Милосердие на щите
13:37
Безымянная
Название: Безымянная
Автор: Сумасшедший Самолётик
Бета: здесь могла бы быть ваша реклама
Канон: Дракула
Размер: мини, 1 326 слов
Пейринг: Дракула / Мина, Мастер / Мина
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Влад видит в своей второй жене первую, а его Мастер находит это забавным.
читать дальшеУ её мужа прозрачные волчьи глаза, нет жалости в сердце и много, слишком много для чудовища, стихов о любви в памяти. Он всегда целует её осторожно и бережно, будто опасаясь причинить вред, и далеко не сразу она узнала, сколь небезосновательны эти страхи. Он гладит её по волосам и говорит, что кос прекраснее ни у кого в мире нет, а она молчит о том, что не носила их даже в детстве, молчит, ведь её муж не здесь, не с ней.
— Он не любит тебя, птичка, — настоящее чудовище в человеческом облике сидело в её любимом кресле, так буднично, что ужас стальной хваткой сжавший горло, казался только страшнее. — Он всё ещё, как дурак, любит свою мёртвую жену, на которую ты поразительно похожа.
— Я не понимаю о чём вы, — едва слышно прошептала она. Соврала, потому что мгновенно поняла, о чём говорит ей незнакомец. Поняла, что означает «тот» взгляд и голос.
— Подумай об этом, — необъяснимо пугающее её чудовище встало и направилось к двери. — Действительно ли ты согласна на это.
В тот раз она не сказала этому чудовищу «да», не сказала и «он полюбит меня». Просто стояла немая, не понимающая даже не то, что ей делать, а что за тварь только что побывала в её доме. Сейчас она думает, что тот визит, похожий на жест милосердия, на желание «предупредить» был лишь для того, чтобы усилить её боль, взрастить её сомнения. Чтобы смотреть, как она будет биться в клетке своих и чужих чувств, не находя выхода.
— Милая моя, — шепчет Влад, притягивая её к себе. — Душа моя, — он раз за разом шепчет ей это, каждый день, каждую ночь, но она знает, что его душа мертва не первое столетие, убита им самим, а она лишь копия, подделка, случайно сделанный миром дубликат, теребящий душу, но не залечивающий раны.
Она узнала, кто посещал её дом, много позже. После того, как Влад рассказал ей правду о себе, но до того, как сделал предложение..
— Знакомься, — Влад смотрел куда угодно, но только не ей в глаза, и так странно было видеть его смущение и неловкость, когда уже привыкла к естественной уверенности и властности. — Это мой… наставник.
— Можно сказать, старший брат, — улыбалось чудовище, пугающее её до дрожи в коленях, сжимая в холодных, как родниковая вода, пальцах и поднося к своим бескровным, голодным, она чувствует это, губам её ладонь. — По крови.
В лице Влада что-то дрогнуло, дёрнулось то ли от боли, то ли от отвращения, то ли от благодарности. То, что лежало между её женихом и его «наставником и братом», пугало почти так же, как сам «наставник и брат». Как всякого современного человека пугают древняя жестокость и кровь, древняя тьма, в которой гаснет свет благородной души.
— Очень приятно, — дыхание едва покидало её грудь, и Влад успокаивающе сжал локоть. — А как вас зовут?
— Мастер, — ответило не чудовище — его ученик, которому она подарила сердце. — Его зовут Мастером.
— Очень приятно, — она врала, и эта ложь должна была скрипеть на зубах, как стеклянная пыль. — Я запомню.
— Конечно, — а вот Мастер не врал, он обещал, и что-то больно сжималось внизу живота. — Я знаю.
«Подумай, — кричал ей здравый смысл после встречи. — Если ты останешься с Владом, то останешься и с этим монстром. Подумай!»
Она думала, она действительно думала, и не смогла уйти. Осталась по доброй воле.
Влад редко засыпает: его телу не нужен отдых, а душа в объятия грёз погружается не в сновидения, а в кошмары. Но когда это случается, она удерживает его за мечущуюся по подушке голову, отводит тяжёлые тёмные пряди от бледного, даже не вспотевшего лица, поёт ему какие-то романсы и баллады, вместо детских колыбельных, и не вслушивается в шёпот, потому что знает, что услышит, он всегда говорит об одном и том же. Всегда просит прощения, всегда зовёт одних и тех же людей в своём забытьи, своих судей, жену и друга, которые ни за что не осудили его и тем обрекли на отблески ада, озаряющего его сны.
Мирена слушает его голос, не слыша слов, и думает, что иная доброта и добродетель — хуже греха.
— Ты видишь, — спрашивает она беззвучно у Мирены, — видишь?
