Выборка для Агнесы

[Сумасшедший Самолётик]

Базиль Гризье, Граф Мо.

— Я приказываю отходить! — Вопль Тартю напомнил ифранскому полководцу о его миссии. — Он сейчас будет здесь!
— Вполне возможно, Ваше Величество, — заметил стоявший рядом с претендентом на корону светловолосый Базиль Гризье. — Не угодно ли Вашему Величеству решить спор в честном поединке?
А Базиль — шутник, даром что из «пуделей»! В честном поединке… Если б пьеров тартю было десять и они напали на одного Тагэре со спины, это еще могло сойти за честную схватку с непредсказуемым концом, но один на один… Дралась лягушка с аистом…


Дождь кончился, но похолодало. В такую погоду днем лучше всего сидеть у камина, попивая подогретое вино, а ночью спать под меховыми одеялами и видеть сны о лете. Только безумцам могло прийти в голову в такой холод ночевать на открытой террасе, довольствуясь лунным светом, но изнеженная Элеонора Вилльо упрямо дрожала в кресле у засыпанных листьями ступенек, наблюдая, как ее брат мечется по мраморному полу. Наконец сигнора не выдержала:
— Фернан, прекрати бегать.
— Если я сяду, ничего не изменится. Твой сын должен был объявиться еще прошлой ночью.
— Дождь, — подал голос Жорес, оседлавший балюстраду, — развезло дороги, ничего страшного.
— Ты сам не веришь в то, что говоришь.
— Если ты будешь бегать, а мать на всех бросаться, Базиль не появится. Мы в любом случае уже или выиграли, или проиграли. Нужно ждать.
— А больше ты ничего не посоветуешь? — огрызнулся граф.
— Больше? — Жорес засмеялся. — Могу и больше. Выпей вина с мяуном и ложись спать. Даже если Тартю разбит, ну и что? Мы-то здесь при чем? Что мы сделали дурного? Приехали, не сказавшись, повидать мальчишек, так это еще не измена. Да, мать обманула Филиппа, но горбун знает, что без его драгоценного приказа племянники никуда не поедут, а бедная вдова надеялась, что, проведя с ней пару кварт, сыновья станут к ней добрее…
— Ага. Горбун прослезится, глядя на ее горести, а потом спросит о Бэрротах.
— Ну тут сам Проклятый ногу сломит, — огрызнулся Аганн, — хотя я за них рад, хорошо, что сдохли! Жаль, не раньше, но я тут ни при чем, чтоб вы это знали. Может, Рогге постарался или святые сестрицы… С них станется.
— Рано, они не могли получить никаких известий.
— А я мог?! Почему я, а не какая-нибудь дура, от несчастной любви траванувшая красавчика Артура и его жену? Бывают же совпадения…
Ответить Реви не успел: послышались торопливые шаги и голос Базиля. Граф Мо никогда не умел разговаривать тихо, особенно если был взволнован или пьян.
— Можете возрадоваться, — вместо приветствия прокричал младший из братьев Гризье, — Тартю будет здесь дня через четыре, я заезжал в Мунт, потому и задержался! Что у вас тут, Проклятый побери, творится?! Пожары, похищения, убийства…
— Сначала расскажи, что в Гразе! — прикрикнул Жорес. — Мы его ждем, а он…
— А он выполняет приказы Их Величеств. Новых, разумеется. Да и не мог я позволить Трюэлю себя опередить, если его понесло в Мунт.
— Трюэль жив? — быстро переспросила королева. — Который? И кто еще?
— Больше, чем вам хотелось бы, матушка. — Базиль поцеловал Элеоноре руку, взял из рук дядюшки кубок с вином и залпом выпил. — Устал… Холод, грязь, спать хочу, пропадаю.
— Хватит паясничать, — велел Аганн, — говори.
— Все получилось, хотя был момент, когда Тартю небо с овчинку показалось. Фронтерцы не довели дело до конца и бросились грабить обоз из Гартажа, Рогге колебался, а король собрал всех, кого мог, и бросился в атаку. Клянусь, Тартю обгадился! Вообще-то наша Нора заслуживает супруга покрасивее; я уж не говорю о том, что сомневаюсь в его мужественности, — борода у него почти не растет, и…
— Базиль!
— Оттого, что вы будете на меня орать, Тартю не перестанет вонять. Видели бы вы, что творили покойные «волчата», жаль, я не менестрель. Половины циалианцев как не бывало, да и ифранцев потрепали. Если б Рогге мог спокойно видеть чью-то спину и не ударить в нее, нам был бы конец.
— Значит, Стэнье…
— В последний момент вступился за пасынка.
— А что король?
— Узурпатор, матушка, узурпатор. Упаси вас святая Циала ошибиться, ваш будущий зять ужасно разгневаются. Ведь король — это они. По крайней мере, им хочется так думать…
— Базиль, да что с тобой? — прикрикнул Жорес.
— Со мной? Ничего… Просто я видел, как умирают рыцари… И видел победителей. И знаю, как и почему они победили. Не бойтесь, матушка, я достаточно подл, чтобы промолчать и получить причитающийся мне кусок. Мы, «пудели», не гордые!
— Ты пьян!
— Трезв, к сожалению. Но напьюсь.
— Ты будешь рассказывать или нет?
— Буду, — ровным голосом сказал Базиль, — Тартю победил. Командора циалианских рыцарей убили. Александр Тагэре пропал без вести. Маркиз Гаэтано и Луи Трюэль тоже. Их ищут, но без толку. Остальные «волчата» мертвы, кроме Эжена Трюэля. Он тяжело ранен и в плену, вряд ли дотянет до Мунта. Дарнийские наемники перебиты. Они, видите ли, сочли уместным хранить верность тем, кто их нанял. Эти дарнийцы так сентиментальны. Но передовой отряд под командованием племянника барона Игельберга, бившийся отдельно от остальных, вырвался. Они двинули в Гвару, а Лось не похож на труса и предателя. Все.
— «Без вести»? — повторила Элеонора. — Но так не должно быть.
— Ах да, — все тем же ровным голосом произнес Базиль, — я и забыл. «Принесите мне голову горбуна, я съем его глаза…»
— Щенок, — граф Реви навис над племянником, — как ты с нами разговариваешь?
— Как «пудель» с «пуделями». Мы победили, можете радоваться, а мне нужны ванна и постель.
— Шут, — прошипел вслед брату Жорес, — утром я с ним поговорю.
— Утром он придет в себя, — возразила сыну Элеонора, — а твое дело — исполнить нашу часть договора.
— Вы правы, матушка. Я немедленно еду в столицу, с вами остаются дядя и Базиль. Постарайтесь, чтоб он говорил поменьше, нам достаточно Филиппа…


Граф Мо с усмешкой смотрел на сестру. Элеонора выросла потрясающей красавицей и непробиваемой дурой, что отчасти скрадывалось добрым нравом и покладистостью. Лучшей жены для Тартю не придумать, равно как и худшего мужа для сестрицы. Королева из нее никакая, но сидеть на троне и потрясать воображение иноземных послов Нора сможет, а говорить Пьер ей, надо полагать, не позволит. В этом крысеныше много такого, о чем вряд ли родная мать знает. Базиль с усмешкой поклонился.
— Матушка, сестрица, я готов сопровождать вас.
Бывшая королева, разряженная, как в лучшие времена, церемонно протянула сыну руку. Она была в восторге от совершенной сделки и готовилась занять почетное место тещи Его Величества. На красивом личике Норы читался естественный для девушки интерес к венценосному жениху. Пьера Тартю она еще не видела, и граф Мо искренне посочувствовал сестре. Конечно, сердце женщины — вещь малопонятная, но Тартю вряд ли может вдохновить девичьи грезы. Нельзя сказать, что Базиль так уж сильно любил единоутробных братьев и сестер, но представить Нору в постели с этой вонючкой было унизительно. Хорошо, хоть она ни в кого не влюблена.
— Не скрою, сестрица, ты прелестна. Боюсь, про твоего суженого такого не скажешь.
— Базиль!
— Что «Базиль»?
Пусть знает, кого увидит, а то расплачется еще или рожицу скорчит, а Тартю такого не любит.
— Дочь моя, Базиль шутит. Ваш будущий супруг, по крайней мере, не горбун.
— Матушка, вы великолепны. В таком случае у жениха масса достоинств. Он не только не горбун, он не кривой, не хромой, у него, видимо, нет хвоста, и он не чернокожий.
— Ты становишься невозможным.
— Разве? — поднял бровь младший из Гризье. — В Арции нашу семейку полагают невозможной уже лет двадцать. Я в сравнении с дядюшками и Аганном — щеночек.
— Ты неблагодарная дрянь, — холодно сказала мать, — кем бы ты был, если б не был моим сыном?
— Не знаю, — пожал плечами Базиль, — но «пуделем» бы не был, это точно. После коронации и свадьбы я уеду.
— Это лучшее, что ты можешь сделать. Я хочу, чтобы ты взял с собой Филиппа.
— Матушка боится, что ее сын убьет ее зятя? А она не боится, что я ему помогу?
— Твои шутки перешли всякие границы.
— Как говаривал в юности нынешний герцог Оргонды, а есть ли границы, которые уже не переступило наше милое семейство? Хорошо, я заберу Филиппа в Аганн и уговорю его не делать глупостей, а не удастся — посажу на цепь. Плетью обуха не перешибешь. Так мы едем?
— Базиль, — пискнула Элеонора, — а разве Пьер такой уж противный? Дядю Александра я видела, он был ничего, а матушка вот сказала, что Пьер лучше.
— Нора, — прикрикнула Элеонора Вилльо, — ты не должна вспоминать при ком бы то ни было о брате твоего отца, и особенно о наших планах! Поняла?
— Поняла, но…
— Никаких «но», сестричка, — серьезно сказал Базиль, — время шуток кончилось. Это даже я понимаю. Забудь об Александре, это лучшее, что ты можешь сделать, а Пьер… Внешне он просто никакой. Больше на лакея похож или на лавочника, чем на нобиля. У него, как у всех Лумэнов, слабый желудок и скверный характер. Но он умный и, сдается мне, хитрый и жестокий. Недаром его пригрел Паук, а потом и Жоселин. Так что готовься слушаться и молчать, а если будет противно, закрывай глаза.
— Что ты говоришь сестре?!
— Правду, которая ей, может, пригодится, а может, и нет. Все. Нас ждут.
Базиль подсадил женщин в карету, закрыл дверцу, проследил, как заняли свои места кучер и лакеи, и вскочил на загарцевавшую лошадь. Ненастье сменилось теплом, Летняя резиденция тонула в многоцветной осенней роскоши, солнце старалось вовсю, но граф Мо предпочел бы дождь и ветер в лицо. Проклятый, как же ему все надоело!


— Что вы так разволновались, — ленивый, с легкой картавинкой голос, без сомнения, принадлежал Базилю Гризье, — здесь никого нет и быть не может…
— Следы ведут сюда, — вмешался кто-то, исполненный рвения.
— Если сигнор желает, он может проверить, — огрызнулся грубый, в котором Рафаэль узнал капитана Клемана, — но, клянусь святой Циалой и ее непорочными подштанниками, граф Мо прав. Эту мерзость никто не трогал с весны.
— А собаки?
— Проклятый их знает, за кем они шли. Мы же не знаем, кого гнали — на дороге уйма следов, а башмаков беглецы нам оставить не удосужились.
Последовало молчание, затем раздался шорох — кто-то спрыгнул с лошади и, видимо, сунулся в заросли, так как раздалась отборная ругань.
— Убедились? — хмыкнул Базиль. — Милый Эсташ, Его Величество, без сомнения, оценит вашу преданность и готовность жертвовать собой, но здесь нет даже кошек. Если вы намерены ловить преступников, вернемся на дорогу.


Базиль Гризье молча отхлебнул вина, ожидая продолжения, которое не заставило себя долго ждать. Мать явно намеревалась высказать сыну все, что думает обо всем вообще и о нем в частности. Ее можно было понять — висящая над головой свадьба, выходки Филиппа, раненый Жорес, но как же громко она кричит…
— Ты не должен был позволить прекратить погоню!
— Матушка, — поморщился Базиль, — у меня голова болит.
— Голова… Жорес ослеп, а ты… Ты позволил уйти этому предателю!
— Гаэтано не предатель. — Проклятый, ну зачем он с ней спорит? С женщинами вообще не нужно спорить, особенно когда они в ярости. — Это Рогге у нас предатель. Мириец — враг, но…
— Он изувечил твоего брата!
— Жорес мне брат, а Кэрне король был больше чем братом. Кстати, можно вас поздравить, если уж мириец не усомнился, что перед ним Тагэре, остальные и подавно поверят. Кажется, в Книге Книг пишут, что лжецы будут наказаны…
— Мерзавец…
— Не спорю, это у нас семейное. — Базиль вытащил из кармана золотую монетку и подбросил. — Решка… К чему бы это?
— Ты проморгал мирийского ублюдка!
— Матушка, вы опять путаете. Ублюдок — это Тартю, но даже он уже не ублюдок. Пока я гонялся по крапиве за мирийцем, Генеральные Штаты решили, что кошачьи следы Пьеру не идут. И Норе тоже. Вы скоро будете вдовой короля, а Нора — принцессой… Интересно, станет ли Филипп королем?
— Твой брат такое же чудовище, как и ты! У меня только один сын — Жорес!
— А про Александра вы, как всегда, забыли, — золотой кружок сверкнул в воздухе, — или он вам не сын, потому что отец назвал его в честь брата? Глупый у него, кстати говоря, девиз был… Я говорю про горбуна Тагэре. Ну что такое «Верность меня обязывает»? Надо было «Пригреваю змей на груди».
— Ты… Ты…
— «Пудель», — услужливо подсказал сын, отпив вина, — «пудель», которого попробовали превратить в гончую, но увы… Не сподобил Творец.
— Тут особого ума не надо. У вас было три сотни человек, а вы их упустили…
— Я уже говорил, мы облазили всю округу. Клеман считает, собаки ошиблись с самого начала, и вообще мы выбрали не ту дорогу. Кэрна поехал не на север, к Лосю, а на юг, к Тигру. Не страдайте, матушка. Байланте ищут и будут искать, Тартю не успокоится. Вы думаете о мести, а он о своей шкуре, которой отчего-то очень дорожит. Хотя она даже на башмаки для отхожего места не годится…
— Шут! Жаль, что на месте Жореса не оказался ты.
— А вот на этом месте, матушка, — граф поставил пустой кубок на стол, — я оказаться как раз и не мог. Мне ваша затея не нравилась с самого начала, и я это говорил. И вам, и Жоресу. Он сам туда пошел, по доброй воле, никто его на веревке не тащил. Ифранцы и Клавдий и без него бы управились, но ему захотелось пнуть мертвого волка, хотя бы понарошку, как выражается Алек. Вот и пнул.
— Ты всегда завидовал Жоресу! — выкрикнула Элеонора.
— Хуже, — очень спокойно ответил Базиль, — я ему подражал.
Мать повернулась и ушла, не потрудившись хотя бы притворить дверь. Надо было встать и закрыть, а еще лучше запереть на сорок засовов, но граф Мо продолжал сидеть за столом, как был, в сапогах для верховой езды и запыленной тунике, прихлебывая вино и подбрасывая и ловя золотой кружок.
— Что это у тебя?
Алек! Единственный в этом доме, кто не рехнулся и разговаривает со всеми родичами.
— Сухайль.
— Сухайль?
— Монетка. Атэвская.
— Покажи. А почему тут дырка?
— У атэвов принято вплетать лошадям в гривы монеты.
— Откуда она у тебя?
— Нашел. В крапиве…


Он напился, как свинья, как три свиньи, как целое стадо свиней… Нельзя сказать, что стало весело, но этот проклятый мир с его королями, интригами и родственниками завертелся волчком, исчезая в клубящейся зелени. Жаль, не навсегда — завтра он свое возьмет раскалывающейся головой, тошнотой и прочими прелестями.
Базиль прекрасно помнил, сколько выпил, и, пока пил, отдавал себе полный отчет, чем все закончится, но не останавливался. Не потому, что не мог, а потому, что не хотел. Предпоследний кубок расплескался, и красное вино залило дорогой инкрустированный столик. Лужа напоминала очертаниями капустный кочан, кочерыжкой примыкающий к краю столешницы. Темно-алые капли стекали на пол и на правое колено графа, но отодвигаться было лень. Тартю не сдохнет, если единоутробный брат его будущей жены зальет один несчастный ковер. Сам виноват, нечего было назначать его капитаном новой гвардии да еще навязывать ему в помощники какого-то Эсташа. Вот пусть Эсташ и караулит кошачье отродье, сожри его крысы.
Любопытно, во дворце Анхеля крысы водятся? Раньше вроде не было, ну а теперь наверняка заведутся. Уже завелись — правда, пока бесхвостые…
Граф Мо захохотал, старательно взял кувшин, на сей раз не пролив ни капли, вылил остатки вина в кубок и целеустремленно выпил. Все. Вино кончилось. Конечно, можно позвать слугу и потребовать еще, а можно и не звать. Голова внезапно прояснилась. Похоже, он дошел до той степени опьянения, когда встать невозможно, но ум начинает работать четко и ясно, правда, недолго. Да и толку от этой ясности…
Базилю-Эммануэлю-Фредерику Гризье, графу Мо в двадцать восьмой день месяца Собаки стукнуло двадцать восемь, и всю предыдущую жизнь он был сыном своей матери и братом своего брата. Как и все Вилльо-Гризье, Базиль вырос красавцем, хоть и не столь ослепительным, как Жорес, — и волосы потемнее, и черты порезче. Гризье-младший был сносным воином и отличным охотником, признанным знатоком собак, лошадей и ловчих птиц. Впрочем, охотничьим двором интересы Базиля не ограничивались. Иногда он читал, иногда перебирал струны мандолы или гитары, порой слегка влюблялся и ни к чему и ни к кому не относился серьезно, даже к себе. Зачем, если для того, чтобы думать, интриговать, действовать, есть мать, брат и куча дядюшек и теток во главе с Реви?
Родичи занимались своими делами, не спрашивая мнения младшего из братьев Гризье, что того вполне устраивало. Неприязнь, которую испытывала старая арцийская аристократия к его клану, порой задевала, но Базиль был слишком ироничен, чтобы забивать себе голову чужими оскорблениями. Несколько дуэлей у него, разумеется, случилось, не без этого, но противники семейства Вилльо всю свою ненависть тратили на Жореса, Элеонору и Фернана Реви, которые платили им тем же, а граф Мо… Граф Мо был всего лишь «младшим пуделем»…
Когда мать потребовала от него поехать к Тартю, она так и сказала: «Если уедешь ты, никто не обратит внимания, особенно если ты обставишь все как охотничью вылазку. Если исчезнет Жорес или Фернан, это так не оставят». И он поехал, Проклятый его побери!
От него требовалось одно. Быть рядом с Тартю, хоть и не очень на виду, и, когда все кончится, немедленно дать знать, после чего можно возвращаться к соколам и гончим. Свое дело он сделал, и сделал успешно, но охотиться ему, похоже, расхотелось на всю оставшуюся жизнь. Базиль Гризье в бою не участвовал, равно как и Пьер Тартю, и новый командор рыцарей Оленя. Он только смотрел. Это была первая его война. Гризье, конечно, участвовал в турнирах, хоть и не числился в дюжине первых мечей Арции, слышал он и рассказы о настоящих сражениях, но то, что случилось на Гразском поле, не лезло ни в какие ворота. И дело было не в том, что они чуть не проиграли, а, казалось бы, точно выверенный план повис на волоске… Двинься Рогге на десятинку позже или будь у короля те пять сотен дарнийцев, что завязли во фланговой стычке, Тагэре остался бы королем, а Тартю — ублюдком. Впрочем, он им и так остался.
Граф Мо стоял рядом с Пьером, а его глаза, уши и, к несчастью, нос были в порядке. Базиль всегда гордился тем, что ему все все равно, но видеть на троне Арции обгадившегося при всем честном народе недоноска было унизительно. А уж знать, что ты к этому приложил руку… Граф с ненавистью оттолкнул пустой кубок; тот покатился по столу, превратив «капусту» в раздавленную улитку, и грохнулся на ковер. Базиль зачем-то решил его поднять, но пол издевательски пошатнулся, и Гризье оказался на ковре в обществе пустого кубка и невесть откуда взявшегося черного кота, с интересом уставившегося на свалившегося кавалера.
— Все дерьмо, — раздельно сообщил Базиль негаданному собеседнику, — дерьмо, и больше ничего. Надоело…
Кот выгнул спину, зевнул во всю пасть и прищурил глаза. Он все понимал и презирал род людской. И правильно делал.
— Хорошо тебе, — отчего-то смертельно обидевшись, но не рассердившись, пожаловался человек, — у тебя нет родственников. А если есть, то они к тебе не лезут. И короля у тебя нет… Зато есть хвост и девять жизней, а у меня одна, и та пропащая… Если я сегодня сдохну, никто и не заметит. Разве что порадуются, что одним «пуделем» меньше стало. Никто меня не любит, ну и Проклятый с ним! Мне тоже никто не нужен! Слышишь, ты, животное! Мне! Никто! Не! Нужен!
Кот сел столбиком, навострив уши, и поглядел в глаза пьяному собеседнику.
— Ты меня понимаешь, а говорят — кошки и собаки друг друга не выносят! Не, — Базиль затряс головой, — это люди друг другу гады, а звери, они что… Ну, съедят, если голодные, а чтоб в душу нагадить или предать, это нет! Эх, котяра, да пошло оно все к Проклятому. Не хочу быть капитаном гвардии и этого копленного сына сторожить. Извини, я не про тебя. Тебя б на трон я хоть сегодня посадил. Ты и смотришь по-королевски, и не трус, видать, а этот, этот… Устал я что-то, кот. А может, ты мне снишься, а? Дверь закрыта, окна тоже… Точно, снишься. Тебя нет, и меня нет… И хорошо, что нет. Не хочу быть. И не буду!
Кот потянулся, подошел и неторопливо взгромоздился к Базилю на колени. Тот удивленно тронул лоснящуюся спину.
— Жалеешь? Спасибо… Только нечего меня жалеть! А, гори оно все синим пламенем!


— Сигноры. — Тартю говорил именно так, как, судя по книге, говорил Анхель Светлый, — короткими, рублеными фразами. — Мы пришли к выводу, что Совет Нобилей нам не нужен. Мы его распускаем. Отныне Арция — это мы. А теперь к делу. Мы обещали должность канцлера Арции Жоресу Аганнскому, но тот не может исполнять обязанности в связи с полученными ранами. Посему мы отменяем должность канцлера как таковую.
Все дела, связанные с казной, решает король. Генеральные Штаты могут быть созваны только по приказу короля. Мы намерены раз и навсегда покончить с изменой. Для этого мы учреждаем Красную Палату, в чем нам окажет помощь орден Святой Равноапостольной Циалы. Королевская гвардия будет разделена на две части. Первая сохранит старое имя и сигну, и у нее будет одна привилегия — первыми умереть за своего короля на поле боя. Ее капитаном по нашему решению остается граф Мо. Мы создаем личную королевскую охрану, которая станет новой гвардией. Ее младшие сигуранты будут получать жалованье деканов гвардии. Ее капитан обретает ранг вице-маршала и подчиняется только королю. Наши решения не обсуждаются, мы призвали вас лишь для того, чтобы довести их до вашего сведения.
Кроме того, мы желаем раз и навсегда решить вопрос с северными провинциями. Мы намерены послать своего представителя в Гвар-Набот, с тем чтобы принять присягу Рорика Ра-Гвара и потребовать от него выдачи укрывшихся там мятежников. В случае, если Ра-Гвар проявит неповиновение, он будет казнен.
Граф Мо, мы поручаем вам, как капитану старой гвардии, отвезти мой приказ в Гвару и повелеваем вам выехать завтра же, чтобы вернуться к коронации, назначенной нами на двадцать четвертый день месяца Волка.
Присутствующие замерли. Явиться к Лосю с такими требованиями означало лишиться головы, но Базиль не моргнул и глазом.
— Ваше Величество, — в фиалковых, как у матери, глазах вспыхнула и погасла кошачья искра, — я отвезу высочайший указ Рорику Ра-Гвару и приложу все усилия к тому, чтобы ответ вышеупомянутого Рорика был доставлен в Мунт к коронации Вашего Величества. Если я не смогу присутствовать на сем великом событии, то лишь потому, что к тому будут веские и не зависящие от меня причины. Я не сомневаюсь, что новая гвардия исполнит свой долг безукоризненно.
Теперь же я прошу у моего короля разрешения удалиться. Мне нужно отдать несколько распоряжений и навестить моего духовника, а для этого я должен узнать у матушки, кто именно является таковым.
«А ведь он понимает, что его ждет, — подумал Тартю, — понимает и все равно издевается. Рорик посла прикончит, в этом не может быть никаких сомнений. После этого можно требовать отлучения Лося. Мальвани воспротивится, а это повод для Клавдия поднять на Конклаве вопрос об отзыве гварского кардинала и лишении его сана. Селестин к этому времени договорится с фронтерским господарем и Ноэлем о совместных действиях против мятежной Гвары. Повод все тот же — убийство посла, причем родственника будущей королевы. А Вилльо и так в Арции более чем достаточно, хотя вполне хватит Элеоноры и ослепшего, спасибо Кэрне, Аганна».


