих — ни грамма понимания, только всё более разрастающаяся растерянность, удивление и профессиональное, рефлекторное желание успокоить. Чтобы показания получились понятнее, видимо.
— Малкольма? — он сам не верил в то, что говорил, и правильно делал. Сына Джессика не отдаст никому: ни ему, ни мужу, ни собственным демонам. Отберёт у всех, чего бы ей это ни стоило.
— Мартина. Заберите его из моей головы, как забрали из дома.
«Ты же делаешь это для моего сына, так сделай и для меня, я не могу так больше! — ей хотелось рыдать, кричать и что-нибудь разбить. — Будь вместо него…»
Джессика наклонилась ещё и нашла губами губы, практически принуждая Гила к поцелую, и, определённо, это можно классифицировать и как сексуальное насилие, и как домогательство, но ей уже было всё равно. Она хотела просто не слышать Мартина, хотела заменить его на кого-нибудь, на кого угодно, но у Гила есть хорошие рекомендации. Ей говорили, что он действительно может помочь от Мартина Уитли в голове, хотя бы ненадолго.
— Джессика, — пальцы, сжимавшие её плечи, когда Гил отстранил её от себя, не причиняли боли, и от этого было особенно обидно. Она предпочла бы, чтоб лейтенант не остался таким спокойным. — Я не твой муж…
На секунду она ослепительно чётко и ясно осознала, каково это — желать чьей-то смерти. Нет, не просто какой-то абстрактной гибели от несчастного случая, а быстрой, но мучительной смерти от её, Джессики, рук. Гил мог сказать всё что угодно. Например, что она ему не нравится. Или что он женат и не хочет обманывать жену. Или что тут их могут увидеть, а в другое место у него нет ни сил, ни времени ехать. Или что они несовместимы по гороскопу.
Но ради всего святого! Зачем было говорить о Мартине? Она не принадлежит ему больше, Мартин больше не имеет никакого значения и…
«Милая, — снисходительно-укоризненный, насмешливо-уверенный голос звучал в ушах как звон кладбищенского колокольчика, — ты рано похоронила прошлое. Видишь, там, в гробу, оно ещё живое». Джессика не бежала к своей машина — летела, не оглядываясь назад. Хотя, наверняка, Гил и не подумал идти за ней, позволяя (и желая) закончить неловкую ситуацию как можно быстрее. Когда-нибудь, возможно, она будет благодарна за то, что он не стал рубить хвост как добрый хозяин, закончив всё ещё до начала.
Не сейчас.
Не сегодня.
В собственном доме все спали, даже выглянувшая навстречу служанка спала с открытыми глазами, и Джессика молча отмахнулась от неё, забыв имя. Она чувствовала, как по позвоночнику, от шеи до копчика, гуляет чужой взгляд.
«Тебя нет здесь, ты в камере, на цепи…»
«Я всегда с тобой, — голос втекал в уши, как расплавленный воск, не позволяя слышать ничего другого, кроме себя и стука крови в висках. — В тебе, милая».
Платье плавно соскользнуло по коже, упав на пол, и Джессика, перешагнув через него не глядя, упала на кровать. Не осталось ни сил, ни разума, и тело, это проклятое предательское тело, уже дрожало от придуманных — синтезированных из её неубитых воспоминаний — прикосновений ласковых и очень — хирургически — точных ладоней. Джессика лежала неподвижно, не пытаясь повторить — материализовать — собственными руками призрак памяти о руках мужа. Она знала, что никогда не сможет прикоснуться к себе так, как это сделал бы он, знает, что собственные руки лишь разрушат иллюзию. И разум говорил ей, отчаянно кричал, что это самое лучшее, что она могла бы сделать. Но если не шевелиться, если оставить от себя только дыхание и ток крови по сосудам, отказавшись от памяти, разума, благоразумия, то всё будет хорошо. Так, как было раньше.
Когда её муж убивал, а она не видела этого и без сомнений позволяла прикасаться к себе рукам, испачканным кровью. Но теперь — о, теперь всё иначе. Теперь всё в порядке.
Теперь — можно.