— Ты смелая птичка, — говорил Мастер, ведя её к алтарю вместо умершего два года назад отца. — Но очень глупая.
— Я вас не понимаю, — продолжая улыбаться Владу, отозвалась она.
— Вот как? — древнее чудовище смеялось над ней, вкладывая её руку в широкую ладонь своего… Она не верила ни в ученичество, ни в братство, но не могла найти правильного слова.
— Я так рад, — шептал ей Влад, и шёпот его был горяч не дыханием — чувствами, руки его сжимали её в объятиях и не желали отпускать.
«Как зовут меня, милый?» — но она не спрашивала, она боялась услышать ответ.
Ступени старого (но не настолько, чтобы считаться старинным) дома скрипят под её шагами, пока она поднимается на второй этаж. Она знает, что Мастер обычно находится там, в заброшенном кабинете, креслу и дивану предпочитая широкий подоконник с которого открывается милый вид на заброшенный садик у крыльца.
— Смелая птичка, — вместо приветствия говорит старик, даже не повернув в её сторону голову.
— Но глупая?
— Очень, — он не глядя протягивает ей руку, и она вкладывает свою горячую от страха и волнения ладонь в мертвенно холодные, цепкие пальцы.
Она встречала Мастера нечасто, никто из них троих явно не жаждал сводить более близкое знакомство, и всё-таки встречи случались, иногда они гуляли по городу втроём, а порой они вдвоём ждали Влада за чашкой чая. Эти разговоры напоминали ей мизансцены из фильмов ужасов, хотя в них не было ничего потустороннего. И всё же сама атмосфера вокруг бессмертного чудовища, его взгляд на мир, безжалостность и опыт пролитой крови превращал в фантасмагорию даже разговор о посаженных ею на кануне пионах.
— Я пугаю тебя, но твой муж, возможно, привёл к смерти людей даже больше. И на службе султану, и по собственной воле, — Мастер смотрел на неё, не отрываясь, и вгляд этот разбавлял живую горячую кровь водой северных морей. — Чего ты боишься?
— Вы чужды. Вы опасны и настолько не человек, что даже не жалеете об этом.
— А он, по-твоему, жалеет? — очередной вопрос сомнением упавший ей в сердце. Но почему-то ни одно из этих зёрен не убило в ней любовь. Как было бы легче… — Или ты бы хотела вернуть мне человечности?
Она опустила глаза, не выдержав тяжёлого, давящего взгляда, который не способна была разгадать.
— Это не глупость, — в который раз шепчет она, хотя, казалось бы, зачем начинать разговор, который оба уже выучили наизусть. — Не глупость, а слабость…
Мастер поворачивается и улыбается ей так, что не нужно даже слышать «нет».
В какую встречу, он оставил её руку в своей, а она не отняла её обратно?
— Это отчаяние, — его дыхание осенним туманом, первой изморозью оседает на её коже, когда с плеч спадает тонкое, как паутина, платье.
Почему в следующую встречу, он поцеловал, а она не оттолкнула? Было много причин, и у него (ни одной доброй не приходило ей в голову, за каждой — стояла боль, которой она не стала преграждать дорогу), и у неё (всего одна, но всеобъемлющая: она так привыкла к холоду, что разучилась понимать, что значит боль).
Как это могло случиться? Зачем?
— Это будет забавно, — шептал ей Мастер, и сердце в её груди обливалось кровью.
Пальцы на её коже причиняют боль, хотя нежны и осторожны, и она не вырывается, послушно делает последний шаг, оказываясь вплотную, когда за спиной скрипит плохо смазанными петлями дверь. В проёме стоит Влад и смотрит на Мастера, будто не видя её. Потому что её здесь и нет, никогда не было, был только облик Мирены, которая никогда бы не пришла к другому мужчине, никогда не позволила бы никому, кроме мужа, касаться её. А значит здесь и сейчас для Влада никого не было, кроме старого чудовища.
— Как меня зовут, Влад? — всё-таки размыкаются её губы. — Как меня зовут?
Влад, её муж, её проклятие, непонимающе смотрит почти сквозь, Мастер смеётся тихо, как мог б смеяться, фыркая, кот, и она закрывает глаза, чувствуя, как холод, наконец — ему потребовалось для этого столько лет — проникает под кожу, добираясь до сердца.
Мастер и наставник её мужа, дал тому свою кровь и могущество, тем убив его, погрузив во тьму. Отнял у него жизнь, отнял венец и свободу.
Ей досталась правда. И холод. В обмен на имя, никому не нужное, никем не хранимое в памяти.