Кто-то открыл дверь и вошел, но Филипп даже не повернул головы: презирать их всех — это единственное, что ему оставалось. Зря он, узнав о смерти дяди Сандера, набросился на Жореса. Тот лишь засмеялся, схватил его за руки и усадил на место. Теперь Жорес не смеется, Рито Кэрна отплатил ему за все… Только бы его не схватили, его и того атэва, что пришел на помощь!
— Сидишь? — Как же граф Рунский теперь ненавидел этот голос. Предатель и мерзавец, даже больший, чем Жорес и граф Реви. Те сидели и выжидали, чья возьмет, а Базиль сначала был с Тартю и Стэнье на Гразском поле, а потом вместе с ифранцами гонялся за Рафаэлем.
— Ты можешь сколько угодно делать вид, что меня нет, но я есть. — Базиль подошел к юноше, вынул книжку из рук, глянул на обложку и пожал плечами. — Разумеется, «Леонард». Я бы это безобразие сжег на площади.
— Предатели всегда ненавидели людей чести…
— Вот-вот, — Гризье захлопнул книгу и положил на стол, — Леонард был человеком чести, но угробил все, что можно и нельзя. Можешь обливать его слезами сколько твоей душе угодно, но покойник был дурак и погиб по-дурацки.
— Да что ты в этом понимаешь! — крикнул Филипп и осекся, почувствовав, что краснеет. Он ведет себя как мальчишка, позволяя этому подонку с собой играть.
— В чем? В дураках? — осведомился братец. — Очень даже понимаю. Но о них поговорим позже. Я завтра еду на север, наше новое величество изволило дать мне поручение.
Филипп промолчал. Какое ему дело до поездки Базиля, уберется отсюда, и ладно!
— Ты поедешь со мной, так что собирайся.
— Я с тобой никуда и никогда не поеду! Я не желаю тебя знать!
— Угу. А заодно ты меня ненавидишь, презираешь и считаешь мерзавцем, подонком и негодяем, предавшим короля.
— А что, не так?!
— Допустим, что так, — пожал плечами Базиль, — конечно, Арция знала негодяев и покрупнее, но я тоже ничего. Нет, решительно, попадись мне этот Леонард с его честью, я бы сам его убил. И он бы не мучился, и ты бы, глядишь, соображал получше.
— Ты бы с ним не справился, — вскинулся Филипп.
— А из-за угла? — улыбнулся граф Мо. — Мы, негодяи, полны коварства и всегда наносим удар ножом из-за угла. Твой дядя — я говорю не про Фернана, а про Тагэре — был лучшим воином Арции. Помогло ему это? Нет. Хотя так, как дрался ОН, твоим леонардам и не снилось.
— Убирайся! — Филипп понимал, что ведет себя глупо, по-детски, но видеть кривоватую усмешку на красивом лице братца было выше его сил. — Вон! Убирайся… Или я тебя убью!
— Уберусь, — не стал спорить Базиль, — но убивать меня не надо. За тебя это сделают другие, и гораздо лучше. Я еду в Гвару.
— В Гвару?
— В нее, — подтвердил Базиль, — к Лосю. Везу письмо Тартю. Надо полагать, Рорик проявит меньшую изобретательность, чем твой кумир Кэрна, и просто оттяпает мне голову, но тебя он не обидит. Ты — сын Филиппа и любимый племянничек Александра, а с мозгами у вас не в порядке одинаково, так что споетесь.
— Я никуда с тобой не поеду!
— Даже чтобы посмотреть, как торжествует справедливость? Если хочешь знать мое мнение, а даже если и не хочешь… Тартю пришел надолго. Оргонде не до жиру, лишь бы отбиться. Если эта страна заполыхает, то только с севера. Так что, братец, собирайся. В Мунте тебе с твоим характером и положением делать нечего.
— Я не побегу. Тагэре не бегают!
— Нет, ты не племянник Александра, ты — его сын, а заодно — внук этого клятого Леонарда! Если хочешь что-то сделать, ты должен быть живым и свободным, осел ты эдакий!
— А тебе это зачем? — нахмурился Филипп. — Тебе, предателю…
— Для разнообразия. Захотелось предать еще и Тартю. Погоди…
Дверь распахнулась, пропустив Элеонору и незнакомого циалианского рыцаря. Базиль раздраженно посмотрел на мать, но та не удостоила его даже взглядом.
— Филипп, — пропела бывшая королева, — Его Величество дарит братьям своей невесты одну из королевских резиденций. Речной Замок принадлежит вам и Александру, равно как и провинции Эстре и Мальвани, во владение которыми вы вступите, достигнув совершеннолетия. Сигнор Арвэль прибыл, чтобы сопровождать вас.
— Матушка, — тихим голосом осведомился Базиль, — а вы также переезжаете в Речной Замок?
— Мое место рядом с тем из моих сыновей, кто более всего во мне нуждается, — надменно заявила Элеонора, — кроме того, я должна проследить за подготовкой приданого. Разумеется, я буду навещать Филиппа и Александра, но сейчас им нужнее воспитатели и наставники. Этот достойный рыцарь Оленя будет давать уроки воинской доблести, он же и проводит Филиппа и Александра в их новые владения.
— Я — бастард, — твердо сказал Филипп, — и не могу быть хозяином королевской резиденции. Я согласен сопровождать графа Мо в его поездке на север.
— Сожалею, — подал голос Белый, — но это невозможно. Монсигнор несовершеннолетний, его опекуном является Его Величество, а он определил, что братья Ее Высочества Элеоноры должны отправиться со мной. Миссия, порученная графу Мо, может быть исполнена лишь взрослым мужчиной и опытным бойцом. Его Величество не считает возможным подвергать опасности своих юных подопечных.
— Его Величество весьма заботлив, — с непроницаемым лицом заметил Базиль, — что ж, Филипп, поезжайте с ситнором. Вам и впрямь следует многому научиться. Я, разумеется, с разрешения августейшего опекуна, навещу вас по возвращении из Гвары, — Базиль задумчиво тронул книгу. — Говорят, если перед дальней дорогой откроешь наугад страницу, узнаешь свое будущее… Хм… Что бы это могло значить? «Леонард смотрел на людей, которых знал всю жизнь, и видел их словно бы впервые, а может быть, он впервые смотрел открытыми глазами на свою жизнь…»


Если б Базиль мог убить лейтенанта Эсташа, он бы это сделал не задумываясь. Мелкий дворянчик, чей отец подался на службу еще к Орельену Тартю, не только метил в маршалы Арции, но и вел себя так, словно уже стал им. Наглец и подхалим, гнуснее не бывает, но приходилось терпеть. Базиль довольно быстро смекнул, что сопровождающий его эскорт, по сути, является конвоем. Пьер боялся, что посол в последний момент решит поберечь голову от гварского топора и вернется или сбежит, а ему нужен повод обвинить Лося и, самое важное, Жоржа Мальвани. Сначала Гризье удивляла жизнерадостность спутника-конвоира, так как тот отнюдь не походил на храбреца, а гварцы, казнив посла, вряд ли отпустят его свиту, но Эсташ проговорился, что его дело — проследить, как граф Мо перейдет границу, и ждать его на арцийском берегу речки Ароны. В том, что у переправы караулят разъезды Рорика, Базиль не сомневался. Стало быть, «охрана» полюбуется на то, как его схватят, и отбудет доложить. Ну и Проклятый с ними!
Странное дело. Поняв, что выбора у него нет и умирать придется, Базиль не то чтобы успокоился, но махнул на все рукой. Что будет, то и будет, до Ароны печалиться не о чем, а после — поглядим. Возможную смерть Гризье из головы выкинул, но от Рубена Эсташа его тошнило. Особенно когда тот заводил светскую беседу.
Будь на месте Базиля кто-то из покойных «волчат», лейтенант бы отправился к праотцам раньше того, кого он вез, но граф Мо был братом и сыном. Как бы он ни препирался с родичами, он не мог поднять руку на доверенное лицо нового короля. Рубен и иже с ним повернут все так, что отдуваться придется покалеченному брату, матери и, что самое печальное, Норе, которую и так ждало мало хорошего.
Базиль слушал несмешные шутки, время от времени отвечая так, что другой на месте Эсташа схватился бы за меч, но лейтенант новой гвардии был мудрым человеком. Он немедленно «вспоминал» о важном деле и отъезжал в сторону, а потом появлялся как ни в чем не бывало. Через кварту Базиль стал считать дни до Ароны, полагая, что Рубен делает то же самое. Будь на то его воля, граф Мо и не подумал остановиться, но ранняя зима потребовала заменить лошадям подковы, а это требовало дневки.
Деревушка, в которой задержалось посольство, была небольшой, но довольно-таки зажиточной. О новом короле здесь уже слышали, и радости на селянских физиономиях это не вызывало. Люди угрюмо молчали, выполняя приказы и просьбы незваных гостей, и Гризье с неожиданным злорадством подумал, что север рано или поздно покажет зубы.
Стараясь не обращать внимания на неотвязно следующих за ним гвардейцев, Базиль прошелся по главной деревенской улице. Летом, когда стены и плетни обвивал зеленый хмель, а под окнами цвели мальвы и гирасолы, здесь, без сомнения, было весьма недурно, но на грани осени и зимы все казалось жалким и ненужным, как его собственная жизнь. И в довершение всего у колодца болтался Эсташ, которому тоже было нечего делать.
— Мои приветствия, граф. — Хоть бы кто-нибудь когда-нибудь этого гусака удавил! — Вы не находите, что слухи о красоте здешних девок малость преувеличены?
— Нахожу, что красота встреченных нами дам соответствует вашей доблести, лейтенант.
— Вы намекаете, что красота вашей сестры достойна доблести нашего государя? Жаль, если вы не сможете присутствовать на свадьбе…
— Нельзя успеть всюду, мой дорогой лейтенант, но уж вы-то наверняка увидите и эту церемонию, и множество других. Не сомневаюсь, вы проживете долго и про вас в Мунте сложат песни.
— Значит, вы думаете, что моя слава сравняется со славой рода Вилльо?
— Что вы, сигнор Эсташ, вы затмите нашу семью. В этом я не сомневаюсь. Новая гвардия будет истинной опорой трона, а вы во всем будете брать пример с Его Величества и достигнете куда больших высот, чем я или мой несчастный брат. Возможно, вам удастся сделать то, чего не удалось мне и капитану Клеману, и вы встретите маркиза Гаэтано. Или же он вас встретит,..
Что с вами? Вы переменились в лице. Неужели сама мысль о Рафаэле Кэрне для вас столь неприятна? Воистину, вы во всем берете пример с государя. Когда-нибудь вы непременно станете последней преградой между грудью Его Величества и мечом безумного мирийца. — Базиль повернулся и быстро пошел прочь. У кузницы он увидел своего коня, которого держали двое гвардейцев.
— Готово?
— Да.
— Седлайте.
— Но, сигнор…
— Я сказал, седлайте. Если вам приспичило ехать за мной, езжайте, но не ближе чем за сотню ланов. Вы хотите что-то сказать?
— Н-н-нет, — протянул невысокий гвардеец с родинкой на виске, а его товарищ бросился за сбруей. Базиль, постегивая себя по голенищу выдернутым из плетня прутиком, молча ждал. Гвардейцы возились долго, но одного жеребца нельзя седлать бесконечно, а Эсташ не появился. Ухмыльнувшись, Базиль вскочил в седло и поехал прочь. Караульщики, без сомнения, тащились сзади, но Базиль уже привык о них не думать. Сначала он пустил коня по дороге, но затем его внимание привлекла запоздалая рыжая бабочка, сначала усевшаяся на рукав, потом перебравшаяся на ухо лошади и затем полетевшая впереди. Граф, сам не зная зачем, свернул с тракта в степь. Его словно бы что-то тянуло за помилованной осенью летуньей, а бабочка весело кружила вокруг, рисуя в воздухе замысловатые петли. Они проехали овраг, обогнули заросшую низкими деревьями длинную горку, на вершине которой красовались какие-то развалины, впереди показались вершины неизбежных в этих краях тополей. Бабочка снова присела на лошадиную шею, затем взмыла вверх и распластала крылышки, подражая парящему орлу.
Это было смешно, пока сзади не послышался какой-то свист и крики. Базиль обернулся и успел заметить, как два его непрошеных спутника валятся на землю со стрелами в груди, а затем в воздухе что-то свистнуло, но не стрела! Плечи Базиля сдавило, и неведомая сила вырвала графа из седла, швырнув его на подмороженную землю. Перед глазами вихрем пронеслась стая рыжих бабочек, и все исчезло.
Пришел он в себя не сразу, а когда пришел, первым, кого он увидел, был маркиз Гаэтано, встречу с которым он столь навязчиво обещал Эсташу. На рукаве у мирийца сидела проклятая бабочка, а рядом стоял пресловутый атэв, державший в руках свернутый аркан. Вот, значит, как… Мысли разбегались, голова гудела, но Базиль заставил себя подняться. В глазах потемнело, а когда он снова смог видеть, бабочка куда-то исчезла, зато появился плотный зеленоглазый парень с удивительно неприятной физиономией.
— Вот мы и встретились, Базиль Гризье, — негромко произнес Кэрна. Базиль стиснул зубы, пытаясь собраться с мыслями. Дурацкое начало, да и сам разговор будет не лучше.
— Маркиз Гаэтано? — Проклятый, ну зачем все это… Ведь и так все ясно. — Я, признаться, думал, что вы уже в Оргонде…

Comments

[Сумасшедший Самолётик]

— Вот мы и встретились, Базиль Гризье. — Пошлая фраза, словно из романа, что вечно с собой таскает племянник Сандера. Но как прикажете говорить с этой тварью? Одна надежда на то, что Гризье — трус и сам выложит все, что знает.
— Маркиз Гаэтано? — Глаза графа Мо были все еще мутными. — Я, признаться, думал, что вы уже в Оргонде. А вот ваших спутников я не имею чести знать, хотя это не столь уж и важно. Вряд ли мы встретимся еще раз.
— Разве что в Преисподней, — огрызнулся Рафаэль, разглядывая пленника. Что он знает? Дети Сандера пропали в день битвы, но Вилльо замыслили предательство давно и продумали все до мелочей. Кэрна ненавидел всех Вилльо, но Базиля, пожалуй, больше остальных. Почти так же сильно, как Аганна, но одно дело — убить или искалечить в бою, и другое — прикончить пленника, какой бы тварью тот ни был.
— Нас четверо по желанию Баадука, и у нас четыре коня, — заметил Яфе, — предатель умрет так, как должно.
— Яфе, — Николай заметно побледнел, — этот ваш обычай… Церковь наша Единая и Единственная…
— Предатель должен умереть как собака, — пожал плечами атэв, — но, если твои глаза не могут этого видеть, достанет и трех лошадей или же двух, если Серпьент не пожелает.
— Пожелаю, пожелаю, — закивал Крапивник, — ох уж эти клирики. Как говорить, так они завсегда, а как работать, так их и нет. Давай кончать с ним, что ли…
Базиль молчал, безуспешно пытаясь вытереть о плечо текущую из уголка рта струйку крови.
— Я не вправе остановить земной суд, ибо он справедлив, — словно бы извиняясь, подал голос Николай, — но я готов напутствовать вас в жизнь вечную.
— Не нужно, — пленник кривовато — мешала разбитая губа — усмехнулся, — в моем положении есть одно светлое пятно — я отправлюсь в преисподнюю собственным ходом, без провожатых. Не спорю, я бы предпочел, чтобы меня прикончили по-арцийски, но выбирать не приходится…
— Может, и приходится, если дети Александра у вас, — прервал его маркиз Гаэтано. — Ты знаешь, где они?
Фиалковые глаза вспыхнули и погасли. Гризье молчал, то и дело неуклюже отирая кровь о плечо. По виду пленника было не понять, то ли ему нечего сказать, то ли он не говорит из принципа. Пауза затягивалась. Крапивник в нетерпении переминался с ноги на ногу, Николай шептал какую-то молитву, стараясь глядеть в сторону, Яфе невозмутимо смотрел перед собой.
— Ты будешь говорить? — раздраженно спросил Кэрна. — Подумай хорошенько.
— Нет, — покачал головой граф Мо и пояснил: — Вас четверо, я один и связан. Отвечать с моей стороны будет трусостью. Не хочу умереть совсем уж пошло.
— Аганна я не убил, — резко сказал Кэрна, — тебе есть из чего выбирать.
— Разве? Что-то незаметно…
— Да что вы с ним церемонитесь?! — Серпьент прямо-таки рвался в бой. — Отдайте его мне, он все выложит. Против хорошей крапивы все его фанаберии — чепуха.
— Какая крапива об эту пору, — отмахнулся Рафаэль.
— Какая, какая… — передразнил Серпьент и уставился в землю, словно намереваясь ее пробуравить взглядом. — А вот какая!
Сквозь палую листву прорвалось и полезло на волю нечто зеленое! Изумрудные ростки нагло перли ввысь, разворачивались зубчатые листья, в пазухах между ними появлялись сережки, не прошло и десятинки, как среди глухой осени красовался крапивный куст в человеческий рост.
— Ну, раз выросло, грех не использовать, — прервал молчание Рафаэль, — сам займешься?
— А то как же, — ответствовал Кулебрин, — зря я, что ли, старался?!
Серпьент вырвал здоровенный пучок крапивы, по всему не причинивший ему никаких неприятностей, и подмигнул остальным:
— А ну, давайте-ка эту ящерицу!
— Да не развяжется завязанное, — кивнул Яфе, — сын свиньи сам разденется или помочь?
— Я — Гризье, а не Изье, — пожал плечами пленник, — мне не понравится, если меня разденут мужчины. Развяжите руки, разденусь сам.
Ночь выдалась ясной и холодной, звездная Рысь, лениво щурясь, глядела вниз, на ожидавшую снега землю. В зеленоватых глазах не было ни сочувствия, ни злорадства, ни хотя бы любопытства.
Атэв одним ударом перерезал веревку, и граф Мо размял затекшие кисти. Драться было глупо, бежать еще глупее. От крапивы еще никто не умер, более того, Базиль смутно вспомнил, что его старуха-кормилица лечилась крапивой от ревматизма. Другое дело, что любой уважающий себя арцийский рыцарь предпочел бы порке крапивой удар мечом, впрочем, ему, похоже, выпало два горошка на ложку. Сначала — унижение, а потом — смерть. Что ж, он постарается не доставить своим врагам ожидаемого удовольствия.
С легкой улыбкой пленник расстегнул и бросил к ногам молчавшего Николая эллский кожаный пояс, следом полетела верхняя туника, подбитая стриженым мехом куртка, шерстяная верхняя рубашка, тонкая сорочка…
— Мало, — рявкнул Крапивник, — штаны снимай. Живо!
— У вас изумительные друзья, маркиз Гаэтано, — почти весело сказал Базиль, — атэв, клирик и нечто вовсе несусветное. Если мне положено последнее желание, скажите, кто это и где вы его откопали?
— Я? — задохнулся от негодования Серпьент Кулебрин. — Я-то крапивное семя, а вот ты кто такой?
И тут Базиль Гризье расхохотался, закинув красивую голову. Он не кривлялся, не фиглярствовал, а именно смеялся, безуспешно пытаясь стереть выступившие слезы.
— Не вижу ничего смешного, — надулся Крапивник, — я Хозяин Крапивы и всего сопредельного. Мне подвластна…
Базиль, дрожа то ли от смеха, то ли от холода, только махнул рукой, не в силах ничего сказать.
— Ты у меня сейчас смеяться перестанешь, — нахмурился вконец разобидевшийся Серпьент.
Рафаэль не так уж хорошо и знал Базиля, тот всегда был тенью своего сволочного братца, но Жорес, окажись он в такой ситуации, вел бы себя иначе. Уж в этом-то Кэрна был уверен. Аганн мог угрожать, оправдываться, обещать выкуп, предлагать обменять его на кого-то из пленных или заложников, да мало ли что, но такой безнадежной дерзости ожидать от него не приходилось.
Если б граф Мо умолял, торговался или валил все на Тартю, Рогге и брата, Рито прикончил бы его не задумываясь, но пленник не умолял и даже ничего не предлагал. Это сбивало с толку.
— Где дети Александра?
— Где-то.
— Ты должен знать.
— Я никому и ничего не должен. Маркиз, давайте закончим этот дурацкий разговор. И вообще все закончим — холодно…
— Потерпишь… Куда и зачем ты ехал?
— По делам, — пожал плечами Гризье.
— Да в Гвару он едет, — доложил Крапивник.
— К Лосю?!
— Ага, что-то там про лосей было такое…
— Николай, обыщи его.
Эрастианец несколько смущенно перетряхнул ворох одежды, но, кроме атэвской монетки с пробитым отверстием, лежавшей отдельно от кошелька, не нашел ничего.
— Это носил в гриве Дженнах, — удивился Яфе, — откуда она у сына собаки?
— Нашел, — соизволил ответить пленник, — на дороге, взял на счастье.
— Сухейль-арад верен своему коню, как конь всаднику. Он нашел Дженнаха, а ты нашел нас.
В лиловых глазах мелькнуло что-то малопонятное.
— Теперь буду знать. Впрочем, я так и думал, что эта штука неспроста, потому и поднял. Как бы то ни было, я вас догнал. Тартю и матушка могут быть довольны. Надеюсь, они узнают о нашей встрече, а то неудобно получится.
— Мы уж постараемся, — заверил Кулебрин.
— Брат мой, — Николай не оставлял попыток убедить пленника хотя бы осенить себя Знаком, — зачем так говорить на пороге Вечности? Сейчас надо думать о другом…
— А как же мне разговаривать? — перебил Базиль. — Дергать Творца за подол, когда прихватило? Пошло. Да и плевать ему и на меня, и на вас, и на все остальное.
— Раз уж ты заговорил, — быстро сказал Рито, — ответь, зачем тебе Лось?
— Я везу ему приказ признать Пьера Тартю своим сюзереном и заплатить налоги.
Так. Вот это новость! За такое Лось отвернет башку и не чихнет. Сандер и тот Рорику не приказывал, а это ничтожество Тартю! Но если так…
— Лось за такое убьет.
— Вряд ли, ведь меня убьете вы, так что у гварского графа ничего не получится.
— Рехнулся только ты или твои люди тоже?
— Нет, они в здравом рассудке. Отряд новой гвардии проводит меня до границы и станет лагерем, дальше я поеду один.
— Не обольщайся. Люди Лося тебя встретят. Про Гразу в Гваре знают, так что граница на замке.
— Значит, встретят. Прятаться не буду.
— Дай ему меч, — внезапно подал голос Яфе, — он враг и сын врага, но не гиена. Пусть умрет как мужчина.
— Попробую, — согласился Базиль, — если б со мной были мой братец, причем в надлежащем виде, и парочка дядюшек, у нас вышел бы прелестный бой, а так… Приложу все усилия, но очень удивлюсь, если маркиз Гаэтано не прикончит меня вторым выпадом. Я даже согреться не успею.
— Одевайся, — заорал Рафаэль, — и убирайся к Проклятому, чтобы духу твоего здесь не было!
— К Проклятому? — переспросил Базиль, наклоняясь за рубашкой. — А это мысль. Самая подходящая для меня компания.

[Сумасшедший Самолётик]

Рито с удивлением смотрел на приближающегося всадника. Базиль Гризье галопом, словно за ним волки гнались, возвращался назад. Зачем?
— И чего это забыл наш красавец? — ворчливо осведомился Серпьент, чьи усилия, равно как и крапива, пропали впустую.
— Драться я с ним не буду, — отрезал Рафаэль, — он прав, я его убью… Пусть уж лучше этим Лось занимается.
— Воистину, мы должны прощать врагам своим, — согласился Николай, и его слова поставили точку в споре, так как Гризье уже осадил коня возле удивленной четверки.
— Прошу прощения, господа, — рыцарь слегка задыхался, — наш разговор получился несколько сумбурным, и я откланялся, не сказав вам главного. Тагэре жив.
— Базиль! — Рито бросился вперед, схватив коня за узду. — Что?! Что ты сказал?!
— Я… — Странное дело, графу Мо чуть ли не в первый раз в жизни не хватило слов. — Что с королем, я не знаю, но на площади был не он. Тартю не может короноваться при живом Тагэре. Немного магии — и поверил даже ты.
— Где Сандер?!
— Пропал вместе с конем и тремя десятками людей Рогге. Их лошади нашлись, но без всадников. Синяки, циалианцы и люди Тартю рыщут по всей Гразе, никаких следов. Теперь все. Прощайте!
— Постой, — мириец удержал лошадь под уздцы, — ты вернулся только за этим?
— Да, — пожал плечами Базиль, — иногда, знаешь ли, забываешь, что ты подлец по праву рождения.
— Прости…
— Не за что. Но мне и впрямь пора.
— Пора? Тебя никто не гонит! — Рито, как всегда, принял решение с налета. — Оставайся с нами. Нечего тебе в Гваре делать!
— Арде! В вашей компании не хватает только члена нашей семейки. Спасибо, маркиз, но, какими бы ни были мои родичи, мне будет обидно, если им свернут голову из-за того, что мне приятно ваше общество. И потом, вы разве забыли? Я же должен отправиться к Проклятому.
— Тогда отправляйся. И… постарайся не сломать свою башку.
— Проклятый меня побери, если я не желаю вам того же, — Базиль наклонился и, поморщившись, сорвал ветку крапивы, — а это возьму на память… Жжется, собака! Проклятый… — еще раз зачем-то повторил Базиль и, закусив губу, повернул коня.
Четверо в степи молча смотрели на исчезающий в печи заката темный силуэт.
— Зря ты его отпустил, — наконец буркнул Крапивник.
— Глупости, он — неплохой парень. Базиль — брат Жореса, ну и что? Жоффруа был братом Александра, Наджед брат Яфе, да и меня самого Творец братцем наградил, отворотясь не насмотришься…
— Понял, не дурак, — Серпьент Кулебрин выглядел встревоженным, — вы же слепы, как кроты. Над этим болваном когти судьбы висят. Мы б за ним приглядели, а так он со своим языком влезет куда-нибудь. Пропадет ни за грош, жалко будет.
— Жалко? Тебе? — Рито показалось, что он ослышался.
— Жалко, — подтвердил Крапивник, — мы с ним чем-то похожи, только я вечный, а он — нет.


Роскошные шпалеры с охотничьими сценами пузырились от сквозняков. Луи бы предпочел, чтоб в отведенных ему покоях было меньше роскоши и больше удобства, но в Гваре жили не так, как в Арции и даже в Эстре. Дымящие камины и незаделанные щели Лося не заботили, что ж, придется привыкать. Граф Трюэль сбросил одеяло из медвежьих шкур, поежился — за ночь спальня выстывала до безобразия, — торопливо оделся и подошел к окну. Зима, что и следовало доказать…
Только теперь, когда стало ясно, что он не ошибся в Рорике Ра-Гваре, Луи позволил себе затосковать, чему немало способствовало неподдельное сочувствие эскотцев. Они с Лосем и гварскими нобилями целую кварту пили за упокой душ погибших на Гразском поле. Остановили затянувшуюся тризну граф Лидда и кардинал, за которыми Рорик озаботился послать прежде, чем поднял первый поминальный рог. Луи вздохнул, вспоминая, как они с гварцами и Хайнцем чуть было не прикончили ночью Жися, помешало лишь отсутствие зрителей — Рорик был ярым сторонником прилюдного торжества справедливости.
Вода в кувшине для умывания только что льдом не подернулась, но Луи не стал беспокоить из-за такой мелочи слуг, более напоминавших воинов, и кое-как умылся и побрился. Он как раз вытирал лицо, когда в дверях появился Ласло.
— Друг Луи, пусть снег засыплет твое горе, господарь хочет тебя видеть.
— Что-то случилось? — А может, Лось собрался отметить первый снегопад очередным возлиянием, с него станется.
— Прибыл посол из Мунта.
— Жабий хвост! Что ты сказал?! — Трюэлю показалось, что он ослышался.
— Посол. Называет себя графом Мо. Перешел Арону, не таясь. Когда его спросили, кто он и зачем, сказал, что к монсигнору Ра-Гвару с письмом.
Граф Мо? То есть Базиль Гризье! Невероятно… «Пудель» ни за что не полезет в ловушку, не позаботившись о защите. Заложники, не иначе, но кто? Не Александр, его живым не возьмут… Рито мертв. Остаются дети и Артур. Да, видимо, так. И ведь мерзавцы правы, они ничего не сделают Базилю, чтобы не повредить заложникам. Ничегошеньки! Но чего хочет Пьер Тартю? Хорошо, что здесь Лидда и Мальвани, будет кому удержать Лося, если тот разойдется.
— Кто он, этот граф Мо?
— Подонок и предатель.
— Это понятно, но из какого он дома?
— Он из клана Вилльо. Сын нашей бывшей королевы от первого брака, хотя королевой она как раз не была. Базиль Гризье не воин, а шут. Впрочем, в этой семейке он еще из лучших. Потому что хуже Аганна, Реви и Элеоноры быть нельзя.
— Маленькая крыса — уже крыса, — ответил поговоркой Ра-Дан, — но этот Гризье корчит из себя горного кота.
— Жабий хвост! Похоже, у него что-то в запасе. Ладно, скоро узнаем.
Эскотец пожал плечами и вышел. Об этикете в Гваре не думали, здесь мир делили на друзей и врагов, а друзья могли быть либо гостями, либо хозяевами, либо союзниками — и всегда собутыльниками. Арциец с сомнением оглядел себя в мутном, хоть и большом зеркале. Не хотелось упасть перед Вилльо лицом в грязь. Ладно, была не была, сегодня он оденется по-эскотски, надо же когда-то начинать. Только плащ оставит прежний — с волчонком.