«Да, милая, — его слова оседали на её полуоткрытые губы влажным, тёплым туманом, и Джессика вдыхала каждый звук в себя, чтобы с кислородом кровь донесла их до каждой клетки в теле. И выдыхала — его паузы. — Всё правильно, моя милая Джессика, мои руки теперь чистые, ты же знаешь это. — Она знала, и кожа горела так, будто Мартин был рядом с ней, а не сидел далеко, запертый за крепкими надёжными стенами. — И всё это благодаря нашему сыну. Он у нас такой замечательный, правда? И так похож на меня».
Сердце сжалось коротким, болезненным спазмом, холодным, как осознание, как пробуждение. Может быть, как смерть, но Джессика знала, что и боль, и лёд в её груди — жизнь. Та новая жизнь, что создал для неё Мартин. В подарок. Это смерть тепла и нежна, полна его голоса и рук, памяти о прошлом и забвения настоящего; жизнь совсем иная. И никто не поможет, никто не спасёт её от Мартина.
Тогда Джессика справится сама. И Малкольма с Эйнсли она обязательно спасёт от их отца. Обязательно.
Без всяких сомнений — у неё получится.
Мартин улыбался ей ласково и невесомо касался губами её влажного — от горячечного жара и страха — виска. «Конечно, милая. Ну конечно же».
Название: Конечно, милая
Автор: Сумасшедший Самолётик
Бета: Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: мини, 1 629 слов
Пейринг/Персонажи: Джессика Уитли/Гил Арройо, Мартин Уитли/Джессика Уитли
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Джессика очень хочет, чтобы кто-нибудь забрал Мартина из её головы, как когда-то забрал из дома.
читать дальшеВечер давно перетёк в глухую ночь, пропитанную запахом свежераспечатанных документов, остывшего кофе и смесью мужских одеколонов и слабых нот женских духов полицейских, давно разошедшихся по домам. Джессика чувствовала, как плотная, густая атмосфера этого места оседает патиной на её кожу и проникает в лёгкие вместе с воздушной смесью, в которой углекислого газа от чужого дыхания было больше, чем воздуха, для дыхания пригодного. Она не вспомнила бы, сколько раз уже проходила по этим коридорам (Джессика могла бы нарисовать по памяти карту от своего дома до порога участка, а потом схему расположения всех кабинетов на пути от входа до двери Гила Арройо), чтобы за руку увести домой Малкольма. Сын никогда не сопротивлялся и всегда вёл себя как хорошо воспитанный ребёнок, если забыть о его невероятном упрямстве в том, что касалось визитов к арестовавшему Мартина лейтенанту.
К счастью, Гил никогда не выказывал своего неудовольствия и раздражения. Хотя, возможно (Джессика и не хотела об этом думать), его просьбу не приходить больше Малкольм бы услышал лучше.
— У лейтенанта есть леденцы, — объяснял ей Малкольм, но какие бы конфеты ни покупала Джессика, это не удерживало его дома.
— Там я не думаю о нём, — это Малкольм ответил Эйнсли, а Джессика подслушала. Она бы с удовольствием соврала, что случайно, но нет. Её сын отмалчивался, сбегал то к запертой двери отцовского подвала, то в полицейский участок, но с ней об отце никогда по доброй воле не говорил. С тех пор как Джессика нашла и сожгла в истерике его подборку газет со статьями о Мартине, Малкольм молчал, а она сходила с ума от голоса в своей голове, такого ласкового, такого заботливого и улыбчивого, такого насквозь знакомого.
«Мальчику нужен отец, милая, ты же понимаешь?» Под её закрытыми веками горит чужой, до отвращения нежный взгляд, обжигая глаза злыми слезами.
Гил Арройо не был отцом Малкольма, и Джессика раз за разом слышала упрёк в этом за каждым сообщением о том, куда вновь отправился её сын. Если бы она выбирала лучше. Если бы она выбрала кого-то получше...
«Ты выбрала лучшего, Джессика, ты же знаешь, — Мартин стоял у неё за спиной, и его дыхание касалось шеи, заставляло распущенные волосы щекотать обнажённую кожу. — Этот полицейский — всего лишь суррогат, подделка, дешёвая замена…»
Джессика пила успокоительное, как дети — витамины, но ничего не помогало. Она ходила к психотерапевтам, но не могла, просто физически не могла рассказать им, что в её голове бесконечно идёт разговор с собственным мужем. С мужчиной, который был самым лучшим мужем и отцом, ради которого она была готова даже порвать с семьёй, если бы та потребовала. С мужчиной, который оказался чудовищем, уничтожившим её жизнь, будущее их детей, всю их семью.