«А ведь оно такое простое. Даже созвучно её имени…»
Автор: Сумасшедший Самолётик
Бета: здесь могла бы быть ваша реклама
Канон: Дракула
Размер: мини, 1 326 слов
Пейринг: Дракула / Мина, Мастер / Мина
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Влад видит в своей второй жене первую, а его Мастер находит это забавным.
читать дальшеУ её мужа прозрачные волчьи глаза, нет жалости в сердце и много, слишком много для чудовища, стихов о любви в памяти. Он всегда целует её осторожно и бережно, будто опасаясь причинить вред, и далеко не сразу она узнала, сколь небезосновательны эти страхи. Он гладит её по волосам и говорит, что кос прекраснее ни у кого в мире нет, а она молчит о том, что не носила их даже в детстве, молчит, ведь её муж не здесь, не с ней.
— Он не любит тебя, птичка, — настоящее чудовище в человеческом облике сидело в её любимом кресле, так буднично, что ужас стальной хваткой сжавший горло, казался только страшнее. — Он всё ещё, как дурак, любит свою мёртвую жену, на которую ты поразительно похожа.
— Я не понимаю о чём вы, — едва слышно прошептала она. Соврала, потому что мгновенно поняла, о чём говорит ей незнакомец. Поняла, что означает «тот» взгляд и голос.
— Подумай об этом, — необъяснимо пугающее её чудовище встало и направилось к двери. — Действительно ли ты согласна на это.
В тот раз она не сказала этому чудовищу «да», не сказала и «он полюбит меня». Просто стояла немая, не понимающая даже не то, что ей делать, а что за тварь только что побывала в её доме. Сейчас она думает, что тот визит, похожий на жест милосердия, на желание «предупредить» был лишь для того, чтобы усилить её боль, взрастить её сомнения. Чтобы смотреть, как она будет биться в клетке своих и чужих чувств, не находя выхода.
— Милая моя, — шепчет Влад, притягивая её к себе. — Душа моя, — он раз за разом шепчет ей это, каждый день, каждую ночь, но она знает, что его душа мертва не первое столетие, убита им самим, а она лишь копия, подделка, случайно сделанный миром дубликат, теребящий душу, но не залечивающий раны.
Она узнала, кто посещал её дом, много позже. После того, как Влад рассказал ей правду о себе, но до того, как сделал предложение..
— Знакомься, — Влад смотрел куда угодно, но только не ей в глаза, и так странно было видеть его смущение и неловкость, когда уже привыкла к естественной уверенности и властности. — Это мой… наставник.
— Можно сказать, старший брат, — улыбалось чудовище, пугающее её до дрожи в коленях, сжимая в холодных, как родниковая вода, пальцах и поднося к своим бескровным, голодным, она чувствует это, губам её ладонь. — По крови.
В лице Влада что-то дрогнуло, дёрнулось то ли от боли, то ли от отвращения, то ли от благодарности. То, что лежало между её женихом и его «наставником и братом», пугало почти так же, как сам «наставник и брат». Как всякого современного человека пугают древняя жестокость и кровь, древняя тьма, в которой гаснет свет благородной души.
— Очень приятно, — дыхание едва покидало её грудь, и Влад успокаивающе сжал локоть. — А как вас зовут?
— Мастер, — ответило не чудовище — его ученик, которому она подарила сердце. — Его зовут Мастером.
— Очень приятно, — она врала, и эта ложь должна была скрипеть на зубах, как стеклянная пыль. — Я запомню.
— Конечно, — а вот Мастер не врал, он обещал, и что-то больно сжималось внизу живота. — Я знаю.
«Подумай, — кричал ей здравый смысл после встречи. — Если ты останешься с Владом, то останешься и с этим монстром. Подумай!»
Она думала, она действительно думала, и не смогла уйти. Осталась по доброй воле.
Влад редко засыпает: его телу не нужен отдых, а душа в объятия грёз погружается не в сновидения, а в кошмары. Но когда это случается, она удерживает его за мечущуюся по подушке голову, отводит тяжёлые тёмные пряди от бледного, даже не вспотевшего лица, поёт ему какие-то романсы и баллады, вместо детских колыбельных, и не вслушивается в шёпот, потому что знает, что услышит, он всегда говорит об одном и том же. Всегда просит прощения, всегда зовёт одних и тех же людей в своём забытьи, своих судей, жену и друга, которые ни за что не осудили его и тем обрекли на отблески ада, озаряющего его сны.
Мирена слушает его голос, не слыша слов, и думает, что иная доброта и добродетель — хуже греха.
— Ты видишь, — спрашивает она беззвучно у Мирены, — видишь?