[Сумасшедший Самолётик]

Его Высокопреосвященство Георгий плохо помнил младшего брата Жореса Аганнского, так как ничего выдающегося за этим «пуделем» не числилось. Самым значительным его поступком был приезд в Гвару. Вилльо были мерзавцами, а не ищущими мученической смерти фанатиками — видимо, Базиль Гризье уверен, что его не тронут. Кардинал помянул всуе нескольких святых (услышь это кто-то из кантисских святош, Мальвани бы лишился своего сана) и спустился в главный зал. Лось был уже там, равно как и граф Лидда, а с Луи Трюэлем они подошли почти одновременно. Жорж Мальвани отнюдь не кардинальским жестом махнул рукой другу своего племянника. Луи ему нравился, хотя вождем он не был и никогда не будет. Замечательный спутник, тонкий политик, прекрасный советчик, но не король и не полководец. Их бы с Рориком перемешать и разделить пополам, цены бы не было!
— Монсигнор Мальвани. — Лось был верен себе: для гварского вожака кардинал сначала был другом и братом маршала и лишь потом клириком, впрочем, он сам так себя поставил и не жалел об этом.
— Добрый день, Рорик.
— Ну, добрый или нет, поглядим. Садись, сейчас этого скота запустим.
— Рорик, — шепнул Жавер Лидда, — держите себя в руках, если позиция Мунта сильнее, это полезно, если нет — тем более. Вы — граф, а не буян из харчевни.
— Понял, — буркнул Лось, опускаясь в кресло, которое выдержало бы сурианского элефанта, — пускай заходит.
Как бы Жорж Мальвани ни относился к семейству Вилльо вообще и Базилю Гризье в частности, появился этот подлец красиво. Стремительно и легко пройдя сквозь строй воинов и нобилей, затянутый в черное арциец остановился, не доходя до возвышения, на котором устроился Лось и его приближенные, быстро наклонил и поднял голову в знак приветствия и замер, глядя в лицо повелителю Гвары.
Если Рорик и придумал загодя какую-то фразу подипломатичнее, то при виде подобной наглости она вылетела из его башки, и Лось хмуро рявкнул:
— Зачем приехал?
— Я привез указ Его Величества короля Арции Пьера Седьмого Лумэна его вассалу графу Рорику Гварскому, — не моргнув глазом, произнес Гризье.
— Что? — Лось начал приподниматься. — Что ты сказал?!
— Граф Мо привез письмо от Пьера Тартю, — нарочито спокойно произнес Жавер Лидда. Это возымело действие, и Ра-Гвар плюхнулся в кресло, буркнув:
— Давай письмо.
Посол отточенным жестом отцепил от пояса кожаный футляр и протянул Ласло Ра-Данну, передавшему послание дяде. Лось выдернул свиток и уставился на него. Жорж видел, как на скулах эскотца заходили желваки, но Рорик сдержался, сунув бумагу Жаверу. Тот внимательно прочитал написанное и с улыбкой передал Мальвани.
— Ваше Высокопреосвященство, что вы думаете об этих предложениях?
Что он мог думать? Предложения были наглыми и неприемлемыми, столь наглыми и неприемлемыми, что писавший должен был понимать, какой ответ получит. Даже ради всех заложников мира Лось не исполнит навязываемых ему требований, тогда зачем это представление? Глупость или расчет? Судя по тому, что Жорж знал о Пьере Тартю и его покровителях, расчет. Им нужна ссора как повод, но для чего?
— Что скажете? — осведомился Лось, обводя советчиков налитыми кровью глазами.
— Своеобразное письмо, — пожал плечами Лидда, — сразу видно, что его написал излишне уверенный в своих силах человек, к тому же не очень грамотный. Две ошибки — это допустимо для провинциального барона, но не для того, кто называет себя королем.
— Мне кажется, — подхватил Жорж, — нам следует обсудить это послание в узком кругу.
— Обсудить? — Огромная ручища сжала подлокотник так, что кардиналу показалось, что из мореного дуба вот-вот брызнет сок. — Эта кошачья задница называет меня — меня! — своим вассалом и требует налоги за три года вперед! Да еще чтоб я выдал друзей?! И это «обсудить»! Ты, — взгляд Лося уперся в спокойно стоявшего Базиля Гризье, — ты знал, что везешь?
— Знал, — подтвердил тот, — почти все.
— Почти?!
— Его Величество зачитал указ вслух, но я не могу ничего сказать об ошибках, так как не видел написанного своими глазами.
— И ты посмел отвезти МНЕ такое?! И думаешь выйти сухим из воды? Да чтоб вы с вашим недоноском ни надумали, я тебя прикончу.
— Постойте, Рорик, — вмешался Жавер, — письмо и впрямь оскорбительное, но, возможно, граф Мо должен передать что-то на словах. Кроме того, он располагает свежими новостями.
— Ну, — бросил Лось, — что скажешь? За чью спину прячешься?
— Если вы о том, что моя казнь означает казнь заложников, то вы ошибаетесь. Заложников, которые бы вас интересовали, в руках Его Величества нет, иначе об этом было бы сказано в письме.
— Что с детьми короля? — не выдержал Луи Трюэль.
— Не знаю. — Что-то промелькнуло в фиалковых глазах. Усмешка? Горечь? Что угодно, но точно не страх. — Дети Александра Тагэре исчезли из города до того, как в него вошли войска Лумэнов. Предвосхищая ваш второй вопрос, скажу, что сыновья Жоффруа Ларэна скончались от скоротечной горячки.
— Убийцы! — Луи и Рорик произнесли это слово одновременно, но если Трюэль его почти прошептал, то от рева Лося задрожали стекла. — Взять его! Во двор! Обезглавить на первой же колоде!
Базиль Гризье коротко поклонился, не выразив ни малейшего желания спорить, бежать или драться.
— Монсигнор, — Жорж Мальвани сам удивился, услышав свой голос, — в Книге Книг сказано, что «Правосудию не пристало носить лохмотья и питаться сухим хлебом, да будут его одежды пышными, а пир богатым…»
— Что? — Лось всегда с трудом понимал витиеватые изречения, видимо, поэтому они действовали на него как ушат холодной воды. Правда, лишь в тех случаях, когда он уважал тех, кто их произносил. Жоржа Мальвани Рорик Ра-Гвар уважал и как ученого человека, и как представителя знаменитого рода, и как воина, а посему осекся, пытаясь переварить услышанное.
— Рорик, — Лидда говорил мягко и вкрадчиво, словно пытался заставить больного ребенка выпить горькое лекарство, — Его Высокопреосвященство полагает, что мы не должны торопиться с казнью. Ее лучше провести по дедовским обычаям.
— Верно! — согласился Рорик. — Пусть все увидят! А этого в железа!
Двое воинов подскочили к арцийскому послу, еще четверо сделали шаг вперед на всякий случай, но Базиль Гризье и не думал сопротивляться.

[Сумасшедший Самолётик]

Жорж Мальвани задумчиво смотрел на Базиля Гризье, которому неподъемные старинные цепи придавали вид кого-то из ранних святых. То, что Тартю назначил его на убой, было очевидно. Удивляло, как граф на это согласился, ведь не понимать, что сделает Лось, прочитав письмо, было невозможно.
— Любуетесь? — Пленник тонко улыбнулся. — Ваше Высокопреосвященство, вы не находите, что я похож на святого Алексиса?
— Нахожу, что вы меньше похожи на Жореса, чем мне казалось.
— Верно, у него волосы золотистые, а у меня — скорее русые. Да и нос подгулял… Великоват, хотя форма фамильная. Нет, я не жалуюсь, по сравнению с Рогге или Тартю я красив, как эльф… Кстати, когда мне отрубят голову? Хотелось бы знать заранее.
— Завтра. Отец Флавиан утверждает, что вы отказались ему исповедоваться, но просили об этом меня.
— Я солгал, — не моргнув глазом, сообщил Базиль, — я хотел разговора, а не исповеди.
— Что ж, — спокойно произнес кардинал, — я так и думал.
— Видите ли, Ваше Высокопреосвященство, — счел уместным пояснить пленник, — я и раньше подозревал, что небесам на нас плевать, а после Гразы убедился в этом окончательно. Ну а в то, что, пошептавшись с клириком, можно списать все грехи, я никогда не верил. Если кто и может нас простить, так это мы сами.
— А осудить?
— Ну, судят все, кому не лень. Тут большого ума не нужно.
— Граф Лидда пытался убедить Ра-Гвара оставить вам жизнь. Казнить вас — значит сделать то, что хочет Тартю.
В полутьме глаза Базиля казались лиловыми.
— Да, я новому величеству, похоже, успел надоесть.
— Ра-Гвар обещал подумать.
— Вот как? В таком случае Лидда заставил Лося обещать невозможное.
Жорж невольно улыбнулся.
— Рорик не так уж и глуп.
— Я и не говорю, что он глуп, — пожал плечами Гризье, — но думать он не умеет. Ваше Высокопреосвященство, у меня к вам есть одна просьба. Первая и последняя. Я хочу сообщить вам две вещи. Это, упаси Святой Эрасти, не исповедь, но… — Базиль задумался, — но я просил бы вас сохранить мои слова в тайне до казни. Лось и так обо мне невысокого мнения, не хотелось бы его усугублять.
— Я постараюсь исполнить вашу просьбу.
— Будет слишком большой наглостью, если я попрошу дать слово Мальвани?
— Вот даже как?
— Клирик может отказаться от данной клятвы, разумеется, к вящей славе божией, а Тигр — никогда.
— Хорошо, — чуть подумав, сказал кардинал Гварский, — я даю слово Мальвани, что не раскрою вашу тайну.
— Она не моя, а ваша. В том смысле, что касается всех, кто убрался из Арции в Гвару. Тартю вас обманывает. На самом деле о судьбе короля — разумеется, я говорю об Александре — ничего не известно. Тело, выставленное в Мунте, — это тело Эжена Трюэля, подправленное с помощью магии. Тагэре ищут, но безуспешно.
— Граф!
— Монсигнор. Дайте мне договорить. Рафаэль Кэрна тоже жив и здоров. Я встретил его в окружении весьма странной компании. Атэв, клирик-эрастианец и нечто вовсе несусветное, именующее себя хозяином всея крапивы. Я не сошел с ума, как это ни странно, и я, как вы понимаете, трезв.
— Это был именно Кэрна?
— Я видел его и говорил с ним.
— И вы оба остались живы?
— О, ему ничего не грозило, я был связан, хотя, правду сказать, я для байланте не противник. А что до меня, то мириец никогда не был жадным. С него хватило глаз моего брата, меня он оставил на съедение Рорику и тем, кто отступил в Гвару.
— Вы могли вернуться в Мунт.
— В том-то и дело, что не мог. Я обещал.
— Во имя Проклятого! Зачем вам понадобилось мое слово?! Рорик, узнай он, что Александр может быть жив, вас наверняка отпустит.
— Потому я и прошу вас молчать. Мое признание вот с этим, — Базиль поднял скованные руки, — весьма смахивало бы на трусость, а я хочу умереть прилично. И хочу, чтоб вы знали правду о Гразе и о Кэрне. Хотя о нем вы скоро услышите. Маркиз не в состоянии долго хранить инкогнито, а его спутники — и вовсе как морковка на снегу. Но вы дали слово Мальвани…
— Да, — кивнул Жорж, — хотя приносить жизнь в жертву глупой фанаберии — преступление.
— А у меня, кроме этой фанаберии, ничего нет, — засмеялся Гризье, — так пусть хоть она останется. Вы — «тигр» по праву рождения и никогда не жили в шкуре «пуделя». Я не знаю, кому и что хочу доказать. Скорее всего себе самому, но никто не скажет, что я скулил и ползал на брюхе. Проклятый! Вы все-таки заставили меня исповедоваться.
— В таком случае придется вам услышать, что вам дадено отпущение.
— Арде! Умру с миром. А вы меня простили как кардинал Георгий Гварский или как Жорж Мальвани?
— Как Жорж Мальвани. Таких закоренелых ослов кардиналам прощать не положено. Слово я сдержу, хотя и глупо все это.
— Не спорю. Но мне надоело ваше проклятое презрение. Надоело, — почти выкрикнул Базиль, — если хотите, это моя месть. Всем! Вам! Тартю! Матери с братом! Судьбе, в конце концов…

[Сумасшедший Самолётик]

Базиль Гризье, граф Мо, не считал себя великим храбрецом, но страшно ему не было. Кончится все — и ладно. Еще накануне он старательно продумал, что говорить, но загодя приготовленные слова, призванные скрыть страх, не понадобилось, потому что не было страха. Не было вообще ничего, Базиль чувствовал себя не осужденным на казнь, а «странствующим во имя познания», которому удалось стать участником варварского обряда в чужой стране. Глаза видели все, но это не вызывало никаких чувств, кроме вялого удовлетворения, что умрет он все-таки по-человечески. Вот окажись на его месте Пьер Тартю, эскотцев ждало бы изумительное зрелище.
Воины в серо-черно-малиново-изумрудных плащах, сопровождавшие осужденного, хранили полную невозмутимость, но презрения на их лицах все-таки не было, презрения, с которым на него глазели жители родного города Мунта. Там казни любого из Вилльо радовались бы на полную катушку. Базиль поднял глаза к серенькому, унылому небу. Помолиться, что ли, для приличия? Да нет, зачем… Тем паче нужных молитв он не помнил, а обращение к покровителю охотников святому Юверу явно не годилось.
Процессия медленно миновала замковый двор и вышла на невысокую террасу, примыкавшую к крепостной стене. Ненавязчивый ветерок развевал странные полосатые флаги на высоких шестах, между ними на возвышении расположился Лось в окружении местных нобилей и гостей. Справа и слева от повелителя Гвары стояли тяжеловооруженные воины, среди которых Гризье заприметил и дарнийцев. У подножия помоста располагалась плаха, ниже, под террасой, толпился народ, а вверху над башнями кружили неизбежные голуби. Базиль заметил, как голова в рогатом шлеме (Рорик явился на казнь в полном боевом облачении, подчеркивая тем самым, что война для него уже идет) повернулась в его сторону и эскотец поднял руку. Стражники двинулись вперед, и Базиль последовал за ними, стараясь не споткнуться в своих скользких сапогах на утоптанном снегу.
Гризье хотел лишь одного — чтобы эскотцы управились поскорее, он по-прежнему не боялся, но на него накатилась одуряющая слабость. Не хватало только упасть в обморок на глазах у всей толпы и Луи Трюэля. Надо было все же заставить себя поесть, а он не смог ни вчера, ни сегодня. Скорей бы…
Проклятый, но почему он не боится? Наверное, потому, что умирают лишь раз. Он умер, когда попался в руки Кэрны и его приятелей. Когда атэв напомнил о сурианском обычае разрывать предателей лошадьми, Базиль едва удержался от крика, но его отпустили. Маркиз Гаэтано не зря был лучшим другом горбуна, он не умел убивать пленников
Любопытно, что сталось с королем? Если он жив, Пьер еще напляшется; впрочем, если мертв, мир все равно наступит не скоро. В Арции слишком много нобилей, которые предпочтут смерть власти кошачьего ублюдка.
Проклятый! А эти еще откуда?! Граф Мо, не поверив собственным глазам, уставился на двух скованных пленников. Первого, с такими широкими плечами, что, несмотря на высоченный рост, он казался приземистым, волокли четверо дюжих «полосатиков», второй шел сам, но переставлял ноги, как марионетка, а на обычно наглом лице застыл животный ужас. Вот, значит, как… Новые гвардейцы оказались не такими умными, как им казалось. Лось воевать умел и любил — похоже, весельчак Эсташ свое отшутил.
Базиль вспомнил, как милейший лейтенант пообещал въехать в Мунт в трауре по погибшему во имя короля графу Мо. Нельзя сказать, чтоб Базиля расстроила эта шутка, но увидеть посеревшее лицо лейтенанта было приятно и вместе с тем противно. Базиль всегда смеялся над Артуром Бэрротом, носившимся с рыцарскими добродетелями, как курица с яйцом, но смотреть на перетрусившего арцийского лейтенанта было не менее мерзко, чем… на обгадившегося претендента на арцийскую корону. Воистину, Пьер подбирал офицеров по себе.
К помосту осужденных подвели одновременно, и Базиль, поравнявшись с Эсташем, прошипел: «Возьмите себя в руки. Вы — арцийский нобиль, а не подыхающая крыса!» Если б он дал трусу по морде, может, это и возымело бы действие, но слова до Эсташа не доходили. Зато их услышали «полосатики», и Базиль был готов поклясться, что в их глазах промелькнуло нечто очень похожее на одобрение. Лось еще раз поднял руку, хрипло протрубил старинный рог, ему откликнулся барабан и несколько волынок. Затем все стихло, от строя воинов отделилось двенадцать человек, все, как на подбор, высокие и плечистые. Откуда-то вышла девушка лет пятнадцати с толстыми льняными косами, неся в обеих руках нечто, покрытое полосатым полотнищем. Двенадцать воинов по очереди просовывали руку под покрывало, вытаскивая какие-то небольшие предметы. Девушка ушла, ее место занял глубокий старик, к нему протянулось двенадцать раскрытых ладоней, на которых лежало что-то похожее на монеты.
— Имре Ра-Борне, Дьердь Ра-Мелэ, Ласло Ра-Данн, — тонким срывающимся голоском провозгласил старец. Трое воинов разом преклонили колени, повернувшись к Рорику. Властитель Гвары и Набота грузно поднялся, поднял забрало и проревел:
— Вы — рука судьбы. Помните: один удар — одна смерть.
И тут Базиль вспомнил. В Гваре придерживались старых эскотских обычаев и не держали палачей. Осужденных казнили воины, кто именно — определял жребий. Граф Мо проследил глазами за избранниками судьбы. Который же его? Высокий желтоволосый воин, вроде бы Ласло Ра-Данн, подошел и стал рядом. Гризье с отстраненным любопытством рассматривал своего будущего убийцу. Похоже, эскотец и впрямь в состоянии отрубить голову одним ударом, и слава Проклятому! Смерти Базиль все еще не боялся, но вот боли… Граф не сомневался, что пыток ему не вынести, но удар меча как-нибудь переживет. «Переживет?» Гризье невольно улыбнулся пришедшему в голову словечку.
— Жись, — громыхнул Рорик Ра-Гвар, — твоя подлая жизнь кончается. Можешь что сказать нам або Творцу?
— А пишов ты, Лось скаженный, — огрызнулся фронтерец, — як бы не был я в кандалах, я б тоби рога б повыдергал.
— То не будь бы ты в оковах, — не растерялся эскотец, — я б тебя напополам разорвал, шкура продажная! Тебя б не честной сталью казнить, а собакам отдать, да псов жалко. Потравятся еще от такой змеюки подколодной!
— Тоби добре гавкать, як шо вас на мене одного, як тих псов на кабана.
— Был бы ты кабаном, а не крысой, тебя б тут не было. По-перше, ты б слово не нарушил и короля б не продал. По-друге, тебя б не заловили. Вояки, Проклятый вас побрав бы, только сзаду да ночью да с кривым копьем!
— То ваши скаженные на нас ночью накинулися, да ще зверюг понатравили! Як бы не то…
— Як бы, як бы, — передразнил Рорик, — як бы в свиньи рога росли, была б она корова!
— И ростуть, тилькы та свыня лосем прозывается.
Базиль с непонятным восторгом слушал этот дикий разговор, он уже ничего не понимал. Гварский господарь и скованный пленник на глазах огромной толпы лаялись, как пьяные возчики в придорожной таверне, и, похоже, получали от взаимных оскорблений удовольствие. Пленника еще можно понять, но Рорик?!
— Ты, крысюга вонючая, — орал эскотец, — да за Александра ты еще не такое заслужил, я за него всех передавлю, а тебя первого.
— Да видел я того короля… — начал Жись, но договорить ему не позволили.
Рев Лося «Молчать!» накрыл притихшую площадь снежной лавиной, Гризье показалось, что даже лошади и те присели на задние ноги. Пленник вскинулся что-то сказать, но два «полосатика» его умело скрутили и швырнули на колени.
— Ты не короля продал, ты все Благодатные земли загубил! — резко произнес Лось совсем другим голосом и, повернувшись к невозмутимо следившему за перебранкой и дракой Имре, добавил: — Делай свое дело, воин. А мы, с помощью Святого Эрасти, весной сделаем свое.
Избранный жребием выхватил меч. Жись забился в цепях — не от страха, от ярости, но держали его крепко. Сверкнула сталь, что-то круглое покатилось в сторону, подпрыгивая, как кочан капусты. На утоптанный снег хлынула нестерпимо красная кровь, а обезглавленное туловище обмякло и повисло в своих цепях.
— Помни о смерти, — невольно прошептал Базиль и, столкнувшись с непонимающим взглядом своего палача, пояснил: — Был такой мудрец, он сказал: «Помни о смерти в радости, тогда ты сможешь взглянуть ей в лицо».
Эскотец торжественно наклонил голову, явно запоминая понравившиеся слова. Тело Жися унесли, чтобы, как понял Базиль, таки скормить собакам, а голову подняли с окровавленного снега и положили в простую ивовую корзинку с крышкой. Следующим будет весельчак Эсташ, а затем настанет его черед…

[Сумасшедший Самолётик]

— Он неплохо умер, — бросил Рорик, принимая из рук сигуранта кубок с вином, — жаль, не годом раньше.
Да, Жись умер, и это было только началом. Умереть должны все предатели. Это не вернет ни Сандера, ни Рито, ни Ювера, ни Эжена, но это справедливо, и это нужно Арции. Раньше Луи Трюэль терпеть не мог разговоров о святом мщении и прочей чепухе — теперь он не успокоится, пока не увидит Тартю и Рогге на плахе. Хотя, говоря по чести, шансов на это немного, сила явно на стороне ублюдка и «паучат». Но первый из предавших уже поплатился… Граф Трюэль проследил взглядом, как воины в полосатых плащах за ноги волокли тело фронтерского вожака.
— Да, умер он сносно… Но я по-прежнему против казни Гризье, — негромко произнес сидевший рядом с гварским властителем граф Лидда, — Рорик, вы совершаете ошибку.
Лось не ответил, и Луи счел своим долгом вмешаться:
— Я ненавижу эту породу, монсигнор, но Тартю ненавижу еще больше, а он хочет, чтобы посла казнили.
— Я тоже думаю, что Пьеру Тартю нужна смерть Гризье. — Граф Лидда задумчиво тронул цепь на груди. — Но чего хочет сам Гризье?
— Он не боится, — хмуро бросил Лось, — я такого от сукиного сына не ожидал, но надеяться ему не на что.
— Он и не надеется. Я был у него вчера, — заговорил кардинал, и Луи подумал, что Жоржу Мальвани не по себе. Вряд ли от вида крови, у Беток брат покойного маршала видел и не такое. Лицо Его Высокопреосвященства оставалось невозмутимым, но Луи слишком хорошо знал Сезара, а мужчины рода Мальвани похожи не только внешне. Ювер еще шутил, что на самом деле они все-таки разные, просто для людей все «тигры» на одно лицо. Жорж, почувствовав взгляд, обернулся. — Луи, вам не кажется, что иногда нарушить данное слово почетнее, чем сдержать? Ваш дед ничего на сей счет не говорил?
— Не припомню, — удивился Трюэль, — но мысль любопытная. Дед как-то сказал, что проще всего тупо следовать «Кодексу Розы». Самое худшее, что тогда может с тобой случиться, — это смерть.
— Не помнишь, к чему это он? — быстро переспросил Мальвани.
— Кажется, речь шла об Артуре… Нет, точно не помню.,
— Жаль…
— От, развели филозопию, — набычился Лось, — воину это ни до чего. Если слово дал по-глупому, нечего его держать! Вот как бы ты, — палец Рорика уперся в грудь Луи, — узнал про измену, а с тебя б обманом слово вытянули молчать, ты б молчал?
— Ну, я бы не дал такого слова никогда.
— Ой, не зарекайся. Вы, арцийцы, — путаники. Вот стану я с тобой говорить, скажем, о Гелене, да и попрошу поклясться. То бишь не говорить никому, что я тебе скажу. Ты ж пообещаешь, потому как будешь думать, что то про честь женщины. А я тебе про измену расскажу, га? — Рорик с довольным видом откинулся назад. — И что ты со мной делать будешь? И со словом тем дурным?
— Можно, не нарушая слова, убить изменника, — заметил Мальвани, — и все будет в порядке.
— Уел, Твое Высокопреосвященство, умный ты, за что и люблю. И еще за то, что с мечом на «ты»..
— А раз уел, так послушай. Если хочешь подложить Пьеру свинью, отпусти его посла.
— После того, что тот нес? Да за кого он меня держать станет? Нет, нельзя его отпускать…
— Не хочешь отпускать наглеца, — улыбнулся граф Лидда, — отпусти труса.
— Труса?! Еще чего? Червяков нужно давить. И хватит об этом! — Лось сунул пустой кубок кому-то из слуг и махнул рукой.
Наступил черед лейтенанта Эсташа. Этот не бранился, а умолял, каялся и доносил. Луи прикрыл глаза, чтобы не видеть перекошенного лица, но, к сожалению, заткнуть уши было невозможно.
Лейтенант новой гвардии Пьера Тартю очень хотел жить, но единственный довод, который он приводил в свое оправдание, — это то, что его заставили. Что именно заставили — было неясно, так как все прегрешения Эсташа перед Гварой и покойным Александром Тагэре состояли в том, что лейтенант со своим отрядом проводил графа Мо до границы, где и остановился. Эскотцы напали на них на арцийской земле и повязали, как овец, пленник должен был возмущаться, а он ползал на коленях.
Из нечленораздельных воплей следовало, что во всем виноват граф Мо и его родня, а сам Эсташ всегда ненавидел предателей Вилльо и готов собственной рукой покарать хотя бы одного из них. Арциец вопил бы долго, но Лось не был расположен слушать.
Все повторилось. Извивающийся, на сей раз от ужаса, осужденный, рассекающий воздух тяжелый двуручный меч, подпрыгивающая голова, алые пятна на подтаявшем снегу… Как просто, словно свинью закололи.
— И все же, Рорик, я должен в последний раз попросить вас подумать, — Лидда на удачу явно не надеялся, говоря лишь для очистки совести, — казнить посла Тартю — глупость.
— Да кто он мне, этот кошкин сын?! Пусть хоть лопнет со злости, мне-то что? От Церкви отлучат, дак мы свою учредим, и пошли те кантисские святоши жабе под хвост. — Рорик подмигнул Луи. — Война так война! Этот недоделанный поганец еще меня не знает.
— Боюсь, как раз знает, — вставил граф Лидда, — потому так и поступает. Он ублюдок и трус, но с головой у него все в порядке.
— А трусу голова — что курице крылья. Хоть есть, хоть нет, все одно не полетит. К вечеру снег будет, пора кончать. Давайте последнего.
— Рорик! — Луи подивился напряжению, звучавшему в голосе Мальвани.
— Ну, чего? Я Рориком родился, Рориком и помру.
Мальвани не ответил, глядя куда-то вдаль. Проклятый, да что с ним такое сегодня?! Ра-Гвар не прав, но это не смертельно. Гваре отлучение не так уж и страшно, а воевать в здешних горах можно до скончания века. Конечно, лучше б на месте Базиля оказался его братец, если уж нельзя схватить за шиворот Рогге или самого Тартю, но на безрыбье и рак — рыба. Может, Лось поступает не столь уж и глупо. Его эскотцы, по крайней мере, будут довольны, а согласие подданных накануне войны важнее всего.
— Базиль Гризье, граф Мо, можешь ты что-то сказать нам, або Триединому, в свою защиту? — Лось придерживался раз и навсегда заведенного порядка, хотя за века существования эскотского правосудия вряд ли нашлась бы пара ответов, подаривших осужденным жизнь. Гризье видел, как умирали Жись и Эсташ, и на свой счет явно не обольщался. Сын Элеоноры был очень бледен, но совершенно спокоен.
Луи не терпел этого хлыща, но, надо отдать ему справедливость, держался тот достойно. Не трясся, не опускал глаз, не пытался оправдаться. Да и как бы он мог оправдаться, особенно после выкриков Эсташа? Базиль Гризье был на Гразском поле вместе с Тартю, именно он привез в Мунт известие о победе, после чего Аганн и Эж захватили столицу. Что он мог сказать «в свою защиту»?
— Ничего, монсигнор. — Базиль Гризье говорил негромко, но внятно. — Я тот, кто я есть, и я жил так, как я жил.
— Ты знал, что с тобой будет, если перейдешь Арону?
— Знал.
— И все-таки перешел?
— Все-таки перешел. Но Эсташ не переходил.
— Покойник дважды трус и предатель. Сначала предал короля, а потом и тебя.
— Пусть так, но перед Гварой его вины не было. Не было его и на Гразском поле.
— А ты был?
— Был.
— Ты предал короля!
— Да, — губы Базиля искривило что-то долженствующее изображать усмешку, — я предал короля.
— Ра-Данн, — возвысил голос Лось, и воин, которому предстояло отправить Базиля на Серые Равнины, шагнул вперед, и одновременно со своего места вскочил кардинал.
— Рорик, я должен сказать…
— Нет! — Базиль стал еще бледнее, хотя это было непросто. — Слово Мальвани!
Кардинал медленно опустился на свое место, безнадежно прошептав «проклятый дурень», а на лице Базиля отразилось неимоверное облегчение.
— Благодарю Его Высокопреосвященство. Монсигнор, я готов.
— Готов так готов, — хмыкнул Рорик и задумался.
Осужденный стоял неподвижно, глядя прямо перед собой, и Луи подивился, откуда у сынка Элеоноры такая выдержка. Граф Лидда о чем-то перешептывался с Мальвани, которого непонятно с чего обуял приступ милосердия, небо повисло совсем уж низко, на щеку Трюэля упала острая снежинка, холодная, как сама зима, и сразу же растаяла. Арциец механически стер каплю и вздрогнул от трубного хохота. Смеялся, вернее, ржал Лось, на лице которого был написан восторг от собственной персоны.
— Эй, Ра-Данн, — хозяина Гвары и Набота прямо-таки распирало, — сними-ка с этого молодчика цепи. Слушай, Гризье, или как тебя там. Мои гости правы. Ты — враг, Проклятый тебя побери, но ты — посол! Ты привез мне подлое письмо, я подумал и решил на него ответить. Ты отвезешь мой ответ и мой подарочек ублюдку, что имеет глупость называть себя королем?
— Я обещал привезти Пьеру Тартю ответ гварского господаря, если на то будет его воля. — Базиль не мог Скрыть, нет, не облегчения — удивления. — И я привезу его.
— Добре. Завтра получишь письмо и подарочек. — Лось кивнул на корзину с головами Жися и Эсташа. — У тебя хватило наглости заявиться ко мне, надеюсь, ты и перед кошкиным сыном юлить не станешь.
— Я отвезу ответ Рорика Ра-Гвара Пьеру Тартю, — твердо повторил Базиль Гризье.
Ра-Данн довольно ловко снял с пленника цепи, тот грациозно поклонился и, пошатнувшись, свалился на руки своего несостоявшегося палача.
— Проклятый! — буркнул властитель Гвары. — Держался, держался и спекся. Ласло, дай ему царки, что ли…
— Монсигнор, — крикнул воин, — тут царкой не обойтись! С ним неладное что-то. Похоже, горячка, и сильная.
— Ну так тащите его в тепло, если помрет, головы оторву! — рявкнул Рорик и, сияя, повернулся к Лидде. — Ну и рожа у кошкиного сына будет, как тот нахал ему мой подарочек передаст. Как представлю, чисто медом по душе!