— Подайте на развод, — посоветовал ей очередной специалист, к которому Джессика больше не вернулась. Какой смысл в разводе, если Мартин звучал в её голове постоянно, тот самый Мартин, которого она так любила. Если он всё ещё обнимал её за плечи, и от этого становилось тепло и жутко, и хотелось вырвать саму себя из собственного нутра, только чтобы перестать любить его, перестать болеть памятью о нём, чтобы не осталось ничего, кроме страха перед ним.
«Там я не думаю о нём», — так сказал её сын. Разумеется, не там, а с лейтенантом Гилом, и Джессика шла по непривычно тихим в поздний час коридорам, заглядывая за каждый угол так, будто видела впервые, а не могла пройти до нужного кабинета с закрытыми глазами. Почему-то только сейчас, проехав полгорода, она задумалась о том, что лейтенанта может уже не быть на работе, как большинства его коллег. Может быть, Гил Арройо уже давно дома, поужинал с женой, и сейчас они смотрят вместе телевизор или нашли себе другое, более приятное занятие. Эта мысль ещё не успела укорениться в голове, когда Джессика увидела прямоугольник знакомой двери, подсвеченный по контуру. Петли провернулись почти бесшумно, когда Джессика открыла кабинет, отметая любые сомнения, что Гил, возможно, не один. Или это вообще не он. Но нет, всё верно, всё сложилось именно так, как и должно. Лейтенант в одиночестве сидел за столом, а тёплый, лимонно-мандариновый свет уставшей настольной лампы освещал его лицо, на котором от привычной усталости резче проступили черты.
— Джессика? — он поднял на неё взгляд, в котором разом и растерянность, и желание помочь (и она уверена на сто процентов, что это всё не ей — а её упрямому мальчишке). Когда-то Мартин смотрел на неё похоже (гораздо нежнее и ласковее), и от этого взгляда у неё, молодой и глупой, что-то плавилось в голове и сердце. Совсем не так, как сейчас, когда ей хочется достать из сумочки лекарство от головной боли и поделиться им в рамках гуманитарной помощи нуждающимся. — Что-то случилось? Что-то с Малкольмом…
— Он спит, — тут же успокоила она Гила. Джессика своими руками всего два часа назад привязала сына к постели, чтобы тот не повредил сам себе, а теперь посмотрите на неё — наедине с чужим мужчиной, хороша заботливая мать, нечего сказать. Но она сходила с ума от вездесущего призрака, даже здесь она чувствовала ядовитую химическую смесь его туалетной воды, антисептика и кожи, которая насквозь пропитала её постель, хоть Джессика и велела избавиться от всего постельного белья, которое было в доме, сменила кровать, одеяла и подушки, но запах Мартина пропитал всё — дом, мир, её. — Заберите его, — Джессика упёрлась в стол кулаками и наклонилась к лейтенанту, заглядывая ему в глаза. — Заберите его…
Гил смотрел на неё в ответ, и в глазах этих — ни грамма понимания, только всё более разрастающаяся растерянность, удивление и профессиональное, рефлекторное желание успокоить. Чтобы показания получились понятнее, видимо.
— Малкольма? — он сам не верил в то, что говорил, и правильно делал. Сына Джессика не отдаст никому: ни ему, ни мужу, ни собственным демонам. Отберёт у всех, чего бы ей это ни стоило.
— Мартина. Заберите его из моей головы, как забрали из дома.
«Ты же делаешь это для моего сына, так сделай и для меня, я не могу так больше! — ей хотелось рыдать, кричать и что-нибудь разбить. — Будь вместо него…»
Джессика наклонилась ещё и нашла губами губы, практически принуждая Гила к поцелую, и, определённо, это можно классифицировать и как сексуальное насилие, и как домогательство, но ей уже было всё равно. Она хотела просто не слышать Мартина, хотела заменить его на кого-нибудь, на кого угодно, но у Гила есть хорошие рекомендации. Ей говорили, что он действительно может помочь от Мартина Уитли в голове, хотя бы ненадолго.