— Ты смелая птичка, — говорил Мастер, ведя её к алтарю вместо умершего два года назад отца. — Но очень глупая.
— Я вас не понимаю, — продолжая улыбаться Владу, отозвалась она.
— Вот как? — древнее чудовище смеялось над ней, вкладывая её руку в широкую ладонь своего… Она не верила ни в ученичество, ни в братство, но не могла найти правильного слова.
— Я так рад, — шептал ей Влад, и шёпот его был горяч не дыханием — чувствами, руки его сжимали её в объятиях и не желали отпускать.
«Как зовут меня, милый?» — но она не спрашивала, она боялась услышать ответ.
Ступени старого (но не настолько, чтобы считаться старинным) дома скрипят под её шагами, пока она поднимается на второй этаж. Она знает, что Мастер обычно находится там, в заброшенном кабинете, креслу и дивану предпочитая широкий подоконник с которого открывается милый вид на заброшенный садик у крыльца.
— Смелая птичка, — вместо приветствия говорит старик, даже не повернув в её сторону голову.
— Но глупая?
— Очень, — он не глядя протягивает ей руку, и она вкладывает свою горячую от страха и волнения ладонь в мертвенно холодные, цепкие пальцы.
Она встречала Мастера нечасто, никто из них троих явно не жаждал сводить более близкое знакомство, и всё-таки встречи случались, иногда они гуляли по городу втроём, а порой они вдвоём ждали Влада за чашкой чая. Эти разговоры напоминали ей мизансцены из фильмов ужасов, хотя в них не было ничего потустороннего. И всё же сама атмосфера вокруг бессмертного чудовища, его взгляд на мир, безжалостность и опыт пролитой крови превращал в фантасмагорию даже разговор о посаженных ею на кануне пионах.
— Я пугаю тебя, но твой муж, возможно, привёл к смерти людей даже больше. И на службе султану, и по собственной воле, — Мастер смотрел на неё, не отрываясь, и вгляд этот разбавлял живую горячую кровь водой северных морей. — Чего ты боишься?
— Вы чужды. Вы опасны и настолько не человек, что даже не жалеете об этом.
— А он, по-твоему, жалеет? — очередной вопрос сомнением упавший ей в сердце. Но почему-то ни одно из этих зёрен не убило в ней любовь. Как было бы легче… — Или ты бы хотела вернуть мне человечности?
Она опустила глаза, не выдержав тяжёлого, давящего взгляда, который не способна была разгадать.
— Это не глупость, — в который раз шепчет она, хотя, казалось бы, зачем начинать разговор, который оба уже выучили наизусть. — Не глупость, а слабость…
Мастер поворачивается и улыбается ей так, что не нужно даже слышать «нет».
В какую встречу, он оставил её руку в своей, а она не отняла её обратно?
— Это отчаяние, — его дыхание осенним туманом, первой изморозью оседает на её коже, когда с плеч спадает тонкое, как паутина, платье.
Почему в следующую встречу, он поцеловал, а она не оттолкнула? Было много причин, и у него (ни одной доброй не приходило ей в голову, за каждой — стояла боль, которой она не стала преграждать дорогу), и у неё (всего одна, но всеобъемлющая: она так привыкла к холоду, что разучилась понимать, что значит боль).
Как это могло случиться? Зачем?
— Это будет забавно, — шептал ей Мастер, и сердце в её груди обливалось кровью.
Пальцы на её коже причиняют боль, хотя нежны и осторожны, и она не вырывается, послушно делает последний шаг, оказываясь вплотную, когда за спиной скрипит плохо смазанными петлями дверь. В проёме стоит Влад и смотрит на Мастера, будто не видя её. Потому что её здесь и нет, никогда не было, был только облик Мирены, которая никогда бы не пришла к другому мужчине, никогда не позволила бы никому, кроме мужа, касаться её. А значит здесь и сейчас для Влада никого не было, кроме старого чудовища.
— Как меня зовут, Влад? — всё-таки размыкаются её губы. — Как меня зовут?
Влад, её муж, её проклятие, непонимающе смотрит почти сквозь, Мастер смеётся тихо, как мог б смеяться, фыркая, кот, и она закрывает глаза, чувствуя, как холод, наконец — ему потребовалось для этого столько лет — проникает под кожу, добираясь до сердца.
Мастер и наставник её мужа, дал тому свою кровь и могущество, тем убив его, погрузив во тьму. Отнял у него жизнь, отнял венец и свободу.
Ей досталась правда. И холод. В обмен на имя, никому не нужное, никем не хранимое в памяти.
«А ведь оно такое простое. Даже созвучно её имени…»