[Сумасшедший Самолётик]

— Докладывайте.
— Ваше Величество, сегодня вашей аудиенции испросило одиннадцать человек, и первым я осмелюсь назвать графа Мо.
Пьер не поверил своим ушам. Базиль Гризье пересек Арону, о чем доложил лейтенант Эсташ, но после этого известий с границы не поступало. Тартю со дня на день ожидал возвращения лейтенанта с донесением об убийстве посла и уже подготовил приличествующую случаю скорбную фразу о том, что он потерял верного подданного и доброго друга, а Базиль вернулся. Неужели Лось его отпустил? Не может быть! Скорее всего малому удалось бежать. Зря он это сделал, но придется изобразить радость по поводу возвращения будущего родича, Проклятый его побери!
— Мы рады видеть графа Мо. Он будет говорить первым. Пригласите всех ожидающих аудиенции, и начнем.
Возможно, Базиля Гризье и пригласили первым, но вошел он последним, когда остальные нобили уже выстроились у стены, взирая на Его Величество с должным благоговением. Пьер не обольщался: пришедшие изображают любовь, потому что надеются что-то получить, а те, кому от короля ничего не нужно, все еще выжидают. Ничего страшного: приручим шакалов, потом придут лисы, а затем и медведи. Король истинно королевским жестом оперся о подлокотник, удостоив будущего шурина благосклонным взглядом.
Брат Норы был в дорожной одежде и высоких сапогах, а на руке графа, странное дело, висела плетеная деревенская корзинка. Базиль похудел, на скулах горел лихорадочный румянец, но в остальном он выглядел как всегда. Легкой походкой подойдя к подножию трона, граф Мо грациозным движением преклонил колено и поднял голову, ожидая слова сюзерена. На породистом лице не читалось ничего, кроме почтительности, но Пьеру отчего-то стало неуютно. Возможно, потому, что он не ожидал, что Гризье уцелеет, и видел, что тот, уезжая, не обольщался насчет собственной участи.
— Мы рады вашему возвращению, граф. Признаемся, что мы волновались. Как прошло путешествие? Вижу, вы прямо с коня.
— Да, Ваше Величество, на моих сапогах еще не высохла грязь Набота. Я проследовал прямо во дворец и нижайше прошу простить мне мой вид.
— Арцийского нобиля красит не одежда, а верность и доблесть, — выдержав эффектную паузу, изрек Пьер, — встаньте и расскажите нам о вашем путешествии. Вы передали наше послание Рорику Ра-Гвару, не так ли?
— Да, Ваше Величество, — наклонил голову Базиль.
— Что он ответил?
— Рорик Ра-Гвар не считает себя вассалом Вашего Величества.
— Вы так полагаете или же вы привезли ответ?
— Я привез ответ. Рорик Ра-Гвар счел уместным передать вам послание и то, что он называет подарком. Вот первое, — Базиль вытащил из-за пазухи зашитый в кожу свиток, — а вот и второе. — Он приподнял корзину.
— Откройте.
Граф Мо невозмутимо откинул крышку. Он, без сомнения, знал, что внутри, так как сохранил полное спокойствие, а вот Пьеру это не удалось. Лившийся сверху свет позволил рассмотреть дары Лося во всех подробностях. Жись Фронтерский и лейтенант Эсташ в последний раз удостоились королевской аудиенции.
— Что это? — квакнул Пьер, позабыв о королевском величии.
— Ответ Рорика Ра-Гвара. — Голос Базиля звучал бесстрастно и ровно.
— Вы… Вы привезли это… сюда?
— Я исполнил приказ моего короля, — в лиловых глазах Базиля мелькнула и погасла злая искра, — отвезти указ Его Величества Рорику Ра-Гвару и доставить его ответ.
— Как вышло, что лейтенант Эсташ мертв, а вы живы? — Лицо короля все еще сохраняло утонченный бледно-зеленый оттенок, но он уже справился с собой.
— Лейтенант Эсташ и его люди видели свой долг в том, чтобы проводить меня до Ароны. Дальше я поехал один. На Гварском берегу меня ждали. Видимо, Рорик счел неприличным, что посол Арции прибыл без должного эскорта, и озаботился таковой обеспечить. Я и, — Базиль улыбнулся, — около трех десятков воинов Ра-Гвара направились к Рорику, с которым я имел… гм… непродолжительную беседу. С лейтенантом Эсташем я увиделся лишь во время казни.
— Вы просили Ра-Гвара о помиловании?
— Отнюдь нет. О помиловании просил Эсташ, но Рорик известен тем, что все делает наоборот. Он казнил не меня, а лейтенанта.
— Жись Фронтерский и его люди подверглись нападению Гвары?
— Нет, нападению Луи Трюэля и Мориса Шаотана.
— Они в Гваре?!
— Да, как я понял, всего около тысячи человек.
— Вы видели их?
— Во время казни граф Трюэль и барон Шаотан были вместе с Рориком и кардиналом Георгием, а Хайнц командовал дарнийским отрядом.
— Не было ли там Рафаэля Кэрны и… — Пьер осекся, но Базиль его прекрасно понял.
— Маркиза Гаэтано в Гваре я не видел.
— И все равно вы задержались.
— Прошу прощения у Его Величества. Меня задержали. Сначала Рорик, а потом — лихорадка. Я выехал сразу же, как смог сесть в седло.
— Вы честно, выполнили свой долг, граф, — на бледных губах Пьера появилась любезная улыбка, — и проявили не только недюжинную смелость, но и дипломатические способности. Мы полагаем, что ваше призвание — не военная служба, а дипломатическая, и назначаем вас нашим послом при ифранском дворе. Мы очень сожалеем, что у вас не будет времени для отдыха, но вам придется отправиться не позднее чем завтра к вечеру.
— Благодарю Его Величество за высокую оценку моей недостойной персоны. Я постараюсь оправдать оказанное мне доверие.
— Граф Мо, дайте нам письмо Рорика и можете идти. Мы вас больше не задерживаем. Засвидетельствуете мое неизменное расположение вашему семейству, и особенно прелестной Элеоноре. Барон Эж, возьмите у графа Мо его ношу. Мы приказываем похоронить останки наших слуг и союзников должным образом. Гофмейстер, прикажите принести медный поднос и огненный камень.
Лакей, тенью скользнув в не успевшую захлопнуться за Базилем Гризье дверь, принес овальный эллский поднос и оправленный в серебро огненный камень. Король брезгливо, двумя пальцами взял послание, открыл футляр и, бросив желтоватый лист на узорчатую медь, поджег. Огонь загорелся не сразу — видимо, в пути бумага отсырела. Наконец по краям письма затанцевали огненные язычки.
— Мы не желаем знать, что нам пишет изменник и убийца, — изрек Пьер. Ответом ему было подобострастное мычание, сменившееся гнусным кошачьим воплем. Два огромных черных кота, сцепившись в смертельной схватке, рухнули откуда-то сверху прямо к ногам державшего поднос слуги. Тот от неожиданности разжал руки, раздался грохот, медный противень и охваченная огнем бумага упали на пол. Лакей, однако, не растерялся, стремительно затоптав пламя. Пахнуло дымком, очумевшие от собственной наглости коты куда-то юркнули и исчезли, а на гладкой мраморной стене под гербом Арроев, где вскоре должен был появиться портрет короля, проступили огненные буквы.
Его Величеству Пьеру Седьмому все же пришлось прочесть письмо Гварского Лося, и не только прочесть. Зал наполнил звон кубков, грубый многоголосый хохот и оскорбительные выкрики, а на черном эландском мраморе медленно остывали слова, которые могли прийти в голову лишь пьяным эскотским варварам.

[Сумасшедший Самолётик]

Дома его не ждали, хотя сестры обрадовались, в отличие от дядюшек и брата. Кажется, Жорес привык утешать себя мыслью, что лучше быть слепым, но живым, чем потерять голову. Что думала мать, Базиль так и не понял. Зла сыну она, конечно же, не желала, но и радости от встречи он не заметил. Видимо, с его стороны было наглостью живым и здоровым вломиться во время ужина в особняк на улице Борзой.
Со стороны это, несомненно, выглядело забавно. Жаль, под рукой не оказалось мазилы, взявшегося написать картину «Возвращение ненужного сына». Первой оправилась Нора. Просияв огромными голубыми глазами, сестрица выразила общее недоумение:
— Базиль, а как же Лось тебя отпустил?
— Нора, — улыбнулся он, — я тебя обожаю, но кончай говорить что в голову взбредет. В замужестве это вредно. А Лось меня отпустил, потому что Лидда его убедил подумать. Вот он и надумал, что лучше я отвезу Тартю башку Жися Фронтерского и письмо неприличного содержания, чем какой-нибудь отважный эскотец отвезет ему две башки. Тогда Пьеру пришлось бы искать нового дурака, чтобы отвезти башку гварского посла назад, чтобы Лось в обмен послал башку арцийца, чтобы… Короче, Рорик понял, что послов не напасешься, и решил использовать что под руку попалось, то бишь меня.
— И ты привез сюда мертвую голову? — побледнела Нора.
— Две. Но не сюда, а во дворец. Кстати, может, мне подадут прибор?
— Ты привез во дворец голову Жися? — подал голос молчавший до этого Жорес.
— Ну, я же обещал, и потом, не сюда же ее было тащить?! Нора бы испугалась, она еще не привыкла, хотя пора учиться.
— Я сыт, — Жорес резко отодвинул прибор, — помогите мне!
Мать, бросив раздраженный взгляд на Базиля, взяла старшего сына под руку, и они вместе вышли. Интересно, куда братец дел жену?
— Ты невозможен, Базиль, — заметил Реви, — «Черную Лозу» будешь?
— Пожалуй… Только в чем же моя невозможность? В том, что Лось меня отпустил? Извините, от меня это не зависело, я из кожи вон лез, чтобы мне оттяпали голову. Перестарался, видимо. Рорик сначала бесился, а потом вообразил на своем месте нашего обожаемого монарха и решил получить удовольствие.
— Удовольствие?
— Именно. Когда эскотцы сочиняли письмо Пьеру, они ржали на всю Гвару. Кстати, Нора, радость моя, никогда не спрашивай супруга, что ему написал гварский господарь.
— Почему? — Большие глаза стали еще больше.
— Потому, — Базиль чмокнул королевскую невесту в щечку, — что это неприлично. Это ужасно гадкое письмо с прорвой нехороших слов и грубых пожеланий.
— Мы будем воевать? — спросила Нора.
— Воевать? С кем и зачем?
— С Ра-Гваром. Ведь он оскорбил короля.
— У нас очень умный король, деточка. Он оскорбляется только тогда, когда это полезно для здоровья. Оскорбляться на Лося сейчас вредно.
— Но он ведь нас обидел?
— О святой Эпоминонд и прочие святые! Нора, умоляю тебя, говори только об утятах.
— Об утятах? Почему?
— Потому что они желтые, маленькие и пищат. Я, пожалуй, еще раз возьму пример с Жореса и пойду к себе…
Базиль подмигнул сестрам, подхватил кувшин с «Черной лозой» и поднялся в свои комнаты. Разумеется, они были заперты, и дверь пришлось вышибать ногой. Внутри было чисто и опрятно, как в гробу. Куда-то исчезли все книги и безделушки, платье было сложено в сундуки, занавеси сняты. Не хватало только запаха атэвской смолы, чтобы вообразить, что тут лежит покойник. Родичи ждали лишь известия о его смерти, чтобы немного походить в трауре и забыть навеки. Любопытно, что сталось с его собаками и ловчими птицами? Проклятый, как холодно! Еще бы, зачем в пустых комнатах топить, а может, он все еще нездоров?
Глупо было уезжать, пока не прошла горячка, но оставаться в Гваре было вовсе тошно. Он, конечно, привык быть чужим и врагом, но одно дело, когда ненавидят тебя как тебя, и другое, когда ты считаешься послом захватившей трон пошлой сволочи. И никуда от этого не деться, Нора будет королевой, мать — королевской тещей, а он — шурином и дураком на посылках. И это на всю жизнь, потому что, если Тартю свалят, конец им всем…
Базиль сорвал с дивана чехол из небеленого холста и, не снимая сапог, устроился на подушках из хаонгской парчи. Тут и не захочешь, а напьешься. Ни жизнь его никому не нужна, ни смерть. Обидно вообще-то! Он два с половиной раза готовился умереть: когда оказался лицом к лицу с Рафаэлем Кэрной, затем в Гваре от меча и напоследок от горячки. Но не умер, а стал послом в Ифране… Ехать нужно завтра, но это-то как раз ничего. После нежной встречи в отчем доме не только к «паучатам» сбежишь, а куда подальше. В Черный Сур или к Проклятому, куда его Кэрна и послал.
Младший из братьев Гризье крупными глотками допил «Черную лозу» и зашвырнул кувшин в угол. Кувшин разбился, веселее не стало. Оставаться в фамильном особняке не просто не хотелось, не было сил! Граф на скорую руку переоделся, прицепил дорожный меч, подошел к зеркалу, кое-как пригладил растрепавшиеся волосы, набросил плащ и вышел. Как назло, в приемной торчала парочка троюродных дядюшек, задавших потрясающий в своей глупости вопрос, куда это он собрался на ночь глядя. Базиль с удовольствием сообщил дорогим родственникам, что направляется к Жизели и вернется к утру, и шагнул в позднюю осень.

[Сумасшедший Самолётик]

Сказать, что погода была мерзкой, значило не сказать ничего. Дорожка от парадной двери до конюшни была испятнана лужами, в которых мокли бурые листья, сорвавшийся с цепи ветер швырялся мокрым снегом, норовя залезть в любую щелочку между телом и одеждой. Гризье надвинул на самые глаза берет и вскочил в седло. Лучше слякоть, чем родственники, но куда же поехать? Деньги у него были, но меньше, чем к куртизанкам, графа Мо тянуло только в иглеций. Конечно, таверен в Мунте пруд пруди, он и раньше таскался по ним, переодеваясь то в студьозуса, то в провинциала. Тогда его забавляло, что горожане, не узнавая, кто перед ними, честили во все корки его семейку, но теперь слушать про «пуделей» было невмоготу.
Друзей у него, в отличие от пропавшего короля, не имелось, а приятели, приятели удивятся его появлению, примутся глупо шутить и расспрашивать про Лося… Проклятый, неужели все-таки к Жизели? Базиль поворотил коня в Хлебный переулок, миновал площадь святого Амброзия и выехал к еще не замерзшей Льюфере. Черная, холодная вода была словно бы подернута слоем сала, в котором исчезали большие рыхлые снежинки. У реки было еще холоднее, чем в городе, граф поплотнее запахнулся в плащ (лекарь Лося не советовал ему мерзнуть и был прав) и двинулся было к Новому Мосту, но глаза уперлись в громаду Речного Замка! Вот оно! Теперь он знал, куда поедет. К братьям, рады они ему или нет, но он их хочет видеть. Хочет, и все тут!
Краснорожий и усатый караул-декан попытался объяснить, что видеть принцев можно лишь с разрешения короля, но Базиль отступать не собирался. Холода и презрения в его голосе было не меньше, чем в волнах Льюферы.
— Я хочу видеть своих братьев, и я их увижу, даже если мне придется снести тебе башку, а с Пьером Тартю я как-нибудь разберусь.
Караул-декан рыпнулся было кого-то вызвать, но Базиль успел спешиться и железной хваткой взял беднягу за плечо.
— Хочешь жить, и жить хорошо — веди.
Пьянчуга оказался смышленым и, дав знак стражникам, повел строптивого гостя внутрь цитадели. Внутри Речной Замок выглядел сносно, но отчего-то Базилю ужасно не понравился. Все — узкие переходы, стрельчатые окна, забранные витражами, факелы в гнездах, выполненных в виде лап каких-то зверей, — казалось тревожным ц предательским, а может, он просто был пьян. На одной из лестниц они встретили высокого воина в молочно-белом. Граф догадался, что это «наставник» Филиппа и Александра. Он его видел один раз и вряд ли узнал бы в другом месте и в другой одежде — лицо циалианского рыцаря не принадлежало к числу запоминающихся.
Белый был явно удивлен и раздосадован, но Базиль не дал ему даже рта раскрыть.
— Я пришел повидать моих братьев, сигнор, и я их увижу.
— Но…
— Никаких «но», — поднял бровь Базиль. — Вы меня не остановите. После Лося Олень — животное мелкое.
Если рыцарь и хотел помешать, то передумал.
— Я и не думаю вас останавливать, хоть вы и явились поздно, никого не предупредив, и пьяным. Но я понимаю ваше желание после того, что вы пережили, повидать родных, ведь вам завтра в путь.
— Вы прекрасно осведомлены, сигнор. А пьян я ровно настолько, насколько нужно, чтобы не бояться затеять ссору.
— Ссоры не будет, — резко ответил циалианец, — проходите.
Базилю не понравилось, что дверь в покои Филиппа и Александра запиралась снаружи, но выяснять отношения было не с кем. Циалианец повернул ключ и исчез, разговор был окончен. Граф Мо пожал плечами и толкнул дверь. Братьям будущей королевы отвели угловую башню. Из обширной приемной со стенами, увешанными допотопным оружием, и камином, в котором можно было зажарить целого кабана, виднелись три двери. Одна была распахнута, там горел огонь и слышался голос. Базиль еще раз пожал плечами — мать не раз выговаривала ему за эту привычку, — бросил мокрый плащ на пустующее, довольно-таки потертое кресло и пошел на свет.
Алек лежал на кровати и болтал ногами. Филипп читал ему вслух — разумеется, про Леонарда. Младший брат за прошедшие месяцы потолстел, старший — осунулся. Услышав шаги, он захлопнул книгу и резко обернулся. В больших синих глазах застыло удивление, сменившееся с трудом сдерживаемой яростью.
— Здравствуйте, братья, — граф отвесил нарочито церемониальный поклон, — неужели вам так противно меня видеть?
— Нет, — Алек, улыбаясь, вскочил и подбежал к гостю, — а как ты вернулся?
— Верхом, — сообщил Базиль, в горле которого отчего-то запершило.
— Хорошо, — обрадовался Алек, — я всем говорил, что тебя не убьют.
— И оказался прав.
— Почему тебя впустили? — резко спросил Филипп.
— Сначала я пригрозил пьянице мечом, а потом объяснил кое-кому разницу между Лосем и оленями. Как вы тут?
— Мне тут не нравится, — улыбка Алека погасла, — нас никуда не выпускают. Сигнор Арвэль говорит, что сначала мы должны закончить образование.
— Врет, — заявил Базиль и повернулся к Филиппу, — я понимаю, что ты разочаровался в Лосе, но он раздумал меня казнить. Я видел Луи Трюэля и Мориса Шаотана. Оба в Гваре…
Он не знал, о чем с ними говорить. По крайней мере, с обоими сразу. Филиппу следовало бы сказать про Кэрну и предостеречь от нападок на Тартю, но Алек мог проболтаться. С Алеком он бы пошутил и повалял дурака, но под настороженным, неприязненным взглядом Филиппа это не получалось. Зачем он сюда пришел, собственно говоря? Просто потому, что больше идти некуда, только и всего.
Базиль оживленно рассказывал о путешествии и эскотских обычаях и первый же смеялся своим шуткам. Потом расспросил братьев о житье в Речном Замке. Их прятали от людей — видимо, чтобы никто не вспомнил, что по закону, если Пьер уничтожит акт о вступлении Александра на престол и представленные священником доказательства женитьбы покойного короля на какой-то там Клотильде, королем становится Филипп. Да, пока кузен — несовершеннолетний, и Тартю с матушкой могут считаться регентами, но потом… Потом дурака придется спасать, а он, как назло, пользуется каждым удобным случаем, чтобы дразнить гусей.
— Все читаешь? — Базиль кивнул на книгу, не придумав ничего лучшего, чем вернуться к старому спору. — Сам с ума сошел и брата сводишь?
— Если я не научу Алека, что значит честь, это не сделает никто.
Проклятый, сначала надо выбраться отсюда, с честью ли, без нее ли… Свадьба в конце зимы. На нее он приедет, иначе это будет нарушением этикета, и к этому времени нужно что-то придумать. Как некстати, что мальчишки сейчас вместе!
— Так и сидите под одной крышей?
— Нет, уроки у нас в разное время и с разными учителями, — сообщил Алек. — Ты когда уезжаешь?
— Завтра, вернусь к Нориной свадьбе. Филипп, когда закончишь обсасывать Леонарда, почитай про Эжьера. Помнится, рассказ о нем в той же книжке.
— Про клятвопреступника я ничего не желаю знать!
— А ты все-таки почитай. Почитай и подумай. Иногда больше чести — нарушить клятву, чем сохранить.
— Кто это сказал? — подозрительно осведомился Филипп.
— Луи Трюэль, хотя, возможно, он лишь повторил слова деда.
Больше говорить было не о чем. На смену возбуждению пришла усталость, Базиль, дивясь своей сентиментальности, чмокнул Алека в лоб и зачем-то подал руку Филиппу. Тот долго, очень долго смотрел на брата, потом медленно протянул руку. С чего бы это? Базиль делано засмеялся и вышел. Назад его провожал все тот же караул-декан. Убедившись, что в коридоре ни души, Базиль снял с пояса туго набитый золотом кошелек. Этой взятки хватило бы на два десятка пьяниц, но граф Мо никогда не был жадным.
— Это тебе, но чтоб мальчишки были в порядке. А то три шкуры сдеру.
— Монсигнор, — стражник аж застонал, то ли от страха, то ли от жадности, — жизнью клянусь! Все сделаю!

[Сумасшедший Самолётик]

Авира была не столь уж мерзким городом. По крайней мере, здесь ему не шипели в спину. Он был свободен, не стеснен в средствах и почему-то назывался послом, хотя ничего не решал. Пьер с Жоселин устраивали свои делишки с помощью других посредников, а делом графа Мо были немногочисленные королевские приемы и охоты, на которых он развлекал гостей. Это было нетрудно: для ифранских кавалеров арцийские шутки были такой же новостью, как арцийская галантность для ифранских дам, привыкших к грязнуле Пауку и его склочной дочке-регентше.
Веселиться в Ифране умели плохо, и среди местных мышей Базиль Гризье тянул, самое малое, на черную белку. Если б только при здешнем дворе поменьше говорили о победе, но ифранская знать упивалась падением Тагэре, смаковала подробности и смеялась над, арцийцами, скушавшими посаженного Авирой короля.
Пьер Тартю для ифранской знати был наемником, полезной вещью, купленной за скопленные Пауком денежки. Базиль полагал, что продлится сие недолго: на консигне Пьера следовало бы поместить кукушонка и девиз «Что стоит услуга, уже оказанная!». Заступаться за своего сюзерена графу Мо не хотелось, но за Арцию было обидно. Базиль никогда не страдал особой любовью к отечеству, но он привык, что Арция была сильной, а ее королей уважали и побаивались. И их стоило уважать, особенно Александра, на место которого усадили старообразного человечка с недобрыми, хоть и умными глазами. Будущий родственник, чтоб его! Даже не «пудель», а так, облезлая дворняжка… Но при этом бешеная.
Правду сказать, Базилю ужасно не хотелось ехать на сестрину свадьбу и еще меньше хотелось представлять Нору в постели с Тартю. Это было оскорблением почище прилипших к ним оскорбительных кличек. Но ехать придется: если его не будет, мать не поймет. И ифранцы не поймут, и Пьер… Граф Мо понимал, что уступит, как уступал всю жизнь, но играл с собой в поддавки, делая вид, что еще не решил и что скорее всего останется под благовидным предлогом в Авире. Может же он, в конце концов, заболеть?!
«Мы ждем вас не позднее чем в двадцатый день месяца Вепря, так как бракосочетание назначено на двадцать второе и вам, как брату, предстоит вести невесту к алтарю…» Именно, что предстоит, хотя делать это должен был Жорес. Именно он заключил с Тартю и его матерью сделку, но кнут Рито Кэрны выбил у брата из рук и право вручить сестру тощему ублюдку, и канцлерский ключ, и весь мир. Мать и Жорес Кэрну ненавидят, но мириец исчез, а младший брат — нет. Базиль Гризье, вот он! Жив, здоров, даже из Гвары вернулся, и, похоже, Аганн за это скоро его возненавидит.
«Постарайся не сломать себе башку», — сказал ему Рафаэль во время их чудовищной встречи. Байланте и впрямь не хотел, чтобы с ним что-то случилось, а Жорес хочет. Интересно, как в человеке помещается столько злобы…
Базиль отшвырнул материнское письмо. Напиться? Не стоит. Завтра идти к Жоселин, а ее и на трезвую голову не выдержать, не то что с перепою. Он и так то и дело напивается, глупо все это, лучше пойти пройтись, благо ночь сказочная. Даже странно, что под такими звездами живут такие твари. Граф Мо кое-как пригладил волосы, подумал, не поддеть ли под куртку кольчугу, но не стал: после того как Паук лет сорок назад приказал всем, заподозренным в грабеже, воровстве и скупке краденого рубить правую руку и левое ухо, Авира стала очень мирным городом. Если там что и случалось, то дуэль или заказное убийство, но Базиль Гризье твердо знал: в Ифране его убивать некому и незачем. И это тоже было унизительным. Арциец, как всегда, когда вспоминал о чем-то противном, пожал плечами и вышел на улицу, с досадой махнув дежурному слуге, вознамерившемуся было за ним последовать.
Редкий в этих краях снег стаял, подсохло, и можно было не опасаться за судьбу плаща и сапог. Базиль медленно шел по извилистым улицам куда глаза глядят. Заплутать он не боялся, а бродить по городу он мог ночи напролет, он и по Мунту в свое время частенько гулял, только там приходилось переодеваться. Граф прошел вдоль Собачьего канала, свернул в какой-то узкий проулок, немного помедлил у ночной таверны, в которой, судя по всему, продавали неплохое вино, но заставил себя продолжить путь. Мысли скакали, как воробьи: Базиль думал то о Лосе и его письме, то о Мальвани, то о братьях, которые ему приснились прошлой ночью. Филипп уводил Алека за руку по залитой светом лестнице. Алек счастливо улыбался, а лицо Филиппа было бледным и напряженным. На верхней площадке брат обернулся и помахал ему рукой, выронив свою треклятую книжку. Она полетела вниз, но Базиль изловчился и подхватил растрепанный том у самой земли, а когда вновь взглянул на лестницу, там было пусто…
Смешно, но он соскучился по мальчишкам и ради них готов выдержать даже безупречного Леонарда…
Топот, шум и крики, раздавшиеся впереди, заставили Базиля вздрогнуть, уж слишком неожиданными они были. Граф Мо заколебался: идти ли ему на шум или свернуть. Судя по всему, кто-то с кем-то выясняет отношения, ну и пусть их! Он — «пудель», а не байланте, его дело сторона, это Кэрну хлебом не корми, дай во что-то впутаться.
Базиль Гризье вполголоса выругался и сначала пошел, а потом и побежал на шум. Эту часть Авиры он не знал, но в Мунте в таких кварталах, населенных зажиточными горожанами, находили тайное пристанище знатные любовники. Гризье обогнул какой-то угол и столкнулся с тяжело дышащим человеком. Было темно, и они не могли разглядеть друг друга, но слышать ночь не мешала — близко, очень близко топотали вооруженные люди. Дюжина. Не меньше.
— Убегаете, сударь? — шепотом осведомился Базиль.
— Пустите, — прошипел незнакомец.
— Он туда свернул, больше некуда! — рявкнул кто-то совсем рядом.
— Сейчас глянем.
Первый голос показался Базилю знакомым, впереди мелькнул свет, дома вокруг спали или делали вид, что спят, крепко запертые и равнодушные. Базиль решительно схватил незнакомца за руку.
— Вас догонят.
— Значит, буду драться.
— Не будете. — Отчего-то Гризье стало весело, как не было давно. Он торопливо стащил с головы щегольской берет с пером авеструса и сунул чужаку, а его собственный сорвал и перебросил через ближайший забор.
— Приведите себя в порядок, живо!
— Вы с ума сошли.
— Возможно, но выбирать вам не приходится, они сейчас будут здесь.
Ифранец торопливо нахлобучил берет Базиля, а тот взял его под руку и громко засмеялся.
— Дорогой друг… Какая приятная прогулка. Хорошо, что вы меня уговорили…
— Что вы делаете? — Незнакомец попробовал выдернуть руку, но Базиль его удержал, успев шепнуть в самое ухо:
— Я — Базиль. Вы меня знаете сто лет, мы гуляем по кабакам и всю ночь вместе…
Ответа он не получил — погоня была уже в двух шагах. Вооруженные люди, трое из которых несли фонари, остановились как вкопанные. Базиль ослепительно улыбнулся.
— Господа изволят любоваться звездами? Их хватит на всех…
— Кто вы? — Первым заговорил сухопарый седоватый человек в лиловом, которого Базиль тотчас узнал. Граф Вардо, один из самых влиятельных людей в Ифране, но, Проклятый, в каком виде! Бледный, руки трясутся…
— Я? Я-то Базиль Гризье, граф Мо, — арциец даже не понял, что чуть ли не слово в слово повторяет слова Крапивника, — а вот вы кто такие?
Вардо оторопело уставился сначала на Базиля, а затем на его спутника — темноволосого молодого человека с тонким нервным лицом, которого граф Мо не видел никогда в жизни.
— Морис, что вы тут делаете?
Ага, его зовут Морис… Уже хорошо.
— Мы здесь гуляем. С другом, — пояснил Базиль, яростно сжимая локоть новообретенного приятеля и старательно изображая узнавание, удивление и растерянность. — Ночь славная, а мне скоро ехать в Мунт. На свадьбу сестры. Но вы, монсигнор, неужели и вам не спится?
— Мы ищем одного человека, — бросил граф, — мимо вас никто не проходил?
— Проходил, — охотно сообщил Базиль. — Некто в берете. По-моему, он любовник хозяйки вот того дома. Мы даже в тень отступили, чтоб не смущать парочку, и тут появились вы. И все же, что случилось? Мы можем помочь?
— Неважно, — на жестком лице Вардо проступило очень странное выражение. Смесь сомнения и немыслимого, невероятного облегчения. — Я, видимо, ошибся. А вы, значит, решили прогуляться? И давно вы гуляете?
— С вечера, — в первый раз подал голос Морис, — Базиль послезавтра уезжает, а я ему завидую.
— Так в чем же дело? — Складки на лице ифранского вельможи разгладились окончательно. — Почему бы вам не поехать вдвоем? Вы, Морис, по своему положению можете приветствовать венценосных новобрачных от имени Ифраны. Я завтра же поговорю с Жоселин.
— Благодарю вас, дядюшка.
— А теперь разрешите откланяться, встретимся завтра на приеме, — церемонно произнес граф и удалился вместе со своими людьми, фонарями и арбалетами.