— Джессика, — пальцы, сжимавшие её плечи, когда Гил отстранил её от себя, не причиняли боли, и от этого было особенно обидно. Она предпочла бы, чтоб лейтенант не остался таким спокойным. — Я не твой муж…
На секунду она ослепительно чётко и ясно осознала, каково это — желать чьей-то смерти. Нет, не просто какой-то абстрактной гибели от несчастного случая, а быстрой, но мучительной смерти от её, Джессики, рук. Гил мог сказать всё что угодно. Например, что она ему не нравится. Или что он женат и не хочет обманывать жену. Или что тут их могут увидеть, а в другое место у него нет ни сил, ни времени ехать. Или что они несовместимы по гороскопу.
Но ради всего святого! Зачем было говорить о Мартине? Она не принадлежит ему больше, Мартин больше не имеет никакого значения и…
«Милая, — снисходительно-укоризненный, насмешливо-уверенный голос звучал в ушах как звон кладбищенского колокольчика, — ты рано похоронила прошлое. Видишь, там, в гробу, оно ещё живое». Джессика не бежала к своей машина — летела, не оглядываясь назад. Хотя, наверняка, Гил и не подумал идти за ней, позволяя (и желая) закончить неловкую ситуацию как можно быстрее. Когда-нибудь, возможно, она будет благодарна за то, что он не стал рубить хвост как добрый хозяин, закончив всё ещё до начала.
Не сейчас.
Не сегодня.
В собственном доме все спали, даже выглянувшая навстречу служанка спала с открытыми глазами, и Джессика молча отмахнулась от неё, забыв имя. Она чувствовала, как по позвоночнику, от шеи до копчика, гуляет чужой взгляд.
«Тебя нет здесь, ты в камере, на цепи…»
«Я всегда с тобой, — голос втекал в уши, как расплавленный воск, не позволяя слышать ничего другого, кроме себя и стука крови в висках. — В тебе, милая».
Платье плавно соскользнуло по коже, упав на пол, и Джессика, перешагнув через него не глядя, упала на кровать. Не осталось ни сил, ни разума, и тело, это проклятое предательское тело, уже дрожало от придуманных — синтезированных из её неубитых воспоминаний — прикосновений ласковых и очень — хирургически — точных ладоней. Джессика лежала неподвижно, не пытаясь повторить — материализовать — собственными руками призрак памяти о руках мужа. Она знала, что никогда не сможет прикоснуться к себе так, как это сделал бы он, знает, что собственные руки лишь разрушат иллюзию. И разум говорил ей, отчаянно кричал, что это самое лучшее, что она могла бы сделать. Но если не шевелиться, если оставить от себя только дыхание и ток крови по сосудам, отказавшись от памяти, разума, благоразумия, то всё будет хорошо. Так, как было раньше.
Когда её муж убивал, а она не видела этого и без сомнений позволяла прикасаться к себе рукам, испачканным кровью. Но теперь — о, теперь всё иначе. Теперь всё в порядке.
Теперь — можно.
«Да, милая, — его слова оседали на её полуоткрытые губы влажным, тёплым туманом, и Джессика вдыхала каждый звук в себя, чтобы с кислородом кровь донесла их до каждой клетки в теле. И выдыхала — его паузы. — Всё правильно, моя милая Джессика, мои руки теперь чистые, ты же знаешь это. — Она знала, и кожа горела так, будто Мартин был рядом с ней, а не сидел далеко, запертый за крепкими надёжными стенами. — И всё это благодаря нашему сыну. Он у нас такой замечательный, правда? И так похож на меня».
Сердце сжалось коротким, болезненным спазмом, холодным, как осознание, как пробуждение. Может быть, как смерть, но Джессика знала, что и боль, и лёд в её груди — жизнь. Та новая жизнь, что создал для неё Мартин. В подарок. Это смерть тепла и нежна, полна его голоса и рук, памяти о прошлом и забвения настоящего; жизнь совсем иная. И никто не поможет, никто не спасёт её от Мартина.
Тогда Джессика справится сама. И Малкольма с Эйнсли она обязательно спасёт от их отца. Обязательно.
Без всяких сомнений — у неё получится.
Мартин улыбался ей ласково и невесомо касался губами её влажного — от горячечного жара и страха — виска. «Конечно, милая. Ну конечно же».
@темы: Блудный сын, Фанфики
14.03.2020 в 20:54
Текст, в котором Мартин просто проникает под кожу.
14.03.2020 в 21:57
14.03.2020 в 22:05
14.03.2020 в 22:07