[Сумасшедший Самолётик]

Ночь «старые приятели» закончили в таверне «Толстый повар», где варили прекрасный глинтвейн и заслуженно гордились маленькими слоеными пирожками с мясом и яблоками.
Базиль узнал, что полное имя его нового знакомца Морис-Эркюль-Реджинальд герцог Саррижский, что он приходится племянником графу Вардо, страстно влюблен в его юную жену и пользуется взаимностью. Этой ночью парочка решила встретиться, так как была уверена, что супруг останется во дворце, но безумно ревнивый Вардо заподозрил неладное и нагрянул домой. К счастью, Морис промешкал и влюбленные не успели оставить никаких доказательств своего преступления, а левретка Антуанетты, ненавидящая мужа хозяйки всеми фибрами своей собачьей души, почуяв врага, разразилась визгливым лаем. Морис успел выскочить в окно. Догадайся он затаиться, его бы не заметили, но влюбленный осел, торопясь завернуть за угол, оказался на освещенном месте. Вардо бросился в погоню. Судя по крикам, он отнюдь не был уверен, что преследуемый выскочил от графини, но при виде Мориса понял бы все. За себя Сарриж не боялся, но для возлюбленной разоблачение означало позор и смерть. Базиль в очередной раз пожал плечами: по его мнению, убивать из-за любви было пошло, а жениться на девочке, годящейся в дочери, глупо, но свои мысли арциец оставил при себе.
Юная Антуанетта вышла за знаменитого и могущественного вельможу и стала ему изменять… Любопытно, что станет делать Нора, если когда-нибудь влюбится, хотя в кого влюбляться при нынешнем арцийском дворе? Не в Рогге же! Базиль поднял кубок:
— За здоровье очаровательной Антуанетты, которую я еще не видел.
— За здоровье твоей возлюбленной!
— У меня ее нет, — засмеялся граф, — и не было. Любовницы были, не без того, но с великой любовью в Арции нынче плохо.
— Тогда за твою будущую любовь, — не унимался Сарриж. Как часто бывает с людьми, пережившими сильное потрясение, он изрядно захмелел. Куда сильнее самого Базиля, и это было непривычно. Морис с чувством пожал Базилю руку, клянясь в вечной дружбе, и закрыл глаза. Арциец огляделся и махнул трактирщику:
— Любезный, — аур, перекочевавший в широкую ладонь, сделал это слово материальным; хозяин заведения, казалось, прямо-таки источал любезность из глаз, рта, ушей, даже ноздрей, — мой друг устал. Я хотел бы оставить его на ваше попечение, к полудню я приведу ему лошадь.
— Монсигнор, все будет сделано. Можете на меня рассчитывать.
— А я и рассчитываю.
Граф Мо поднялся, кинул последний взгляд на друга до гроба и, насвистывая, вышел. Это было смешно, но он умудрился спасти влюбленных, одурачить ревнивого мужа, заполучить в друзья и спутники одного из знатнейших ифранских вельмож и при этом почти не напиться.

[Сумасшедший Самолётик]

Девушка в плотном розовом чепце продавала поддельные фиалки. Она была хорошенькой, но замерзшей. Носик покраснел, а губы, наоборот, побелели. Товар не шел, да и вообще народу на улице было меньше, чем обычно, и люди были хмурыми, хотя, возможно, во всем был виноват резкий, холодный ветер. Базиль Гризье с усмешкой полез в кошелек и купил у красноносой продавщицы всю корзинку. Та жадно схватила серебряную монету и с вопросом уставилась на Базиля, видимо, ожидая приглашения в соседнюю гостиницу. Можно было так и поступить, но граф Мо не любил делать то, чего от него ожидают, он пожал плечами, сунул корзинку с восковыми цветочками пажу и тронул коня. Настроение, и без того пакостное, отчего-то стало еще хуже. Похоже, он совсем спятил. Сначала не хотел уезжать в Авиру, а теперь бесится из-за того, что вернулся в Мунт.
Караковый атэвский жеребец Базиля, изящно переступая ногами в белых чулочках через замерзшие лужи, сам завернул на улицу Борзой. В отличие от седока он почитал особняк Вилльо своим домом. Может, стоило остановиться вместе с Морисом Саррижским? Нет, нельзя. Он не просто сопровождает высокого ифранского гостя на королевскую свадьбу, он — брат невесты, ему вести Нору к алтарю. Жорес не может, а показывать народу Филиппа Тартю вряд ли рискнет. Нора теперь законнорожденная, а ее младшие братья тем более… По закону Филипп Рунский — король, хоть и несовершеннолетний. Конечно, законы для победителей, да еще поддержанных Церковью, не писаны, но дразнить гусей Тартю не станет… Проклятый, как же все надоело. И Авира, и Мунт, и родичи, и вообще все!
Особняк был разукрашен можжевеловыми ветками и искусственными цветами, дабы было ясно: здесь живет невеста, а он и позабыл об этом обычае. Что ж, значит, купленные фиалки пойдут в дело… За несколько домов до «гнездышка королевской голубки» Базиль налетел на первый караул. Новые гвардейцы с роскошными сигнами на алых плащах красиво отдали честь будущему королевскому шурину. Окна в соседних зданиях были тщательно заперты, и Базиль сообразил, что их обитателей на время торжеств попросту выставили. Пьер Тартю тщательно избегал любых неожиданностей. Гризье очередной раз пожал плечами и въехал во двор. Здесь охраны и лакеев оказалось вовсе немерено, а вот знакомых лиц почт» не осталось. Граф спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге, предупредив, что у Бретера мерзкая привычка кусаться, и взбежал на разукрашенное крыльцо. Свадьба завтра, но финтифлюшки развесили сегодня… И почему это его бесит?! Все решено давным-давно, все довольны, Нора тоже. Ну и пусть ест своего Тартю хоть с вареньем, хоть с хаонгской чоколатой…
Дворецкий тоже был новым. Высокий, благообразный и себе на уме. Он почтительно приветствовал «монсигнора» с благополучным прибытием, за что монсигнору захотелось его придушить. Базиль коротко кивнул и поднялся в гостиную. Там, спасибо Проклятому, была только Доротея. С женой брата Базиль никогда не ссорился, потому что никогда не разговаривал. Супруги жили каждый по себе. Дочь покойного Гастона Койлы с двумя детьми проводила все время в Аганне. Жорес, пока был здоров, болтался в Мунте, а после встречи с Кэрной заперся в особняке на улице Борзой, не пуская к себе никого, кроме матери. Но королевская свадьба — это королевская свадьба, графине Аганнской предстоит нести шлейф невесты, это было решено еще до Гразской битвы. Так жив Тагэре или нет? И если жив, то где…
— Здравствуй, Доротея, — Базиль галантно поцеловал руку невестки, — скучаешь?
— Да. Не люблю столицу.
Она вполне могла бы добавить: «И мужа», но не добавила. Воспитание есть воспитание, да и кто он, чтобы Тея с ним откровенничала.
— Я тоже, и что слышно в нелюбимом нами городе?
— Мы приехали прошлым вечером, — объяснила Доротея, — так что я не успела узнать новости. Жорес чувствует себя хорошо, девочки заняты платьями, сигнора Элеонора им помогает…
Доротея никогда не называла свекровь матушкой, за что Базиль ее искренне уважал.
— Надеюсь, красивые тряпки отвлекут Нору от физиономии супруга. Где она, кстати?
— В розовом будуаре, там две швеи и сигнора.
— Прекрасно. Они обо мне раньше вечера не вспомнят, так что я могу заняться своими делами.
— Безусловно, но не думаю, что вам стоит пить.
Прелестно, его уже считают пьяницей.
— Я замерз, и вряд ли мои родственнички будут счастливы, если завтра я буду чихать на венценосную пару. Так что сейчас мне придется выпить. — Базиль еще раз склонился к руке невестки и, напевая ифранскую песенку о пользе вина, вышел.
Предстоял скучный и склочный вечер. Надо постараться не перессориться с матерью и Жоресом накануне семейного торжества, чтоб его. Граф лениво обошел свои покои, снова показавшиеся ему чистым, аккуратно прибранным склепом, сменил одежду, выпил принесенное пажом подогретое вино, полистал какие-то книги, посидел в одном кресле, пересел в другое, немного подумал, вызвал слугу и потребовал еще вина. Лакей вышел с невозмутимым лицом, но Базиль понял, что тот приказа не одобряет, ну и Проклятый с ним. Будущий родич Его Величества Пьера Седьмого встал, подошел к окну, полюбовался на вымощенный булыжниками двор и увитые белыми и розовыми лентами гирлянды над воротами, еще раз обошел комнаты, взял книгу об атэвской охоте, открыл, закрыл, поставил назад. Вошел слуга с подносом, на котором, кроме кувшина и кубка, лежало запечатанное письмо.
Два скрещенных павлиньих пера… Морис Саррижский, давно не виделись. Базиль сломал печать — ифранец приглашал его на ужин. Неплохо, с ним он, по крайней мере, не поцапается, да и домашние придираться не станут. Граф Мо повернулся к лакею:
— Я тебя не видел раньше. Как тебя зовут?
— Жиль.
— Передай графу Аганнскому и сигноре, что я принял приглашение герцога Саррижа и уехал. Буду поздно.
— Слушаюсь, монсигнор.
Забавно! Слуги сами додумались, или это Жорес велел обращаться к хозяевам как к принцам крови… Как пуделя ни назови, волком не станет, так, кажется, про них говорили. Про них и про Тагэре…
Морис остановился в ифранском посольстве. Раньше на его стенах и на стенах прилегающих домов то и дело появлялись надписи, сообщавшие об отношении мунтских студиозусов и молодых нобилей к Пауку и его потомству. Теперь стены были чистыми — при Тартю говорить и тем более писать становилось опасным, впрочем, ему-то какое дело… Базиль спешился, что-то кому-то сказал о морозе, отдал плащ лакею и прошел в отведенные Саррижу апартаменты.
— Рад тебя видеть.
— А я еще больше рад, ведь ты избавил меня от тихого семейного ужина. Но, признаться, я несколько удивлен.
— Тебя ищет один человек. Он не очень хочет, чтоб об этом знали, а к особняку Вилльо, если ему верить, незамеченным не подойти.
— Да, это так. Но я никого не ждал, что это за сигнор?
— О, — Морис улыбнулся, — это не сигнор. Я бы принял его за стражника или вышибалу, но он принес кошелек с вашим гербом, в котором, по его словам, лежит письмо. Возможно, его прислала какая-то красотка?
— Красотка? Вряд ли… — Граф Мо внимательно посмотрел на собеседника. — Что такого сказал этот вышибала, что ты решил мне написать? И почему ты вообще стал с ним разговаривать? Где он, к слову сказать, к вам прицепился?
— Здесь. Он или откуда-то узнал тайное слово, или оказался очень ловким, так как посольства в Мунте стерегут крепко. Видимо, Его Величество не хочет, чтобы арцийцы надоедали иноземным послам. Как бы то ни было, твой пьянчуга сумел обойти все запреты, это свидетельствует в его пользу. А почему я тебя вызвал… Сам не знаю… Этот бражник держался не как вымогатель или попрошайка, а как человек, выполняющий свой долг, вот я и написал. Если я ошибся, мы займемся куропаткой в вине, но сначала прочти письмо, а я сейчас вернусь.
Сарриж вышел, оставив Базиля наедине с его собственным кошельком. Граф повертел в руках вещицу, пытаясь вспомнить, кому и когда мог ее отдать. А может, он ее потерял или у него украли или отобрали? Кэрна? Нет, Рафаэль и его приятели ничего у него не взяли. В Гваре? Не похоже… А, Проклятый с ним! Гризье развязал тесемки и вытряхнул письмо.
«Сигнор, — почерк был корявым и явно незнакомым, — вы мне подарили этат кашилек, штобы я кое за кем приглядел в ваше отсутствие. Теперича я жыву в другом мести но я должон вам коишто пиридать и расказать сигодня и завтра вечерам и ночйу я буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што на биригу луферы напротив ричнога замка пусть сигнор аденится так штобы иго ниузнали и закажыт баранйу ногу сгарохам два куфшына ифранскава белава и яблоки с жоным сахаром я падайду».
Базиль в изумлении вглядывался в записку неведомого грамотея. Шутка? Нет, вряд ли… «Буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што на биригу луферы напротив ричнога замка…» Доротея права, надо пить поменьше! Как он мог забыть?! Караул-декан из Речного Замка. Он и впрямь дал ему кошелек, чтобы тот присматривал за Филиппом и Алеком. Морис оказался прав, дело и впрямь важное.
— Кажется, я не ошибся, — ифранец уже стоял в дверях, — ужин будет подан через четверть оры.
— Морис, могу я попросить об одолжении?
— Разумеется, тем более я еще не отплатил тебе за берет.
— Пустое… Мне нужно отлучиться, но так, чтобы считали, что я все еще здесь.
— Нет ничего проще, из любого посольства можно выбраться незаметно, а уж из ифранского… Покойный Жозеф посылал в Арцию не божьих вестников, а шпионов. Сейчас подадут ужин, слуги полюбуются на нас, а потом я их отошлю. Тебе нужно сменить одежду?
— Это было бы просто замечательно. Темный плащ с капюшоном и, если найдется, парик.
— Найдется. С удовольствием посмотрю на тебя с темными волосами.

[Сумасшедший Самолётик]

Когда младший сын соизволил спуститься вниз, Элеонора Гризье была готова его убить. Ночные возлияния с ифранским приятелем не прошли даром, выглядел Базиль отвратительно. Бледный, под глазами темные круги, хорошо, хоть оделся, как положено графу Мо, а не заштатному нобилю. Как жаль, что вести сестру к алтарю будет он, а не Жорес. Бывшая королева хотела было сделать Базилю замечание, но передумала. Начинать ТАКОЙ день со ссоры было неправильно. Сынок напился вчера, а сегодня — это сегодня.
— Матушка, — похоже, он тоже понимает, что виноват, по крайней мере, дурака не валяет, — я готов.
— Вы когда вернулись?
— Не помню, но поздно… Если желаете, можно узнать у Саррижа.
— Не желаю. Надеюсь, вы помните свои обязанности.
— О да.
От необходимости продолжать разговор их избавила Нора. Невеста в нежно-голубом платье, отделанном мирийскими кружевами и мелким жемчугом, была ослепительна, и Элеонора почувствовала прилив гордости и удовлетворения.
— Нора, ты все помнишь?
— Да, матушка.
— Ты красива, как принцесса из сказки, — заметил Базиль, — но туфли лучше заменить. Не дело, если женщина выше мужчины, тем более такого…
— Базиль, — в голосе Элеоноры зазвенел металл, — вы опять за свое?
— Как хотите. Но я буду не я, если Тартю к весне не запретит женщинам носить каблуки.
— Почему? — В голубых глазах невесты было недоумение. Брат не ответил, пожал плечами и отошел к окну. Видимо, после вчерашнего болела голова.
Элеонора еще раз поправила серебряную вуаль, украшавшую головку дочери, высвободив солнечный локон, якобы случайно выбившийся на волю. Нора не любит Пьера, но это ерунда. Потерпит! Главное — наследник, а дальше… Дальше Пьер может отправляться вслед за Жаклин, а регентом при малолетнем короле станет ближайший родич королевы. Видимо, Фернан, а она так надеялась на Жореса. У старшего сына, единственного из всей семьи, ум государя, если, разумеется, не считать ее саму, но женщина не может быть регентом. Или может? Надо поговорить с Ее Иносенсией. Нора станет регентшей, а ее мать истинной правительницей, но пока об этом не должен знать никто, и особенно Базиль с его пьянками и глупыми шутками. Хорошо, что Пьер его отослал, в Ифране он ни о чем не догадается.
В наблюдательности младшего сына Элеонора убедилась после его возвращения из Гразы, когда Базиль прямо-таки с цепи сорвался. Порой кажется, что в глубине души он сочувствует горбуну и мирийскому мерзавцу. Хорошо, хоть при людях молчит, зато Филипп до сих пор отказывается видеть родную мать, обвиняя ее в предательстве.
Ничего, со временем оба поймут, что все, что она делает, она делает ради семьи. Филипп рано потерял отца, вот и влюбился в своего дядю, вернее, в его военные подвиги. Подрастет — поумнеет, хотя королем ему уже не быть. Элеонора была почти довольна, что Филиппа держат в Речном Замке, — Пьер мнителен, он мог бы вообразить, что мальчика против него настраивают родичи, а этого допустить нельзя…
— Сигнора, — Доротея, одетая в вишневое платье с золотым поясом-цепью, показалась на лестнице, — мы готовы. Спускаться?
— Можете, — откликнулся стоящий у окна Базиль, — кортеж прибыл. Нас осчастливил самый маршальский из арцийских маршалов, он же отчим нашего жениха.
— Мы с супругом сейчас будем. — Графиня Аганнская исчезла, а граф Мо повернулся к сестре:
— Все, голубушка. Можешь опускать вуаль, и да помогут тебе все святые, сколько бы их ни было.


Невеста и ее брат были потрясающе красивой парой. Нежная девушка в голубом и высокий рыцарь в черном и сиреневом с напряженным бледным лицом, на котором жили только глаза. Кардинал Клавдий понимал короля, отославшего графа Мо в Ифрану. Базиль был слишком хорош собой, чтобы стоять рядом с троном Его Величества Пьера Седьмого, не говоря уж о его то ли глупости, то ли дерзости. Надо было додуматься! Притащить во дворец мертвые головы. Нет, с таким капитаном гвардии, хоть старой, хоть новой, далеко не уедешь.
Клавдий не сомневался, что в глубине души Тартю ненавидит новых родственничков за красоту, богатство и наглость, но терпит. Потому что они ему ровня — Вилльо такие же выскочки, как и Тартю, а значит, подходящие союзники против старых фамилий, которые хоть и были ранены в Гразе, но их еще добивать и добивать…


Хор запел «Она приближается». Элеонора Тагэре, грациозно опираясь на руку Базиля, пошла вперед. Рядом с ней, чуть отставая, шла мать жениха в пышных алых шелках. Шлейф невесты несли две ее младшие сестры. Девушка и ее спутник церемонию знали прекрасно. Они оказались у ковра, на который уже взошел жених, как раз вовремя: хор пропел «Она вручает себя любимому, и небеса любуются ее чистотой». Базиль не заступил на ковер, что было бы дурной приметой, а изящно опустился на одно колено у самого края. Пьер шагнул навстречу суженой и откинул серебряную вуаль. На какое-то время все трое замерли. Ослепительная златокудрая красавица, невзрачный человечек в красном, с королевской цепью на тощей шее и коленопреклоненный рыцарь, в лиловых глазах которого промелькнула и погасла тяжелая, неизбывная ненависть. Его Высокопреосвященство почел за благо решить, что все дело в освещении.

[Сумасшедший Самолётик]

Базиль Гризье не был пьян, и голова у него не болела, у него вообще не болело ничего, кроме души, в существование которой он, к слову сказать, не верил. Когда жирный кардинал спросил, не знает ли кто-то чего-то, порочащего жениха и препятствующего браку, Базиль чуть было не сказал, что знает. И промолчал, потому что это было бессмысленно. Потому что мертвых не воскресить. Потому что он — Гризье, а не Мальвани или Кэрна, слову которых бы поверили, а не слову, так мечу… И Базиль вложил ручку сестры в вялую руку убийцы братьев. А на поясе у него висел футляр с предсмертными письмами Филиппа, переданными ему пропившим службу, но не совесть и не память бывшим караул-деканом Речного Замка. Базиль отдавал ему все деньги, которые у него были, но Ив Сашни не взял. Встал и ушел куда-то в ночь, красномордый усатый толстяк, последний, кто видел братьев живыми, кроме убийц, разумеется.
Сашни клялся, что монсигнор Рунский приказал ему напиться и не вмешиваться, и Базиль ему верил. Брат многому научился у Александра Тагэре и Рафаэля Кэрны. Граф Мо почти не сомневался, что Филипп прикончил своего наставника, которого с тех пор никто не видел. Утром в комнату свободного от дежурства Сашни заглянул декан новой гвардии: Чужак явно проверял, не заприметил ли караул-декан чего-то неправильного, а потом, брезгливо скосив глаз на пустой кувшин, заметил, что монсигнор Рунский и монсигнор Марцийский вывезены из замка в провинцию, так как нуждаются в свежем воздухе, о чем не следует никому говорить, так как принцы путешествуют под чужими именами. Сашни попытался попасть в комнаты мальчиков, но они были заперты.
«Да будет сей союз благословен многочисленным потомством и многими годами», — промычал Клавдий. Пьер надел на пальчик Норы кольцо, хор завыл что-то о богоугодности молодых. Невеста очаровательным жестом оперлась на руку короля, следом за ними с венцами встали отчим жениха и мать невесты, которая ничего не знает. Проклятый, как же она довольна. Как же, мать королевы, думает, что на Пьере можно ездить, но от этой плесени все еще наплачутся. Убийца, узурпатор, ублюдок и… венчанный король Арции, и, похоже, надолго. Базиль не был в Мунте несколько месяцев, но вернулся он в другой город. Новая гвардия, новые порядки, синяки, циалианки, наемники и тревога. Рука графа невольно коснулась футляра с письмами. В руках Жоржа Мальвани они бы стали грозным оружием.
Церемония закончилась. Нора стала супругой Тартю, простите, Пьера Седьмого Лумэна. К потолку поднимались клубы ароматного дыма, свечи сгорели примерно наполовину, венценосная пара ступила на алую дорожку, украшенную изображениями золотых и серебряных нарциссов. Потомок лумэновского бастарда и незаконная дочь короля Тагэре. Король и королева страны, на престоле которой не должно быть кошачьих отродий…
Молодые прошли мимо Базиля, затем, опираясь на руку Рогге, шурша шелками, проследовала матушка. Граф Мо, как и следовало, подал руку Анжелике Фарбье-Тартю-Стэнье, а ныне — матери государя. Та улыбнулась и поблагодарила. Базиль сказал дежурную любезность, а ведь он мог бы убить ее сына. Именно так должен был поступить этот проклятый Леонард, про которого читал Филипп. А Эжьер так и поступил.
Интересно, куда делась книжка и где похоронили мальчишек. Долг нобиля — убить убийцу родичей, а долг арцийца — прикончить узурпатора, но разве может «пудель» спасти отечество и честь? Нет, ему положено хвостом вилять. Это Кэрна мог посреди площади напасть на Жореса и выйти сухим из воды, а у Гризье не получится. Как бы он ни задирался с матерью, она ему мать. Он не хочет, чтобы ее растерзала толпа или чтоб ее бросили в Речной Замок. Жорес сейчас без помощи от порога до кровати не доберется, но все равно хочет жить, и у него двое детей и Доротея, которая тем более ни в чем ни перед кем не виновата. Так же как Нора и Эстела с Раймондой.
Они все связаны одной веревкой, они все Вилльо-Гризье. Если он прикончит Тартю вместе с Селестином, семье не уцелеть. Кто бы ни захватил власть, головами Вилльо-Гризье откупятся от толпы, свалив на них все прегрешения и пакости, которые творились в арцийском королевстве, а из Пьера сделают святого.
В прямом смысле сделают. Клирики постараются, они и так из кожи вон лезут, превознося его благочестие и богоугодность. Против клириков не попрешь, разве что если ты Мальвани или Тагэре, в которых в Арции верят не меньше, чем в Триединого. Нет, убить Пьера он не может и сказать правду тоже не может. Зачем? Мальчишек не разбудишь… Что изменится, если мать поймет, что, спутавшись с ублюдком, прикончила собственных сыновей? Она сегодня счастлива и горда, пусть радуется, последние годы ей было невесело. И Жоресу он ничего не скажет, ему ни до чего нет дела, кроме своих горестей и ненависти к Кэрне. На Алека и Филиппа, заявившего, что мириец был прав, жалости брата не хватит, а ссориться с калекой подло и пошло. Про девчонок и говорить не приходится, да и тайну хранить они не сумеют.
Выходит, взять завещание брата и сжечь или закопать? Все равно оно ничего не изменит, а изменит, так только к худшему. Тартю пришел надолго, если он подохнет, клирики и Паучиха найдут кого-то взамен. Арции лучше не будет, а Вилльо вряд ли выплывут. Он не Леонард Аррой, он Базиль Гризье, он будет вилять хвостом и жрать из королевской миски. И вообще скоро он вернется в Авиру.
— Я возвращаюсь в Авиру, моя сигнора. — Базиль вежливо смотрел в глаза Анжелике Фарбье, соображая, какого они цвета. А брови старая грымза чернит, и выглядит это отвратительно. Да и красные пятна на материнских щеках выглядят не лучше. Когда пожилые женщины, наконец, поймут, что краски и яркие тряпки не добавляют им красоты, а пожирают ее остатки…
— Вам удивительно идут эти серьги. Простите, я не очень хорошо разбираюсь в камнях. Что это?
— Эллские изумруды, они обладают двойным блеском.
— Изумруды? Но, моя сигнора, я всегда полагал, что изумруды зеленые.
— Базиль, — Анжелика игриво сжала его руку, и граф поймал себя на том, что его тошнит, — подождите, пока мы выйдем на улицу…
До выхода надо еще дойти, а святые и угодники смотрят на стадо негодяев, расположившееся в их доме, и молчат. Или обедают, если согласиться с казненным за ересь Альбином Авирским, полагавшим, что нимбоносная братия питается молитвами и светом от свечей и лампад. Сегодня небесную свору накормили досыта, сейчас придет очередь земной. Пьер скуп, как дарнийский ростовщик, но он играет в Анхеля. Столы будут ломиться от жратвы и выпивки, а завтра король придумает, как и с кого содрать очередную шкуру. И Проклятый с ним!
Базиль Гризье уедет вместе с Морисом, и пусть делают что хотят! А Леонард на его месте все-таки прикончил бы Тартю… Или нет? Безупречный герцог сломался на сыне, а тут мать, брат-калека, три сестры, племянники, и все хотят жить.
— А теперь, Базиль, смотрите!
— Святая Циала! Что это?! Они и впрямь зеленые, хоть и светлее изумрудов.
— Это не простые изумруды, а эллские, при свечах они красные, а на солнце — зеленые.
— Моя сигнора, вы меня потрясли.
— Прекратите меня так называть, вы брат Норы, она теперь мне дочь, значит, вы почти что сын. Или, — Анжелика улыбнулась, — племянник.
— В самом деле? Вы рискуете, я не слишком хороший человек.
— Вы — несносный мальчишка…
Проклятый, когда же конец? От Анжелики его избавил Стэнье, подхвативший супругу под иссохшую лапку, но Базиль попал из огня да в полымя. Мать сияла и была полна надежд, граф Мо слушал ее сытое мурлыканье, а перед глазами стояла комната в Речном Замке со старым оружием на стенах, радостная улыбка Алека, недоверчивый взгляд Филиппа. «Я сожгу твои письма, брат. Прости меня, я не могу иначе».
Пир и впрямь был роскошным, по крайней мере для Тартю. Молодая сияла красотой, король значительно и серьезно целовал жену, касался тонкими губами бокала и ставил его на стол под крики гостей. Раймонда и Эстела были окружены поклонниками, мать восседала рядом с Его Высокопреосвященством, почтившим пир своим присутствием. Правда, до буйного веселья было далеко. Гости чинно обменивались замечаниями о красоте Элеоноры-младшей и государственном уме Пьера, а также о том, что наконец-то золотые и серебряные нарциссы воссоединились во славу Арции. После кардинала говорил маршал, затем пришла очередь послов, преподносивших венценосной чете подарки.
На специально поставленном столе росла гора драгоценных предметов. После иноземцев за дело взялись арцийские нобили, и их подношения иначе чем взятками назвать было нельзя. Крылья носа жениха трепетали, груда подарков его возбуждала сильнее, чем красота сидевшей рядом с ним девственницы, которая скоро станет его. Наконец подношения иссякли, и внесли свадебный пирог. Огромный, политый чоколатой и обсыпанный орехами, украшенный живыми цветами и бумажными фигурками. Сейчас Его Величество его разрежет, и оттуда вылетят голубь и голубка, после чего все выпьют стоя и до дна, и мать и свекровь уведут невесту, чтобы подготовить к брачной ночи. Вслед за ними зал покинут дамы и духовенство, и оставшиеся мужчины начнут веселиться в свое удовольствие.
Пьер Тартю встал, гофмейстер подал ему нож с белой костяной ручкой, инкрустированной перламутром. Нож и блюдо для свадебного пирога делают лучшие ювелиры, потом эти вещи хранятся в доме «на счастье». Пьер вонзил нож, умело вскрывая творение главного повара. Верх был отделен и поднят под приветственные крики.
— Какая прелесть, — захлопала в ладоши какая-то дура. Белые птицы взмыли вверх, покружили под потолком и пристроились на карнизе. Жаль, не над Пьером. Голуби умеют гадить, как никто…

[Сумасшедший Самолётик]

Пьер поцеловал Элеонору, она отпила из его бокала, а он осушил бокал невесты и разбил об пол. Базиль не сомневался, что сердце нового родича разрывалось на части. Разбить хаонгский хрусталь — это страшно, куда проще убить двоих мальчишек. Алек умер во сне, а Филипп в бою. Так думает Сашни. А он, их единоутробный брат, утром отдал Нору убийце, а ночью сожжет завещание, и все будет кончено. Навсегда.
И зачем этот дурак Сашни приперся к нему?! Отдал бы все своему Пикоку, как сначала собирался, так ведь нет! И Филипп хорош, нашел кому доверять — пьянице-стражнику. Но пьяница-то доверие оправдал и даже денег не взял… Знал бы он, что все зря. Филипп просил передать, что любит брата. Всю жизнь ненавидел, а перед смертью полюбил. Проклятый! Их и впрямь больше нет. Обоих. Почему он все время забывает про Алека?!
Анжелика в своих мерзких серьгах, которые вновь стали красными, подошла к Норе, та мило улыбнулась и поднялась. К ним присоединилась и матушка. Опять что-то говорил Стэнье, а потом какой-то вельможа, которого Базиль не знал. Ушла невеста с сопровождающими. Ушел кардинал со своей оравой. Ушли дамы, а мужчины перемешались. Около Базиля оказался раскрасневшийся Морис в роскошном платье цвета павлиньего пера. Стэнье-Рогге что-то громко рассказывал и смеялся, король величественно восседал на своем месте, время от времени приподнимая кубок, за его спиной стояли новые гвардейцы. В храме Пьера еще можно было убить, здесь не получится.
Морис о чем-то рассуждал, кажется, о том, что Раймонда будет еще красивее, чем Нора. Странно, о чем бы он ни заводил речь, получается, что говорит об Антуанетте… Эллский посол опрокинул на себя соусник, барон Эж пытался что-то объяснить новоиспеченному графу Пуйару. Подали мясо. Эта власть надолго, Базиль Гризье. Пьер знает, чего хочет, его не обмануть, мать ошиблась… Еще бы она не ошибалась! Как бы ей ни хотелось вернуться во дворец, она бы не стала жертвовать сыновьями. Нет, он ничего никому не скажет, Пьер уже убил всех, кого хотел, по крайней мере в их семье. Если он займется другими, какое дело до этого одному из «пуделей», это Тагэре для Арции… Филипп не хотел быть Вилльо, вот его и убили, как Тагэре.
— Твое здоровье, Базиль!
— Благодарю, Морис… Так, значит, сразу после турнира?
— Да, не хочу задерживаться и буду рад твоему обществу. Конечно, если ты хочешь остаться…
— Я поеду с тобой. А теперь твое здоровье!
Он никому ничего не должен, ему плевать на всех. Пусть делают что хотят, а он ни при чем. Он не слышал ни одного хорошего слова про себя ни от кого. И от Филиппа не слышал. До сегодняшнего дня. Занятно, о чем думал Клятвопреступник, прежде чем нарушил клятву? Проклятый, как же все нализались, а Пьер уже ушел. Интересно, сможет он сделать что-то с Норой или нет? Сможет, если уж он с пирогом не оплошал, с женой и подавно не сегодня-завтра управится. Опять наливают… Как же громко они галдят, и чего от него нужно барону Эжу, они никогда не были дружны, а теперь он подливает и подливает…


Граф Мо, шатаясь, спустился во двор и потребовал Бретера. Он был сильно навеселе и находился в самой удручающей разновидности опьянения, когда человек на ногах еще держится, но соображает плохо и в придачу становится упрям, как стадо ослов. Главный конюх попытался урезонить королевского шурина или, по крайней мере, навязать ему провожатого, но Гризье схватился за меч, и его оставили в покое. Сломает шею, и Проклятый с ним. Того же мнения придерживались и королевские прознатчики, наблюдавшие, как граф препирался со слугами, ругался, распутывал безупречно лежащие поводья и, роняя какие-то вещицы, забирался в седло. Среди знающих людей бытовало мнение, что несчастный случай с Базилем никого не огорчит, но взять на себя роль провидения без приказа и оплаты вперед никто не спешил. На пьяного графа махнули рукой, тот направил коня в сторону от ворот, доехал до стены, выругался, развернул жеребца и на этот раз таки выбрался на улицу Святого Мишеля. Слуги и прознатчики, проводив удаляющийся силуэт взглядом, вернулись в тепло.
Гризье медленно доехал до Ратуши, пересек рыночную площадь, свернул в какой-то переулок и остановил коня. Движения его стали четкими, быстрыми и настороженными. Базиль ждал, но было тихо. Через пол-оры он снял золотую цепь, а потом сбросил плащ, спешился, вытащил нож и обрезал подпругу, после чего поставил ногу в стремя, словно пытаясь сесть в седло. Подпруга лопнула, но ожидавший этого Гризье не свалился, а с коротким злым смешком спрыгнул на землю.
— Бретер, домой! Домой, кому говорят…
Жеребец согласно фыркнул и исчез, Базиль поднял плащ, вывернул его наизнанку и вновь надел. Проверил притороченный к поясу кошель и быстро пошел в сторону Льюферы. Дом графов Трюэлей казался необитаемым, но Гризье и не подумал стучать в парадную дверь. Обойдя особняк, он ловко влез на стоящий у самой стены каштан, оттуда на стену, по которой прошел до примыкающего к ней вплотную флигеля. Окно во втором этаже светилось, и до него можно было дотянуться. Базиль постучал один раз, другой. Послышался скрип открываемой рамы и простуженный шепот:
— Кого Проклятый принес?
— Мне нужен Базиль Пикок.
— Кому это я среди ночи сдался?
— Неважно. Вам просили передать. Некто, служивший в Речном Замке. Бедняга слишком толст, чтобы лазать по деревьям.
— Но кто вы?
— Случайный прохожий. Я не в ладах с законом, сигнор, но в ладах с крышами и окнами. Забирайте подарочек и прощайте…


Башня с алым флагом осталась позади. Бретер, игриво позвякивая удилами, шагал по ифранской земле. Морис торопился, в Авире его ждала Антуанетта. Базиля не ждал никто и нигде. Сарриж называет его другом, но какая, к Проклятому, дружба, если он о Морисе знает почти все, а тот о нем почти ничего. И не узнает, потому что граф Мо сам не знает, о чем рассказывать. Тайн за ним не числится, разве что встреча с Кэрной да ночной визит в особняк Трюэлей. Любопытно, что сделал Пикок со свалившимся на голову подарочком? Обидно, если сжег, — сжечь бумаги Базиль мог и сам, и, по чести говоря, это и нужно было сделать… А ищеек себе Пьер нашел неплохих: на следующий день, когда он пришел повидать сестру и попросить разрешения вернуться в Авиру сразу после празднеств, новый родственник пошутил насчет его ночных приключений. Дескать, нельзя пугать мать и слуг, которые, увидев коня без седока, могли невесть что подумать.
Они и подумали, но не «невесть что», а то, что он хотел. Для них Базиль Гризье — шут и пьяница, свалившийся с лошади и проблуждавший где-то полночи. Пусть и дальше так считают. Он и в самом деле шут и пьяница, а у Норы глаза были испуганными и покрасневшими, и она, пока муж шутил, молчала. Хорошо, у Тартю нет братьев, и Эстелу и Раймонду выдадут за кого-нибудь другого. В какой-то книжке Базиль вычитал, что каждая вещь имеет свою противоположность.
Академик, имя которого граф Мо запамятовал, писал, что каждому уроду соответствует красавец, каждому умнику — дурак, каждому трезвеннику пьяница. Рито Кэрна любил всех женщин, и все женщины любили его, а Пьер Тартю был противоположностью мирийца, любить его было невозможно. Бедная, глупенькая королева Нора, только б ей не пришло в голову спрашивать мужа об Алеке и Филиппе!
— Базиль, нам надо поговорить.
— Да? — Гризье заставил себя усмехнуться. — Мне чаще предлагают помолчать.
— Я все знаю…
— Что? — Базиль удивленно посмотрел на ифранца.
— Знаю, что ты чувствуешь. Поверь, мне было еще тяжелее.
— Тебе? — тупо переспросил Базиль.
— Да, мне… Ты — брат, а я…
Разумеется, у него в голове была Антуанетта. Морис вообразил, что его друг расклеился из-за свадьбы. Сарриж был наблюдательным человеком, а лицо Норы отнюдь не светилось счастьем. Так же как и лицо Антуанетты, которую Сарриж видел после брачной ночи. Может, Морис и прав, и все проданные или продавшиеся невесты после свадьбы выглядят одинаково.
Базиль верил, что влюбленным смотреть на бледненьких, потерянных красавиц труднее, чем братьям, хотя… Хотя мать, похоже, убила не только сыновей, но и дочь.
— Морис, прошу, не надо об этом.
— Как скажешь. Давай поговорим о другом. Или, если хочешь, поссоримся.
— Не хочу, да и не из-за чего.
— Ну, я могу сказать, что мне не нравится ваш король.
— Говори. А я могу сказать, что мне не нравится ваша регентша…
— Кстати, ты знаешь, что ни Жермон, ни тем паче Жоселин не имеют права на престол?
— Тю-ю-ю, — присвистнул граф Мо, — кажется, в Благодатных землях еще больше узурпаторов, чем я думал. Кто же должен сидеть в Авире? Уж не ты ли? Или это твой дядюшка Вардо?
— Брат Антуанетты.
— У нее есть брат?
— Да, из-за этого Вардо на ней и женился. Он не знал ее до свадьбы, это потом… Потом…
— Ты хочешь сказать, что он собирается свергнуть Паучиху и посадить на престол брата жены? — пришел на помощь Базиль. — А я тут при чем?
— Помоги нам.
— Я? — Базилю показалось, что он ослышался.
— Да. Ты — мой друг, и ты, что бы ты ни плел, арциец. Ты должен ненавидеть Пауков.
— Угу, я тебе помогу, и ты будешь наставлять рога регенту?
— Вардо не будет регентом, Ролан отнюдь не безумец, что бы про него ни говорили, а граф… Я его иногда ненавижу из-за Туанон, но дядя — честный человек.
— Погоди, — граф Мо чувствовал, что его стремительно затягивает в политический водоворот, — но у Жозефа были только дочь и сын.
— Да, но, по нашему закону, корона, если прерывается прямая линия, переходит к старшему поколению, то есть к сыну младшего брата Паука. Мы об этом забыли, потому что старый неряха всех подмял под себя, но наследовать ему должен не внук, а племянник.
— Понятно, — засмеялся Базиль, — раз я предал своего короля, то чужого и подавно предам.
— Разве ты не хочешь, чтобы в Мунте сидел не Пьер, а Филипп?
Филипп… Филипп никогда не станет королем. Он вообще никем не станет, потому что его нет.
— Я хочу, чтобы в Мунте сидел Александр Тагэре.
— Не шути так.
— Я не шучу. Вернее, шучу, но не совсем. Хорошо, я согласен. Что нужно делать?

[Сумасшедший Самолётик]

— О, заботиться о семье — наш долг. Мы можем вас порадовать, ваш сын, граф Мо, добился ощутимых успехов при Ифранском дворе. Ему удалось завязать дружбу с графом Вардо и его племянником герцогом Саррижским. Это очень влиятельные люди. Мы написали ему о том, что удовлетворены его службой.
Ее младший сын чего-то добился? Непостижимо! Ему никогда ни до чего не было дела, или с возрастом к нему пришло честолюбие? Базиль всегда был тенью Жореса, неужели он решил играть свою игру? Но домой он не написал ни одного письма.
— Вы удивлены, сигнора?
— К сожалению, мой младший сын не утруждает себя письмами.
— Мы напомним ему, что писать матери и сестре — его долг. Мы были рады видеть вас, сигнора.


Несовершеннолетний король Ифраны был очень воспитанным и очень серьезным и ничем не походил ни на красавца Филиппа, ни на толстенького Этьена Ларрэна. Вряд ли он умел держать в руках меч или шпагу и уж точно не читал про страдания благородного Леонарда. Худенький, тихий Жермон казался то младше, то старше своих неполных восемнадцати, а золотой петух на его груди выглядел чуть ли не издевательством. Ифранскому королю для консигны скорее подошел бы мышонок. Или крысенок, если хитростью он удался в деда и тетку, но до поры до времени это скрывает. Окажись тут Луи Трюэль, он сморозил бы что-то про ифранский птичник: коронованный селезень, золотой петух, фазанья курочка, павлиньи перья… В Арции нобили избирали себе другие знаки, хотя его собственный единорог тоже был глупостью, причем напыщенной и пошлой.
Базиль Гризье преклонил колено перед королем и регентшей. Любопытно, что будет делать Жоселин, когда Жермону исполнится двадцать пять? В Ифране наследников держали в несовершеннолетних дольше, чем в других странах, но рано или поздно Паучихе придется заняться собственным будущим. Базиль не сомневался, что короленок в глубине души ненавидит тетку, ибо не ненавидеть эту особу было невозможно.
— Мы рады вас видеть, граф, — регентша была сама любезность. Пауки всегда любезны с мухами, пока те вне предела их досягаемости.
— Я счастлив засвидетельствовать свое почтение Его Величеству и Ее Высочеству.
— Получаете ли вы письма от сестры? Как ее самочувствие?
— Она счастлива и немного испугана — испугана, безусловно, но счастье там и не ночевало…
— Наш дом искренне расположен к дому Вилльо, — подал загодя заученную реплику Жермон и протянул бледную, прохладную ручку. На сколько же он старше Филиппа? На год и девять месяцев. Нет, уже на два года, потому что Филиппу никогда не исполнится шестнадцать.
— Я — преданный слуга Его Величества, — Гризье поцеловал вялые пальцы, поднялся и отошел, уступая место послу Дарнийского союза. Не нужно быть покойным Обеном, чтобы понять: Паучиха покупает в Дарнии солдат для войны с Оргондой. Она все делает правильно, для Ифраны, разумеется. Эта моль действует успешнее своего немытого отца, оставившего ей в наследство войну с Арцией. Паук не смог справиться с Тагэре, а Жоселин смогла, и теперь у нее остался лишь один враг — Оргонда…
Базиль оглядел разряженную толпу иноземных послов. Среди скромно одетых ифранцев иностранцы выглядели павлинами в курятнике, и оргондца среди них не было. Мальвани отозвал своего посла, когда он был на свадьбе Норы. Мишель Монтрагэ уже в Лиарэ. Он и так продержался в Авире дольше, чем можно было предполагать.
— Я рад видеть вас, граф, — маршал Аршо-Жуай был редким гостем на дворцовых церемониях, его появление на новогоднем приеме означало одно — Паучихе понадобились воины, причем немедленно.
— Ваш покорный слуга, маршал. Я не видел вас… — Базиль замялся, — с лета.
— Я слыхал о ваших приключениях в Ра-Гваре. Благодарность Его Величества Пьера превзошла все ожидания.
— Разве? — улыбнулся Базиль. — Мне кажется, Его Величество помнит оказанные услуги в той же мере, что и Ее Высочество.
Аршо-Жуай с трудом сдержал смешок.
— Арде! Не будь вы послом Арции, я пригласил бы вас прогуляться на берега Ньера.
— В Кер-Септим? Побойтесь бога, сигнор, общество Саброна вызовет несварение даже у хаонгской гаенны .
— Видимо, поэтому Ее Высочество избавила нас от саброновского гостеприимства.
— Вы рады, что уходите на войну?
— Да, — кивнул маршал, — надеюсь, воды Ньера смоют Гразскую грязь.
Ответить Базиль не успел, подошла герцогиня Фьонская. Прелестная Аврора недавно рассталась со своим любовником и была занята поисками нового. Вся в розовом, с алым бантом на плече, она казалась южной птицей папагалло, затесавшейся в стаю копошащихся на помойке ворон и воробьих. Проклятый, он перестанет сегодня думать о птицах?
Аврора взмахнула длинными подчерненными ресницами и спросила о здоровье королевы Арции. Базилю вновь пришлось врать про Нору, а потом еще раз и еще… О том, не собирается ли сестра подарить супругу наследника, спрашивали все. Гризье обворожительно улыбался.
— Благодарю вас, маркиза, и вас, графиня. Я обязательно передам ваши слова Ее Величеству. Она тоже надеется, что к зиме в королевстве будет наследник, — если вообще на что-то надеется…
Появился Альбер Вардо, как обычно, без супруги. Базиль знаменитую Антуанетту еще не видел: граф, в нарушение всех приличий, никогда не брал жену с собой. Официально считалось, что все дело в происхождении Антуанетты, но злые языки утверждали, что причиной столь вопиющего нарушения этикета является ревность. Впрочем, подсмеиваться над могущественным Альбером осмеливались немногие, и то за глаза. Базиль слышал, что враги графа весьма быстро представали перед Кастигатором, а тот, кто осмеливался обсуждать семейную жизнь Вардо, немедленно становился врагом. Арциец с вежливой улыбкой пожал протянутую ему руку.
— Рад вас видеть на этом приеме, граф.
— Взаимно, сударь.
— Вижу, вы стали любимцем наших дам.
— Не думаю. Дело в моей сестре.
— Надеюсь, Ее Величество чувствует себя хорошо?
— Разумеется.
— Что ж, не смею вас отвлекать от столь изысканного общества, но буду рад, если вы когда-нибудь согласитесь со мной отобедать.
И обсудить подробности заговора, хотя зачем? Все, что нужно, ему скажет отсутствующий Морис. Отсутствующий потому, что граф Вардо обязан присутствовать на большом приеме. Сарриж сейчас наверняка развлекает графиню, и вряд ли эти двое заняты сонетами Армана Перше. Базиль проводил глазами всесильного рогоносца и заодно заметил, как маршал Аршо-Жуай целует лапку регентше. Последние милости перед уходом на войну. Паучиха не успокоится, пока не сживет со света уцелевших Тагэре и Мальвани, и она права: врагов надо добивать. Озаботься Александр извести Тартю и, не будем скромничать, клан Вилльо, он бы до сих пор правил бы Арцией, Нора осталась бы незаконнорожденной, а Филипп с Алеком — живыми и здоровыми…

[Сумасшедший Самолётик]

Герцогиня Фьонская была дурой, но ее муж оказался еще глупее жены, иначе бы не рассказал ей то, что должно скрывать даже от своей подушки.
Правду сказать, очаровательница была Базилю без надобности, но она положила глаз на арцийского посланника, а вежливость и долг дипломата заставили графа Мо ответить на заигрывания. Аврора была красива, смела и ненасытна, и при этом болтлива, как стая сорок. Связь с ней обещала стать довольно приятной, и к тому же она иногда выбалтывала очень интересные вещи. Такие, как сегодня. Прелестная Аврора не могла не похвастать своей осведомленностью перед новым любовником, а на государственные тайны ей было плевать.
О том, что военная кампания против Оргонды вот-вот начнется и пойдет не так, как подсказывали труды знаменитых стратегов, Базиль Гризье догадался после короткого разговора с маршалом Аршо, прерванного все той же Авророй. Зато теперь он знал все. Сроки, численность готовящейся к вторжению армии и, что самое важное, место вторжения. Сезар Мальвани ждет удара недалеко от Кер-Септима, но Аршо не собирается разбивать себе лоб в прямой схватке.
Герцогиня не сомневалась в скорой победе, и Базиль был склонен с ней согласиться. Тигры, случается, попадают в западню. Собственно говоря, это лучший способ охоты. Граф Мо немножко пошутил на сей счет, а затем они с Авророй перешли к более важному делу, для которого он, собственно говоря, и был приглашен. Утром красавица напрочь забыла умные вечерние беседы, но Базиль помнил все, и это его ужасно злило.
Сын Элеоноры Гризье и брат новой королевы отчего-то не хотел, чтобы Сезар Мальвани разделил судьбу Александра Тагэре. Не хотел, и все тут! Базиль честно сражался со своим настроением, заливая его то вином, то логикой. На третье утро, вылив на голову несколько кувшинов холодной воды и с отвращением посмотрев на свое отражение в зеркале, посол Арции разоделся в черное ц сиреневое и направился с визитом к Альберу Вардо. Граф не только оказался дома, но и не стал сие скрывать. Похоже, он ждал арцийца, хотя и по другой причине.
Базиля провели в мрачноватую гостиную, как нельзя лучше отвечающую репутации хозяина. Арциец с любопытством обвел глазами старинные портреты. Множество графов Вардо с неодобрением смотрели на гостя, а за их спинами красовались неизбежные пылающие замки. «Там, где проходят Вардо, остаются лишь угли» — гласила витиеватая надпись на самом старом из портретов.
— Это Реджинальд Вардо-Кротало, — пояснил появившийся из боковой двери хозяин, по своему обыкновению затянутый в коричневое. Рядом с ним, опустив глаза, стояла молодая белокурая женщина в слишком роскошном для дома голубом платье. Видимо, знаменитая Антуанетта, отнюдь не показавшаяся Базилю красавицей. До Норы ей в любом случае было далеко, а до покойной Дариоло тем более.
— Вардо-Кротало? — на всякий случай переспросил гость.
— Он был третьим в нашем роду, — со спокойной гордостью заметил ифранец, — убил свою жену и двоих сюзеренов и был возведен в графское достоинство третьим. Тогда Ифрана была всего лишь герцогством в составе Арции. Смотреть в глаза своим предкам полезно.
— Иногда, — согласился Базиль, — воображаю своего отдаленного потомка, который с благоговением читает надпись: «Там, где проходят Вилльо, остаются лишь обглоданные косточки».
Тонкие губы Альбера шевельнулись в подобии улыбки.
— Надо мной редко смеются, сигнор Мо, но над собой смеются еще реже. Но я начал разговор не с того, с чего следовало бы. Я рад видеть вас в моем доме. — На жестком лице хозяина появилось нечто, долженствующее изображать гостеприимство. — Разрешите представить вам графиню Вардо.
— Счастлив служить сигноре, — под напряженным взглядом супруга Базиль поцеловал унизанные тяжелыми старинными кольцами пальчики. Видимо, испытание он преодолел успешно, так как на лице Альбера отразилось что-то похожее на облегчение. Граф Вардо пришел к выводу, что арциец отнюдь не намерен немедленно соблазнить его молодую жену, и был совершенно прав. Антуанетта со своими кудряшками и бриллиантами не была нужна Базилю и через порог. Ему вообще никто не был нужен, по крайней мере, в данный момент.
— Надеюсь, с моим кузеном все благополучно? — пискнула графиня. Чем был вызван вопрос — наглостью или глупостью, граф Мо не понял, но ответил совершенно честно, что тоже на это надеется. Забавно, он совсем позабыл о Морисе из-за… из-за Сезара Мальвани, Проклятый бы побрал этого задаваку!
— Сигнор, — Базиль, отдав долг вежливости, вновь повернулся к хозяину, — мне хотелось бы с вами, как со знатоком, обсудить… один охотничий вопрос. Надеюсь, обворожительная сигнора простит мне мою бесцеремонность.
— Не сомневаюсь. Сударыня, мы к вам спустимся позже, — граф нежно улыбнулся жене.
— Я прикажу подавать закуски через пол-оры, — графиня говорила голоском послушной девочки. Похоже, бедняга Альбер и впрямь считает свою писклявую женушку ребенком. Хотя ему-то какое дело? Базиль, как всегда, когда видел что-то неприятное, но не имеющее к нему отношения, пожал плечами и последовал за всемогущим Вардо в его кабинет.
Граф себе ни в чем не отказывал, но вкус имел отменный. Братец Жорес счел бы обитель ифранского вельможи блеклой и невыразительной, но Базиль оценил и мореный дуб панелей, и охотничьи трофеи, и неброский ковер на полу. Вардо указал гостю на кресла у камина и налил вина. Очень хорошего вина, но Базиль Гризье поставил кубок на стол, лишь слегка пригубив.
— Итак, — небольшие цепкие глаза уставились на арцийца.
— Сударь, — Базиль очаровательно улыбнулся, — я помогаю вам изменять вашему королю, помогите мне предать моего.
Альбер Вардо поставил свой кубок рядом с кубком Гризье.
— Не знаю, что вы за животное, Базиль, но вы не пудель. Это точно.
— В данном случае я похож на осла.
— Прежде чем согласиться с вашим предположением или его отвергнуть, я должен знать, чего вы хотите и что вам нужно от меня.
— Чего я хочу, я не знаю, а от вас мне нужно одно: сообщите Сезару Мальвани, когда, где и с какими силами Аршо-Жуай перейдет Ньер.
— Всего-то? — засмеялся Вардо. — А я-то думал, что вы собрались обрушить мунтский храм Триединого на голову Его Величества.
— Если вы обещаете, что рядом с Тартю не будет моей сестры, я согласен. А вы можете обрушить храм?
— Нет.
— В таком случае вернемся к письму в Оргонду.
— Но я не знаю, где, когда и с какими силами маршал Аршо начнет кампанию.
— Это знаю я, но знать одно, а донести — другое.
— Дорогой граф, я полагаю, прежде чем обратиться ко мне, вы перебрали все возможности.
— Да, и пришел к неутешительному выводу. Граф Мо может поручить столь деликатную миссию только Базилю Гризье, но мои сестры, мать, брат и племянники этого не поймут, Пьер не простит, а Мальвани не поверит.
— Вы сказали «мой брат»? Правильно ли я понял, что вы считаете своим братом только Жореса Аганнского?
— Пьер Тартю не оставил мне выбора.
— То есть? — поднял бровь Вардо.
— Муж моей сестры приказал убить ее единоутробных братьев. Видимо, чтобы не искушать местных любителей менять королей.
— Мои соболезнования, — Базиль готов был поклясться, что ифранец говорит искренне, — могу ли я спросить, как давно вы об этом знаете?
— Довольно-таки. Мне сообщили накануне свадьбы Элеоноры.
— И все же вы отвели ее к алтарю!
— Проклятый! Держали же вы корону, над Жермоном во время миропомазания!
— Да, сигнор Гризье… Вы не только не пудель, но и не осел. Я рад, что вы на нашей стороне, хотя и не понимаю почему.
— Возможно, потому, что вы с Морисом не относите меня к милому собачьему семейству. Итак, дорогой граф, что вы думаете о моем деле?
— Трудно, но выполнимо. Более того, я полагаю вашу мысль удачной! Небольшое поражение нам не помешает, Жоселин стала слишком самоуверенна. Пожалуй, если б вы не пришли ко мне, я бы сам пришел к мысли послать гонца Мальвани. Если б сумел узнать подробности. Здесь наши интересы совпадают.
— Я рад. Разрешите откланяться.
— Не разрешаю, граф. Вы отобедаете с нами, Антуанетте хочется побольше узнать об Арции, да и я искренне рад вашему обществу. Я благодарен моему полоумному племяннику за то, что он сдружился с вами, и, в свою очередь, предлагаю вам свою дружбу.
— Мне? Но я же…
Граф Вардо был не из тех, кто склонен слушать чужие возражения, он был знаменит тем, что знал или думал, что знает о других все. Арциец был много моложе, его происхождение было, мягко говоря, не слишком благородным, к тому же Базиль Гризье привык играть роль шута и к нему не относились серьезно даже родичи. Разумеется, бедняга растерялся, когда ему предложил дружбу первый вельможа Ифраны, но все это — ерунда, не имя делает человека, а человек — имя, а дружба… Что ж, покойный Александр Тагэре дружил с людьми, которые годились ему не только в отцы, но и в деды…
Альбер Вардо на правах старшего отчитал Базиля за излишнюю скромность и повел в столовую, где ожидала антуанетта, сменившая утренний наряд на дневной, более смелый. Базиля после истории с головой Жися все держали за наглеца, но сейчас арциец не знал, куда девать глаза. Когда он познакомился с Морисом, Вардо был не более чем старым, ревнивым мужем, не одурачить которого было просто неприлично. Теперь этот человек протянул ему свою руку, и он ее пожал, утонув в очередной лжи. Он будет лгать, потому что не может предать Мориса, да и радости это никому не принесет. Только смерть, потому что эти щенки играют с огнем и не понимают этого.
Базилю очень захотелось выпить, но он не мог позволить себе даже этого. Если ты предаешь двух королей сразу и при этом помогаешь одному своему другу обманывать другого, лучше не напиваться. Проклятый бы побрал эту Антуанетту, и что они оба в ней нашли?!

[Сумасшедший Самолётик]

Дарниец казался честным, хотя найти дарнийца, который выглядит жуликом, трудней, чем белокурого атэва. Другое дело, что врать и предавать уроженцы вольных торговых городов умели, и еще как, но принесенные человеком по имени Вильхайм сведения походили на правду.
Герцог Сезар расплатился с доносчиком, который деньги взял, честно признав, что ему один раз уже заплачено и заплачено щедро. Мальвани не сомневался, что тринадцатая часть вырученной суммы будет чинно передана Церкви нашей Единой и Единственной, дабы святой Вильхайм, святой Отто, святой Хайнц и прочие дарнийские святые не оставили жертвователя своей милостью. Полученные сведения стоили заплаченных за них денег, знать бы еще, откуда они. Мальвани еще раз перечитал письмо. Почерк был хороший — крупный, размашистый, без завитушек и росчерков, он немного напоминал почерк Сандера. Марта до сих пор не верит в смерть брата, он тоже не хочет верить, но живой Александр уже где-нибудь бы объявился. То, что его не нашли враги, ничего не значит: в Гразских оврагах и болотах может сгинуть и здоровый, а король был ранен. Садан никогда не имел дела с трясинами, запросто мог принять топь за покрытую вкусной травой лужайку, и все. Хотя такая смерть лучше плена… Сезар рванул богато расшитый воротник и вернулся к посланию. Что бы сказали Сандер и отец, если б получили такое? И что б они сделали, окажись это правдой? Герцог потряс украшенный оргондским трилистником колокольчик. Немедленно появившийся аюдант отнюдь не казался заспанным, хотя шла четвертая ора пополуночи.
— Сержи, пригласи братьев Монтрагэ, сигнора Гартажа и нашего мирийского друга, — у двери аюдант задержался, он казался немного растерянным, и Сезар невольно улыбнулся, — разумеется, сигнору тоже.
Сержи поклонился и исчез. Мальвани проводил его взглядом, задумчиво перебирая герцогскую цепь. Виконт Тирован был любимым аюдантом отца. Узнав о смерти маршала, он места себе не находил. Бедняга и сейчас изводит себя мыслью, что, отправься он в сбесившуюся Лиарэ, Анри Мальвани остался бы жив. А сам он лучше, что ли? Тоже думает, что, окажись он на Гразском поле вместе с Сандером, все пошло бы иначе.
Никогда еще Сезар Мальвани не был так близок к тому, чтобы нарушить данное в юности обещание и напиться. Он оставил Арцию и Александра ради Марты, Сандер отпустил друга к сестре, а сам попал в ловушку и погиб. Сначала Сезар надеялся, что Рафаэль или Луи отыщут Александра, но Трюэль с уцелевшими дарнийцами всплыл в Гваре. Он ничего не знал ни про короля, ни про маркиза Гаэтано, а Рито прислал письмо из Мунта и как сквозь землю провалился. Представить себе, что мириец где-то отсиживается, было невозможно, и Сезар простился с обоими — и с королем, и с его другом, другом, который был рядом с Сандером, когда герцог Мальвани наслаждался жизнью в Оргонде.
В непроглядной ночной темноте ярко светила голубая звезда. Амора! Такой яркой он ее еще не видел, а может, дело в том, что люди имеют милую привычку связывать звезды со своими радостями и бедами. Когда мы счастливы или, напротив, впадаем в отчаяние, мы чаще смотрим на небо…
Герцог все еще стоял у распахнутого окна, за которым занималась заря, когда Серж Тирован доложил, что все собрались.
— Сержи, — повернулся к аюданту Сезар, — пригласите всех и останьтесь.
Виконт вспыхнул и вышел скорее, чем следовало. Сезар пригладил волосы, еще раз коснулся цепи с трилистниками и улыбнулся ранним гостям.
— Моя сигнора, благодарю… Господа, рад вас видеть. Я получил письмо. Довольно необычным способом, должен вам заметить, но отмахнуться от находящихся в нем сведений нельзя. Вы все в той или иной степени знаете наше положение и наших врагов. Мне нужно ваше мнение об этом послании. Слушайте.
«Анонимные письма у людей благородных вызывают законное отвращение, но в двух случаях отсутствие подписи оправдано. Когда письмо, попав в чужие руки, может стоить кому-то чести или жизни и когда подпись заставляет забыть о содержании. Вряд ли кот, даже самый великий, поверит тому, что ему напишет собака, и наоборот. На этом позвольте закончить с объяснениями и перейти к делу.
Монсигнор, все понимают, что весна не принесет Оргонде мира. Насколько мне известно, вы ждете удара в нижнем течении Ньера, недалеко от крепости Кер-Септим. В свое время ваш отец построил в Крокаллье постоянный лагерь, более похожий на крепость, и был совершенно прав, так как находящихся там войск было довольно, чтоб перекрыть путь вторгнувшейся армии, какую б из трех ведущих к столице дорог та ни избрала. Однако с падением Арции ваше положение ухудшилось, и серьезно. Вы не только потеряли союзника и приобрели врага, теперь нацеленная на вас ифранская армия увеличилась в три раза, так как Ифране больше незачем держать войска на арцийской границе.
Возможно, вам будет интересно узнать, что командует компанией маршал Аршо-Жуай. Во время Гразской битвы он довольствовался ролью наблюдателя и горит желанием доказать, что достоин называться полководцем, а не приложением к предателям и интриганам. Жуай опасается генерального сражения, так как помнит уроки, преподанные ему вашим батюшкой, и желает выиграть войну с минимальными потерями. Не буду вас утомлять досужими рассуждениями и перейду к достоверным сведениям.
Маршал — неглупый человек, и он решил разделить свою армию на две. Первая (две тысячи рыцарей и около двадцати тысяч пехотинцев) должна сковать ваши основные силы в Крокаллье, а вторая (шесть тысяч рыцарей, десять тысяч пехотинцев и четыре тысячи стрелков) переправится через Ньер и двинется на Лиарэ, куда одновременно с ней подойдут морские силы дарнийцев, которым хорошо заплатили за их услуги. Кроме того, ведутся переговоры с теми же дарнийцами о формировании третьей сухопутной армии, которая должна довершить разгром, однако дарнийцы весьма опечалены гибелью отряда господина Игельберга. Дабы почтить его память, они запросили тройную цену, и Ее Высочество пока не может переступить через фамильную бережливость.
Начало кампании намечено на месяц Иноходца, когда спадет большая вода и дороги станут проходимыми. Соответственно, штурм Лиарэ с моря и с суши следует ожидать в конце месяца Медведя или в начале месяца Влюбленных.
Вот, собственно, и все, что я имею вам сообщить. Надеюсь, будучи вооружены этими сведениями, вы найдете выход из безвыходного положения, в котором оказались. Если мне будет дозволено высказать свое мнение, то Тигру не зазорно вспомнить об опыте мелких мяукающих родичей, которые избегают ловушек успешнее, чем волки, а в случае необходимости могут забраться на дерево или на крышу».
— Итак, господа? Что вы об этом думаете?
Мишель Монтрагэ поднял покалеченную руку. Когда-то это помешало ему избрать военную карьеру, но личное несчастье молодого нобиля для Оргонды обернулось удачей. Мишель оказался прирожденным дипломатом и разведчиком. Пока Авира не сочла уместным разорвать отношения с Лиарэ, он находился при ифранском дворе и знал его, как никто.
— Я склонен верить письму, — твердо сказал дипломат, — но не представляю, кто его написал. Можно изменить почерк, можно взять перо в левую руку, но у нашего «друга» весьма своеобразная манера выражаться, и он более, чем информирован. На первый взгляд, его следует искать среди тех, кто был в Гразе вместе с маршалом Аршо, но вряд ли там оказался бы кто-то, желающий нам успеха. Разве что нас предупредили противники Жоселин.
По приезде я докладывал, что у девицы Пата множество недоброжелателей, главным из которых, на мой взгляд, является граф Вардо. Пока он ничем этого не проявил, но у меня сложилось твердое впечатление, что он готовит переворот. Вардо достаточно умен и циничен, чтобы передать нам секретные сведения, ведь военное поражение Жоселин льет воду на его мельницу. Но он на ножах с маршалом Аршо и другими военными и вряд ли имеет доступ к подобным сведениям.
— Что думает сигнор? Это ловушка или подарок? — сверкнул зубами граф Артьенде.
— Это очень похоже на правду, — задумчиво проговорил Арно Монтрагэ. — Аршо хочет выиграть войну, а это можно сделать и без приграничного сражения. Если они сговорились с дарнийскими капитанами, оборонять Лиарэ будет трудно.

[Сумасшедший Самолётик]

— Александр умел заменять хорошее лучшим. Мы с вами в одной упряжке, Эжен. Нас обоих не было у Гразы, зато теперь есть только мы.
— Вы не верите, что Кэрна и Александр найдутся?
— Я даже в Триединого не верю… Вы хотите, чтобы два самых заметных человека в Арции за год не дали о себе знать? Добрался же Луи до Гвары!
— Не представляю, как вам удалось об этом узнать.
— Как бы Тартю ни обнаглел, задерживать посланцев кардинала он не смеет. Брат отца со слов Базиля Гризье утверждает, что Рафаэль Кэрна в месяце Зеркала был жив и здоров, а тело короля так и не нашли и выдали за него младшего Трюэля. Похоже, Жорж этому «пуделю» верит, но с тех пор прошло десять месяцев, граф! Десять! Но Марта все еще надеется.
— Гризье сейчас в Ифране, не так ли?
— Да. С позволения сказать, посол.
— Сезар, вы не думаете, что письмо, которое нам так помогло, написал он? Базиль был у Гразы, и он как будто дружен с Морисом Саррижским, родичем графа Вардо?
— Я скорее поверю в Темную Звезду, чем в то, что сын Элеоноры станет мне помогать.


То, что регентша родилась летом, было глупостью и несуразицей. Жоселин больше подходила или поздняя слякотная осень, или затяжная, холодная весна, полная грязи и появившихся из-под снега нечистот, хотя всего лучше было б, если б ифранка вовсе не являлась в этот мир. Равно как ее батюшка и другие достойные представители семейства Пата. Тем не менее они существовали, и Базиль Гризье был вынужден на них любоваться и даже поздравлять.
Лето в Ифране было жарким и душным, а посему празднества устраивали по вечерам. Базиль не сомневался: будь на то воля Жоселин, она бы никогда не стала тратить деньги на свечи, закуски и вина, но обязанности регента требовали собирать знать и иноземных послов на торжественные приемы, и ифранка это делала. Разумеется, посол Арции, он же брат Ее Величества Элеоноры, принимал в этом участие, то есть одевался в черное и сиреневое, вешал на шею графскую цепь и толкался с бокалом вина среди скучающих нобилей, говоря обо всем и ни о чем. Здесь не танцевали, не пели и почти не пили, хотя музыканты играли, а Большой зал королевского дворца вмещал до пятисот танцующих пар. При отце и деде Жозефа в Авире проигрывали войны и веселились, затем здесь научились побеждать и разучились радоваться.
Глядя на регентшу и топтавшегося рядом с ней серенького короленыша, Базиль не мог отделаться от мысли, что такой моли, как Пьер Тартю, самое место при ифранском дворе и что Мунт лет через пять, если не раньше, превратится в подобие Авиры. Арциец обернулся, выискивая тех, с кем можно поговорить хотя бы о погоде, не опасаясь вывихнуть себе от скуки челюсти. В соседнем зале в окружении десятка-полугора подхалимов и шпионов стоял Альбер Вардо, которому на сей раз пришлось явиться с Антуанеттой: день рождения принцессы требовал присутствия всех знатнейших дам.
Базиль изящно поклонился эллскому послу, берет которого приходился арцийцу как раз на уровне воротника, и, лавируя между гостями, направился в сторону Альбера. Разумеется, тот его окликнул. Дружеские отношения арцийского дипломата с Морисом Саррижем и его знаменитым дядей были всем известны, но Базиль полагал, что Жоселин остается в счастливом неведении о его участии в заговоре. В то, что регентша не догадывается о том, что ей противостоит довольно-таки сильная партия, Гризье не верил — дочь Паука была умна и проницательна. Она боялась Вардо, но на Мориса смотрела как на вертопраха, а на его арцийского приятеля как на «пуделя», что и требовалось доказать.
«Собачья» репутация Базиля была заговорщикам на пользу, а самого графа мысль, что он ходит по лезвию ножа, предавая двух монархов сразу, грела, как хорошее вино. Если б только Морис не был любовником жены Вардо или хотя бы ничего об этом не говорил приятелю! Хотя, какие глупости! Они и подружились-то из-за этой истории.
— Монсигнор!
— Здравствуйте, Базиль. Слышали новости?
— Для того чтобы ответить, я должен понять, что вы имеете в виду.
— Оргондскую кампанию и арцийскую чуму.
— Что ж, о существовании и первого, и второго я осведомлен, но о подробностях нет. Итак, что слышно из Оргонды?
— Новости из Арции вас интересуют меньше.
— Разумеется, — Базиль взял у проходящего слуги кубок, — ведь меня сейчас в Арции нет. Что до чумы, то, как мне кажется, она еще только начинается.
Граф Вардо внимательно взглянул на своего собеседника и заметил:
— К нашему большому сожалению, маршал Аршо-Жуай пока не оправдал возложенных на него надежд.
— Или Сезар Мальвани оправдал возложенные на него опасения?
— Можно сказать и так, но охотника на тигров из Ипполита не получилось. Мальвани обвел наших Стратегов вокруг пальца и заставил прогуляться вдоль Ньера. Сначала Аршо хотел обойтись без генерального сражения и сразу же двинуться к Лиарэ, но, побегав наперегонки с Мальвани, стал мечтать о драке.
— Ну, драться для Тигра одно удовольствие, — заметил Базиль, — маршал Аршо получит то, что хочет.
— И потеряет маршальский жезл, — встрял в разговор какой-то сплетник, — из-за его нерасторопности Ее Высочеству пришлось принять условия дарнийцев. Кстати, хочу сообщить вам приятное известие: оргондский лагерь наконец-то взят. Вернее, — сплетник внимательно посмотрел на графа Мо, — следует говорить арцийский.
— О нет, — покачал головой Базиль, — ни в коем случае, иначе мне пришлось бы называть арцийцами и правящую в Лиарэ семейку, а это неприятно, учитывая их происхождение. Пусть лучше остаются оргондцами…
— Имена Мальвани и Тагэре столь ненавистны послу Его Величества?
— В каждом государстве есть имена, раздражающие слух монарха, а значит, и тех, кто ему служит.
У Жоселин была мерзкая привычка подходить незаметно, хотя Пьер Тартю со своей манерой сидеть на троне и требовать почестей для своей тощей задницы был еще хуже.
— Сигнор Мо, — регентша была сама любезность, — граф Альбер уже попросил вас об услуге?
— Я с радостью ее окажу, если это не ущемит интересов моего короля, — фиалковые глаза арцийца были совершенно безмятежными.
— Дело в том, — продолжала мурлыкать Жоселин, — что супруга господина графа обеспокоена судьбой своего брата. Видите ли, ей снятся дурные сны.
— Это очень печально, — согласился Базиль, не понимая, к чему клонит Жоселин, но чувствуя, что вступает на тонкий лед.
— Вы, видимо, знаете, что Антуанетта приходится мне кузиной?
— Кузены и даже братья есть почти у всех монархов. К счастью, — простите Ваше Высочество, за оговорку, — к моему глубокому сожалению, Его Величество король Арции по воле судьбы лишен братской и сестринской любви.
Короткий взгляд Альбера предупреждал об осторожности, но Базиль знал, что делает. Тот, кто что-то затевает, на словах должен быть очень осторожен — мать слишком часто это повторяла, чтобы он понял: так думают все интриганы. Значит, тот, кто дерзит, останется вне подозрений!
— Некоторые (регентша подчеркнула это слово) нобили полагают, что брат Антуанетты имеет определенные права на престол. К несчастью, юноша очень слаб здоровьем и вынужден жить в уединении на попечении антонианцев. Это порождает неприятные слухи. Мы с графом Вардо были бы весьма признательны, если б посол Арции, как лицо непредвзятое и чуждое здешних политических интриг, согласился встретиться с моим кузеном Роланом, переговорить с ним наедине, передать письма от сестры и привезти ей ответ. Надеюсь, это послужит веским доказательством того, что в затворничестве Ролана нет ничего противоестественного.
— Я счастлив служить высокой сигноре, — Базиль почтительно поднес к губам неопределенного цвета ленту, показывающую, где у Жоселин должна быть талия. Хотя зачем она ручке от метлы? — Но не проще ли сигноре Антуанетте самой проведать брата?
— В антонианскую обитель нет хода женщинам.
— В таком случае, я готов. Надеюсь, к моему возвращению я смогу поздравить вас с победой.
— Нас, граф, — Жоселин блеснула острыми беличьими зубками, — победа над Мальвани — это окончательная победа над Тагэре. К несчастью, муж Марты оказался слишком проницателен или, — регентша помедлила, — сумел найти друзей там, где не ожидал.
— Вы имеете в виду поступок Энрике Кэрны? — деловито уточнил Вардо, и Базилю стало очень неуютно. Лично он слова Жоселин «не понял», их вообще не следовало замечать.
— Это как раз вполне объяснимо, — заметила регентша. — Энрике желает отомстить за сына и дочь. К тому же выставить с острова две с половиной тысячи самых горячих голов всегда полезно. Нет, я о другом. Сезар Мальвани угадал, что и как мы станем делать.
— Вот уж ничего удивительного, — пожал плечами Гризье, — я очень уважаю маршала Аршо, но он слишком хорошо обучен, чтобы воевать с диким тигром. Все, кто читают книжки по стратегии и тактике, поступают очень умно, но одинаково.
— А вы читаете военные труды? — поинтересовался Альбер.
— Упаси святая Циала, я почти год, как бросил читать! Вот мой младший брат зачитывался историей Леонарда. Это вредно сказалось на его здоровье.
— Мои соболезнования, граф. Наверное, это было для вас ударом. Ведь несчастья становятся несчастьями, лишь когда мы про них узнаем.
— Не буду лгать, сударыня, — Базиль слегка улыбнулся, — мы с Филиппом не ладили. Он вел себя, как волчонок, и мог вырасти в матерого волка… Лучше оплакивать невинную жертву, чем самому стать таковой. Те короли, которые это понимают, иногда правят долго и успешно… А иногда и нет. Горбун был наказан за свои, скажем так, ошибки. Я думаю, Его Величество Пьер их учел.
— Когда вы собираетесь на родину, граф?
— Согласно этикету, я должен присутствовать при именовании своего племянника. Его еще нет на свете, и я готов помолиться о здравии моей сестры в антонианской обители. А также о том, чтобы оргондская кампания завершилась наилучшим образом.
— Надеюсь, Ее Величество чувствует себя хорошо.
— Благодарю вас, все в порядке.
В порядке? Кто знает… Он не видел Нору со свадьбы, а ее пустенькие записочки были явно написаны под диктовку, да другими быть и не могли. Удивляло другое: отсутствие писем от матери. Похоже, он ее, наконец, довел или Жорес полностью завладел ее мыслями, вытеснив даже политику. Если б он мог написать Доротее! Но его письмо будет прочитано самое малое трижды, а об условных словах они не договорились.

[Сумасшедший Самолётик]

Место для своей обители святые братья выбрали прелестное. Светлый буковый лес, зеленый луг, озеро, из которого вытекала то ли небольшая речка, то ли полноводный ручей, все это нежно шептало о великой благодати, ниспосланной небом, да и сам сложенный из светлого камня монастырь, строгий и соразмерный, как нельзя лучше дополнял живую красоту этих мест. Тут и впрямь хотелось благодарить Триединого за то, что он создал всю эту красоту. К несчастью, Базиль Гризье был слишком циничен для того, чтобы благодарить бога за цветущие ромашки и хорошую погоду, ведь кроме ромашек господь насадил в своем саду цикуты и болиголов, а на смену солнечному лету обязательно придет дождливая осень. Базиль был далек от того, чтобы роптать на небеса за зимние холода и человеческую подлость, но благодарить их он тоже не благодарил. Осадив коня, арциец повернулся к худому, вежливому нобилю, состоявшему в должности младшего секретаря при особе регентши.
— Виконт, почему вы не хотите идти со мной?
— В моем присутствии герцог Ролан может ощущать себя скованно, — резонно заметил секретарь, — сигнора графиня пожелала, чтобы с монсигнором говорил непредвзятый человек, причем наедине.
— Вы могли бы, пока суть да дело, перекусить и отдохнуть.
— Нам приказано не переступать порог обители. Мы будем ждать сигнора на постоялом дворе в деревне, через которую проезжали утром.
— Ждите, — пожал плечами Гризье, направляя коня к воротам.
Младший сын Элеоноры Вилльо с детства не терпел клириков и в бытность свою сыном королевы как мог отлынивал даже от обязательных для члена августейшей фамилии служб. После падения Вилльо и воцарения Александра граф Мо хорошо, если был в иглециях раз шесть, да и то с матерью.
Надо было уезжать в Ифрану, чтоб в итоге оказаться в монастыре, да еще и антонианском! Базиль еще раз пожал плечами (за эту привычку ему немало доставалось от родичей) и постучал в аккуратную калитку, украшенную изображением Посоха. В решетчатом окошечке тотчас возникла благостная физиономия, осведомившаяся, откуда приехал дорогой брат. Гризье едва удержался от того, чтобы сообщить привратнику, кто тому, по его мнению, является братом на самом деле, и вежливо объяснил, что с разрешения Его Величества прибыл к Его Светлости герцогу Авирскому.
Страж ворот оказался воистину божьим человеком, так как поверил гостю на слово. Ворота открылись, и Бретер, благочестиво помахивая хвостом, вступил в обитель. Благодать царила не только снаружи аббатства, но и внутри. Все прямо-таки дышало миром и набожностью. К Базилю вышел молодой послушник и проводил к благообразному седому настоятелю. Настоятель извиняющимся голосом попросил у Базиля письмо Его Величества, удостоверился в его подлинности и самолично проводил арцийца в монастырский сад.
— Наш гость сейчас придет. Вы можете беседовать сколь угодно долго. Здесь вам никто не помешает, — ласково улыбнулся клирик и был прав: среди залитых солнцем низких кустов, усыпанных созревающими ягодами, могла укрыться разве что кошка.
Брат Антуанетты появился спустя десятинку или полторы. Худощавый молодой человек чем-то походил на Мориса. Темные глаза смотрели настороженно и печально, но больным Ролан не казался, скорей испуганным.
— Мне передали, что со мной хочет говорить посол Арции. Зачем я вам?
— Ваша сестра просила передать вам послание.
— Сестра?
— Разумеется, — улыбнулся Базиль, — сестра хочет знать о здоровье брата, что может быть естественней?
— Я здоров, — тихо сказал герцог.
— Я рад.
— Вы меня не поняли. Я совсем здоров. Я всегда был здоров, и я никогда не хотел здесь жить. Я ненавижу это место, этих лжецов в рясах!
— Но обитель кажется такой уютной и мирной.
— Именно, что кажется! Она и должна казаться. Прошлый раз меня навещал эллский посол, и ему это гадючье гнездо тоже показалось голубиным. Я здоров, сигнор Базиль. Я не сумасшедший и не припадочный! Они мне дают яд, это да. Когда нужно, чтобы я при свидетелях свалился на землю в конвульсиях. Потом они прибегают и начинают блеять про приступ, про то, что меня взволновало чужое лицо…
У нас очень мало времени, сигнор. Десятинку или две они подождут ваших криков о помощи, потом придут проверить, чем мы заняты и почему я на ногах, если должен биться в припадке.
— Откуда вы это знаете?
— Утром в моей келье трогали кувшин. Прошлый раз было так же, я догадался и стал ставить его на маленькую царапину на столе. Совсем незаметную, но я теперь знаю, когда туда что-то подсыпают…
— Ваш рассказ, герцог, весьма поучителен. Итак, вас решили опоить.
— Да, ягоды бувиалиса…
— Я что-то о них слышал.
— Если выпить их настой, а потом оказаться на солнце, да еще в зарослях цветущей масляники, у человека начнется приступ падучей болезни. Даже медикус не отличит истинно больного от отравленного. Три раза сюда приезжали послы иноземных держав. И три раза они видели готового вцепиться в глотку добрым клирикам эпилептика. Жоселин меня не выпустит, сигнор Гризье.
— Странные вещи вы говорите. Вы мне верите, но почему? Откуда вы знаете, что я это я? А даже будь я тем, за кого себя выдаю. Арция и Ифрана сейчас союзники.
— Да, я знаю, что Тагэре свергнут. Он был моей последней надеждой.
— Вот как? — разговор становился все интереснее.
— Да! Я мечтал, чтобы горбун разбил Жоселин, тогда б меня или убили, или вытащили отсюда, но эта ведьма обошла меня и здесь, — Ролан скрипнул зубами.
— Увы, я не могу разделить ваших сожалений. Моя семья принимала участие в свержении горбуна, а моя сестра стала королевой Арции и матерью будущего наследника.
— Тогда я понимаю, почему вам разрешили меня увидеть. Мы — враги. Те, кто на стороне узурпаторов, всегда сбиваются в стаи, а те, кого предают, остаются в одиночестве.
— Возможно, — не стал спорить Гризье, — вы будете читать письмо сестры?
— Разумеется, — герцог выхватил свиток, по мере чтения его лицо разгладилось, принимая мечтательное выражение, — когда-то мы были очень дружны с сестрой. Очень… Она хотя бы счастлива со своим мужем? Я слышал, он старик?
— Не сказал бы. Граф Вардо очень крепкий человек и очень влиятельный.
— И тоже держится за место у краденого трона! Вы не сказали мне ничего обнадеживающего, вы служите предателю, но ваше лицо… Отчего-то вы мне кажетесь честным человеком.
— Вы ошибаетесь, сударь. Я — мерзавец, в Арции об этом знает каждая курица.
— Я вам не верю, — Ролан улыбнулся в первый раз за время их странной беседы, — подлец начал бы мне поддакивать, а потом продал с потрохами. Подлец никогда не назвал бы себя подлецом. И, самое главное, Туанон никогда бы не поручила подлецу такое письмо. Она пишет, что вам можно верить.
— Сигнора еще молода и неопытна.
— Вы заблуждаетесь, сестра всегда была умнее меня. Мы были еще детьми, когда она придумала: если кто-то из нас якобы случайно не назовет кого-то по титулу, значит, это друг. Вы для нее просто Базиль Мо, значит, вы друг. И вы ей расскажете правду.
— Возможно, но какую?
— Меня сведут с ума, — просто сказал Ролан, — способов много: не давать спать, подливать в питье всяческие зелья. Я замечал, что они собирают волосы с моего гребня, а это дурной знак.
— А вы не ошибаетесь? Зачем сводить с ума, если можно просто отравить, ведь всем известно, что вы давно и тяжело больны.
— Пока я жив и в руках Жоселин, Туанон и ее ребенок ей не опасны, но если я умру…
— Я — рыцарь, а не нотариус и плохо разбираюсь в ифранских законах.
— Если вы рыцарь, вы мне поможете. Вы передадите Туанон мое письмо?
— Разумеется, я за этим и приехал.
— Жоселин его у вас отберет.
— Вот как?
— Выкрадет, когда вы будете спать или что-то в этом роде. Вы ведь путешествуете не один? Нет, я не стану ей писать. Вы передайте ей, что я ее люблю и помню. И что, если она хочет меня спасти, пусть поторопится. А теперь я выпью отраву, и вы сами увидите, что будет.
Роланд вытащил из кармана пузырек с золотистой жидкостью, быстро проглотил его содержимое, сунул склянку Базилю и наклонился над кустом масляники, вдыхая острый аромат. Какое-то время ничего не происходило, потом лицо герцога покраснело, глаза вылезли из орбит, на губах проступила пена, и он в корчах рухнул на траву. Зрелище было жутковатым, но любоваться на него Гризье не собирался. Чем бы ни был вызван припадок, его нужно снять, и чем скорее, тем лучше, и Базиль бросился к ближайшему зданию, откуда уже спешило несколько монахов с горестными лицами.

[Сумасшедший Самолётик]

Базиль умудрился напиться, когда до столицы оставалось всего несколько вес. Он и так держался всю дорогу до антонианской обители и обратно, но в таверне «Зеленый рыцарь» было слишком хорошее вино и слишком хорошенькая служаночка, и арциец сорвался. Намеки скучного ифранца не помогли, граф Мо закутил со всей страстью истомившейся души. Утром красотка любовалась кольцом с бирюзой, а у гуляки нещадно болела голова. Выехать смогли только к вечеру, и тут в Гризье проснулось запоздалое раскаяние. Он не только попросил прощения у секретаря Ее Высочества, но и заявил, что будет ехать всю ночь, но поспеет к утреннему докладу. Ифранец попытался объяснить, что задержка на сутки не так уж и важна, но Базиль уперся, и эскорту ничего не осталось, как всю ночь нахлестывать лошадей.
В десятой оре утра запыленные всадники осадили коней у дворца. Ее Высочество как раз выслушала военные известия и доклад казначея и в окружении придворных вышла в приемную. Базиль Гризье шагнул вперед и преклонил колени.
— Вы вернулись, граф? — Жоселин протянула руку для поцелуя. — Вижу, вы только что сошли с коня? Неужели дела обстоят так печально?
— Похоже на то.
— Что с герцогом?
— Моя сигнора, герцог Ролан производит впечатление совершенно здорового и разумного человека, но ему грозит серьезная опасность. Он просил передать своей сестре, что надзирающие за ним монахи медленно травят его настойкой, вызывающей безумие, и что, если она хочет его спасти, нужно действовать немедленно. Более того, он мне предъявил весьма убедительные доказательства, на моих глазах выпив принесенную с собой настойку, которая вызвала приступ. Я очень сожалею, если расстроил Ее Высочество, но я обещал рассказать правду о том, что увижу.
Если бы граф Вардо мог убивать взглядом, Базиль Гризье был бы уже мертв, однако такой способностью Триединый Альбера не наделил. Ифранец перевел дух и чужим голосом спросил:
— Ваше Высочество, могу ли я узнать, привез ли сигнор письмо своей сестре?
— Конечно. Граф, написал ли герцог Ролан графине Вардо?
— Нет, моя сигнора. Он опасался, что письмо украдут или тайно прочтут, поэтому все передал на словах.
— Герцог был весьма неосторожен, — улыбнулась регентша.
— Отнюдь нет, ведь в письме сигноры был известный ему с детства тайный знак, согласно которому я был достоин доверия.
— И вы его оправдали, — глухо сказал Вардо.
— Несомненно, — склонил голову Базиль, — я всегда оправдываю все возложенные на меня надежды.
— Мы благодарим вас за оказанную ифранскому престолу услугу, — милостиво улыбнулась дочь Паука, — и будем рады видеть вас вечером.
Жоселин подобрала юбки и проследовала в свои покои. Базиль ослепительно улыбнулся белому от ярости Вардо.
— Засвидетельствуйте мое почтение вашей супруге. Я всю обратную дорогу вспоминал ее прелестные голубые глаза.
— Вы весьма любезны, сударь, — Альбер побледнел еще сильнее.
— Не стоит говорить таких вещей нашему дорогому графу, — герцог Фьонне с дружеской иронией посмотрел на Вардо, — он ужасно ревнив.
— Я полагаю, ревнивцам не следует жениться, — подошедшая Аврора обожгла Базиля изголодавшимся взглядом.
— Не согласен, сигнора, — арциец галантно поцеловал поясную ленту своей любовницы, — неженатый ревнивец еще опаснее. Семейный очаг защищает Церковь, а у любовника есть только кинжал.
— Какие ужасы вы говорите, — улыбнулась герцогиня, — теперь я никогда не осмелюсь изменить супругу.
— Это действительно ужас, — в фиалковых глазах мелькнула едва заметная насмешка, — но я не смею и далее шокировать вас своим запыленным платьем. Долг перед Ее Высочеством я исполнил, на очереди долг перед самим собой и моим несчастным конем. Разрешите откланяться.
— Я тоже ухожу, — обронил Вардо, — нам ведь по дороге, сударь.
— О да, — наклонил голову Базиль, — несомненно, нам по дороге.


Вардо и Гризье прошли анфиладой дворцовых комнат и сели на коней. Все это время арциец непринужденно рассказывал о поездке, а ифранец сухо кивал. Когда дворцовые ворота захлопнулись за двумя всадниками и кони, голова в голову, пошли по Утиной улице, Вардо, не поворачиваясь к собеседнику, бросил:
— Как вас только земля носит!
— С трудом, граф. Особенно после Гразы.
— Жаль, я не могу убить вас на месте.
— Да, это было бы неприлично и вызвало подозрение, но вы всегда можете нанять убийц. Вы ведь их нанимали в день, простите, в ночь нашего знакомства, а цены с тех пор выросли не так уж и сильно, несмотря на войну. Кстати, что нового слышно в Оргонде? Ее Высочество явно не в духе.
— Прекратите мне заговаривать зубы и отвечайте, — Вардо не выдержал и повернулся к собеседнику. Он был вне себя, но Гризье в ответ на яростный взгляд лишь пожал плечами.
— С наслаждением, но я все рассказал Ее Высочеству, мне почти нечего добавить. Разве что герцог Ролан сожалеет о Тагэре.
— Какой же вы негодяй!
— Арцийский, — улыбнулся Базиль. — А вот вы — ифранский дурак.
— Что?! — рука графа потянулась к хлысту.
— Я не понимаю. Вы собрались опровергнуть мои слова или доказать?
— Вам придется объясниться!
— Я это уже сделал. Я сказал, что всю дорогу вспоминал о голубых глазах вашей супруги. Голубых, граф. А у герцога Ролана, поведавшего мне в пустом саду душераздирающую историю про отраву и конвульсии, глаза были карими.
— Что за чушь!
— Это не чушь, сигнор. У Жоселин глаза — если то, чем она смотрит, можно так назвать, — серо-голубые. У Жермона — тоже, Паук и его супруга были серыми, как мыши. Брат Паука и отец Антуанетты и Ролана походил на человека, но красками его Творец тоже обидел. Вы в своей галерее вывесили не только своих предков, но и родичей Антуанетты. Проклятый! Там не было никого с темными глазами. Никого! А герцог Ролан оказался кареглазым.
— Вы думаете, это самозванец?
— Что вы! Самозванец сам берет чужое имя и сам всем доказывает, что он принц или король. Нет, этот молодой человек — подсадная утка. Жоселин хотела, чтобы вы кинулись спасать родича и стали государственным изменником. Писать «сестре» «братец» не стал, потому что не был уверен, что как следует подделает почерк и подпись. Да и с содержанием могла выйти промашка. Они каким-то образом узнали один секрет Антуанетты, но их могло быть несколько.
— Похоже на правду, но если это все-таки он? Если Проклятый пошутил… или пошутила мать Ролана?
— Вы согласились бы променять законного королевского внука на бастарда?
— Не знаю… Но если он брат Туанон хотя бы по матери, его все равно нужно спасти.
— Альбер, — Базиль вздохнул, — вы очень умный человек, но, когда речь заходит о вашей супруге или о вашем заговоре, вы теряете голову, а это неправильно. Будь это настоящий Ролан, нас никогда не оставили бы наедине, за какого бы дурака и шута меня ни держали. Если бы его на самом деле травили, ему бы не удалось обвести тюремщиков вокруг пальца. Это не дурацкий роман из тех, что читал мой покойный племянник, а жизнь, причем поганая. Против вас готовится заговор, Альбер. Вас вынуждают на безумный шаг, чтобы потом казнить. Жоселин боится, хоть и ничего не знает.
К слову сказать, если Ролан жив и его и впрямь травят какой-то дрянью, им придется это прекратить и предъявить живого и здорового герцога. И ваше дело устроить все так, чтобы там оказались люди, видевшие Ролана хотя бы в детстве. Меня, надо полагать, туда больше не пустят.
— Простите меня, Базиль. Вы спасли всех нас.
— Пустяки, сударь. Может быть, теперь вы скажете, что творится в Оргонде?
— Лиарэ в осаде, но держится. Но Лиарэ — это еще не Оргонда.
— То есть?
— Мальвани и его армия не дают Жоселин стать в стране хозяйкой.
— Бедная Жоселин! Надо полагать, это ее очень огорчает, — сочувственно вздохнул Гризье. Альбер Вардо внимательно посмотрел на арцийца и расхохотался.

[Сумасшедший Самолётик]

Элеонора больше не ввяжется ни в один заговор, он не горбун, который прощал, прощал и допрощался. Такая ведьма, как его теща, должна сидеть или в тюрьме, или в монастыре, хотя жаль, что она не умерла. Анастазии зачем-то понадобилось сохранить старой корове жизнь, но из обители она не выйдет. От слепого Аганна вреда немного, хотя был бы шурин здоров, с ним пришлось бы что-то делать. Отчим Рогге… Пока верен, да и куда ему деваться! Матушка за ним всегда присмотрит. Базиль? Проклятый его разберет… Родичи его всерьез не принимали, но для Пьера это ничего не значило. Его самого долго считали пустым местом, даже когда решили сделать на него ставку. Никто не удосужился понять, что на душе у виконта Эмразского, а что, если и Базиль Гризье не столь прост, как кажется? Да, парень выглядит шутом, много пьет, ему на все плевать, но так ли это на самом деле? Граф Мо вернулся из Набота и стал другом графа Вардо, с этим нужно считаться. А привезенные головы — что это было? Глупость? Наглость? Тонкий расчет?
После возвращения от Лося Базиль Гризье силой прорвался к единоутробным братьям, а на свадьбе о них даже не спросил. Он отвечает на письма Норы, но его ответы пусты, зато донесения об ифранских делах написаны очень неплохо, но сколько в них правды? Базиль видел братьев после Гразы, он знает про пиесу, а Нора получает из Авиры советы побольше думать о собственном ребенке, так как оплакивать давно убитых вредно для здоровья. Почему? Родственные чувства не для Гризье? Если так, на шурина можно рассчитывать, а если он затаил зло?


Аврора одевалась медленно и изящно. Не для себя — для любовника. Точными, медленными движениями натянула шелковые чулки, завязала ленты нижних юбок и повернулась к Базилю спиной, чтобы он зашнуровал корсаж. Арциец сказал то, что требовалось, а именно то, что он с куда большим удовольствием сделает обратное. Аврора засмеялась и предложила ему перейти от слов к делу. Базиль перешел. Потом они пили подогретое вино и рассматривали хаонгские картинки, за которые, поймай их на горячем, светило бы церковное покаяние. После картинок Аврора еще раз попробовала одеться, и опять не получилось, так что в посольский особняк на улице Старой Таможни Гризье вернулся лишь во втором часу пополуночи.
Почти все слуги спали, так как граф предпочитал уходить и приходить тогда, когда ему захочется. Базиль зажег свечу и поднялся в спальню. На столе у изголовья белело два письма — от сестры и графа Вардо. Настроение сразу испортилось, как портилось всегда при воспоминании о далекой родине и любимой семье.
Нора могла выводить на раздушенной бумаге какие угодно благоглупости, «возлюбленный брат» не верил ни единому слову «сестры и королевы». Жорес не передавал ему никаких приветов, не желал никаких успехов и был бы рад-радешенек, если б младший братец сломал себе шею или хотя бы обе ноги. Мать, может, за него и молилась — как-никак, из ее сыновей живым и здоровым остался только самый негодный, но в циалианки она по своей воле не уходила и убийцу своих детей не благословляла. Любовь Норы к царственному супругу была столь же непреложной истиной, как святость кардинала Клавдия, а благорасположение означенного супруга к шурину вызывало непреодолимое желание навсегда остаться в Авире. Базиль не сомневался, что гонец с приглашением на именование теперь уже покойного племянника не прибыл отнюдь не по причине скоротечной лихорадки, а потому, что Пьер боялся. Нора могла разрыдаться у брата на груди, а тот потребовать объяснений и по поводу Алека с Филиппом, и по поводу матери.
Граф Мо был готов поставить живого коня против дохлой кошки, что, останься он в Арции, ему бы на голову уже что-нибудь упало. По большому счету, его спасли Лось и собственное нахальство. Друга Саррижа и Вардо убивать не только опасно, но и глупо, а Тартю выжимает пользу и из чего можно, и из чего нельзя. Гризье поморщился, вообразив физиономию арцийского короля. Говорят, после смерти наследника он превратился в собственную тень, ни на мгновение не расстается с судебными магами и циалианскими рыцарями и строит себе новый дворец. Маркиза Гаэтано обвиняют в ереси, недозволенной магии и убийстве принца Анхеля и ищут по всей Арции. С тем же успехом Пьер мог бы издать указ о поимке ветра… Рафаэля Кэрну то и дело где-то «видят». Бывает, что и в двух, а то и в трех местах одновременно. То он в Мунте, то в Авире, то приходят вести с севера. Дескать, маркиз Гаэтано вспомнил, что он регент Арции и готовит восстание. Бред!
Тартю свихнулся, Кэрна никогда не тронул бы ребенка, он бы сразу содрал шкуру с кошачьего «короля». И правильно бы сделал! Бедная Нора… Хотя она вряд ли успела привязаться к сыну — Тартю решил воспитать Анхеля по допотопному этикету и отобрал у матери. Может, оно и к лучшему, если Пьеру свернут голову, сестренка сможет иметь другого мужа и других детей.
Базиль запил сестрины каракули вином, сжег над свечкой и задумчиво посмотрел на второе письмо. Заговор можно было отложить и на завтра, но спать не хотелось, и арциец сорвал печать с пылающим замком.
Почерк показался незнакомым, но все объяснилось весьма просто. Письмо было не от графа, а от графини. Антуанетта умоляла сжечь послание и к полуночи прийти в парковый павильон, так как ей необходим совет и помощь «истинного арцийского рыцаря». Похоже, белокурая прелестница основательно вляпалась в какую-то беду. Альберу она никогда не признается, да его и в городе-то нет, но почему ей нужен он, а не Морис? Правду сказать, Базиль был уверен, что эта болонка сейчас облизывает Саррижа. Неужели влюбленные поссорились? Хорошо бы! Базиль смертельно устал смотреть в глаза ничего не подозревающему Альберу и выслушивать любовные причитания Мориса, а от Антуанетты с ее опущенными глазками и губками бантиком арцийца откровенно тошнило.
Граф Мо был сыном своей матери и знал цену женскому лицемерию как никто другой, но не объяснять же двум дурням — старому и молодому, — что предмет их страсти — маленькая, похотливая дрянь, которой нужен и красивый, пылкий любовник, и богатый, влиятельный муж. Мать, та хотя бы была верна королю и семье, Антуанетте же не было дела ни до кого, кроме собственной персоны.
Базиль еще раз глянул на торопливые строки «умоляю», «сегодня ночью я буду одна», «дело идет о жизни и смерти!». Чего же она натворила? Тащиться на улицу Вепря арцийцу не хотелось. Во-первых, Аврора его изрядно измотала, во-вторых, ему наверняка предложат сделать что-то глупое. Хоть бы Альбер держал женушку в неведении относительно своих планов, но он ей доверял. Придется идти — дура слишком много знает. Слава святому Эрасти, она хотя бы не осведомлена о его роли в заговоре, зато о том, что он покровительствует их с Морисом связи, Туанон наслышана. Тоже немало, между прочим! Гризье вздохнул, поднял все еще благоухающий фьонскими магнолиями плащ, немного подумал и сунул в карман куртки злополучное письмо. Сжечь он его всегда успеет, но сначала как следует отчитает Антуанетту.
Надо быть сумасшедшей, чтоб писать такие письма! Он ей не брат, не муж и не любовник — это знают все. Попади записка в чужие руки, и вывод один: Базиль Гризье и Антуанетта Вардо — сообщники, причем речь может идти только о Ролане. Нет, положительно, Туанон надо вправить мозги… Базиль хлебнул вина и вышел в хмурую, слякотную ночь.

[Сумасшедший Самолётик]

В парковом павильоне творилось что-то странное. Двери были заперты, но окно на втором этаже распахнуто и к нему прислонена лестница, у которой маялись четверо молодцов в плащах и масках. Из самого дома доносились грохот и крики. Двое из стороживших лестницу то ли не выдержав, то ли подчиняясь приказу, полезли наверх. Ближайший дом был в трех десятинках ходьбы, а хоть бы и совсем рядом! Когда во владениях одного из знатнейших вельмож творится подобное, лучше сидеть тихо.
Благоразумие требовало повернуться и уйти, сделав вид, что он всю ночь провел в посольстве и ничего не знает. В павильоне кто-то закричал, крик оборвался коротким, отвратительным звуком. Что-то разбилось, наступила тишина, а потом вновь раздался грохот опрокинутой мебели. Двое у лестницы смотрели вверх, прикидывая, стоит ли вмешиваться. Базиль с трудом сдержал смешок — видел бы его сейчас Рафаэль Кэрна — и вытащил кинжал.
Мириец прикончил бы обоих сторожей, не сходя с места, но Гризье не был уверен, что попадет в цель на таком расстоянии. Чтобы подобраться к занятым потасовкой в доме чужакам, явно наемным убийцам, пришлось отступить в кусты, прокрасться вдоль стены, перебежать освещенное луной пространство. Церемониться Базиль не стал. Два удара в шею, и двумя душами в преисподней стало больше. Немного подумав, Гризье с отвращением сорвал маску с одного из новоявленных покойников и надел на себя. Снять ее он всегда успеет, а лицо кому попало показывать незачем. Подниматься пришлось с кинжалом в зубах, словно какому-нибудь атэвскому корсару, но предосторожности оказались излишними. Разгромленная комната была пуста, если не считать парочки лежащих ничком мужчин в уже знакомых плащах, не подающих признаков жизни. Бой шел в глубине дома, и Базиль пошел на звук.
Он успел как раз вовремя, чтобы прямым выпадом заколоть еще одного убийцу, собиравшегося ударить в спину графа Вардо. Базиль Гризье был сносным бойцом, но ему вряд ли б удалось справиться с теми, кто зарабатывал на хлеб и вино убийствами, однако появление арцийца оказалось для них полной неожиданностью, а основную работу Вардо уже сделал. Двое раненых, но державшихся на ногах разбойников были заняты поединком с Альбером и не поняли, что ворвавшийся в комнату парень прикончил их товарища. Тот, что повыше, заорал Базилю, чтоб он нападал со спины. Альбер это услышал и попытался отступить к стене. Базиль увидел залитое кровью лицо, но разбираться, сильно ли ранен граф, не стал: нужно было воспользоваться полученным советом. Арциец прикинул, кто из двоих опасней, и выбрал того, кто его окликнул. Ничего не подозревающий разбойник посторонился, освобождая место для «товарища», чем товарищ не преминул воспользоваться, от души рубанув высокого. Одновременно Альбер Вардо покончил с последним из нападавших и, шатаясь, повернулся к Базилю.
— Ты… Кто… ты? — Гризье едва успел его подхватить.
— Спокойно, Альбер. Полежите пока, я проверю дом.
— Базиль… Откуда?
— Меня вызвали… Да лежите вы, кому говорят! Вам изрядно досталось.
— Вы даже не представляете, насколько изрядно… Я — покойник, Базиль. И хорошо…
— Ваш предок за такие слова на вас обидится. Куда вас?
— В голову, в спину, в руку… Но это — ерунда. Главное, живот… Сорвите с кровати простыню, дайте мне и ступайте в спальню. Там должны быть эта шлюха… и ее любовник…
— Вот простыня, я сейчас вернусь… Лежите смирно.
— Куда я денусь… А завтра я стану совсем смирным.
— Не говорите глупостей, граф.
Гризье оглядел комнату, в которой, кроме них, было шесть тел. Одно некстати шевельнулось, и арциец, не желая рисковать, ударил мечом. Еще один из нападавших был оглушен, его пришлось сунуть в здоровенный гардероб и запереть на ключ. Пленные — вещь полезная. Глянув через плечо на полуживого хозяина с окровавленной простыней в руках, Базиль осторожно выбрался в прихожую. Никого, только следы крови. Зато во второй спальне обнаружилась рыдающая, но совершенно целая Антуанетта и четверо покойников, одним из которых был Морис. Базиль наклонился над другом. Руки Саррижа были теплыми, но сердце не билось.
Арциец с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на плачущую женщину, из-за которой все и произошло. Та испуганно подняла голову, в глазах промелькнуло что-то осмысленное, и Туанон умело бросилась Базилю на шею, но он ее отстранил.
— Успокойтесь, сигнора. Здесь не место для поцелуев.
— Уведите меня… отсюда.
— Позже, — Базиль глянул на Мориса и красотку — оба были совершенно одеты, а Сарриж сжимал рукоять меча. На застигнутых врасплох любовников они не походили.
В последнее время Базиль Гризье видел смерть чаще, чем ему хотелось. Равнодушие и ирония, которыми он прикрывался всю жизнь, не помогали. Можно, как Рафаэль Кэрна, смеяться над своей смертью, можно плевать на тех, кто смеется над тобой, но Базиль любил Мориса, как бы глупо это ни было. И еще глупей было то, что Альбера Вардо он тоже любил. Для этих двоих он не был ни «пуделем», ни шутом, ни сволочью.
Арциец присел на корточки, зачем-то осторожно тронув щеку убитого, Туанон заплакала громче и уверенней, вернув графа к действительности.
— Что здесь произошло? Говори, но быстро, мне надо бежать за медикусом. Зачем ты меня вызвала? Ты знала о заговоре?
— Базиль, ты о чем? Я ничего не знаю. Я тебя не звала! — женщина казалась ошарашенной. Нет, она и впрямь поражена. Антуанетта была природной лгуньей, но Базиль наблюдал за ней почти год, зная, когда она врет, а когда — нет. Сейчас графиня говорила правду.
— Ты мне этого не писала? — уточнил Базиль, вытаскивая письмо.
— Это… Это моя печать… Но это не я! Клянусь… Это другой почерк.
— Верю. Жди. Сейчас я пришлю медикусов и слуг… Или нет! Ты пойдешь со мной, я тебя оставлю в большом доме, и вот еще что, моя дорогая…

[Сумасшедший Самолётик]

Базиль оставил Антуанетту на попечении перепуганных служанок, отправил конюха за медикусами и стражей, спросил перо и бумагу, написал и разослал несколько записок и вернулся к Альберу. Графа перенесли на обитый кожей диван, раздеть он себя не дал — боялся потерять сознание. Базилю стало не по себе, когда он столкнулся глазами с раненым, но арциец взгляда не отвел.
— Что с этой шлюхой?
— Вы несправедливы к графине. Я отвел ее в дом и оставил на попечение служанок. Ей нужно лечь. В ее положении…
— Я знаю про ее положение, но не знаю, кто в нем виноват.
Базиль прекрасно знал, кто виноват, и полностью разделял мнение прозревшего Альбера насчет шлюхи, но Вардо умирал, и Гризье укоризненно покачал головой:
— Сигнор Альбер, если б не ваши раны и не уважение, которое я к вам питаю, я бы вынужден был вас вызвать на дуэль за клевету на кузину моего погибшего друга.
— То есть?!
— Вы еще не поняли? Странно… Хотя чего удивляться, мы все глупеем, когда речь заходит о нашей семье. Мать не собиралась убивать Филиппа с Алеком, она просто хотела стать королевской тещей…
— Базиль! Если вы что-то знаете…
— Вы можете читать?
— Пока да. От таких ран, как у меня, умирают два или три дня.
— Тогда я подержу письмо у вас перед глазами. Читайте.
Вардо читал, а Базиль лихорадочно подбирал слова. У Луи Трюэля вышло бы лучше, но не всем же быть «волчатами». Ладно, он тявкнет, что сможет.
— Что это? Это не рука Антуанетты!
— Это письмо, которое мне принесли. Почерка графини я не знал, но я бы не усомнился в подлинности и явился на встречу… Что я и сделал, только позже. Я был уверен, что сигнора догадывается о заговоре и, зная, что вы и Морис правды ей не скажете, хочет расспросить меня. Мне повезло, я задержался у любовницы и опоздал к назначенному часу. А вот Антуанетта пришла вовремя…
— Ты хочешь сказать?! — Вардо рванулся к Базилю и, побледнев от боли, осел на подушки. Арциец опустился на колени рядом и взял графа за руку.
— Клянусь вам, — широко распахнутые фиалковые глаза прямо-таки излучали искренность, — Антуанетта пришла на свидание со мной. Ее тоже выманили подложным письмом. Вот оно.
— Это ваш почерк!
— Сначала мне самому так показалось, но я шут, а не пошляк. Я никогда не употребляю выражений вроде «вопрос жизни и смерти», да и…
— Вы подписываетесь или полным титулом, или инициалами.
— Что поделать, арцийские нобили слишком долго мне объясняли, что имени Гризье следует стыдиться… К сожалению, ни Морис, ни Антуанетта этого не знали.
— Морис?!
— Тот, кого вы приняли за любовника, был вашим племянником. Когда стало ясно, что я не приду, они послали слугу с письмом к Саррижу. Это я нашел у Мориса. Немного в крови, но тут уж ничего не поделаешь: «Морис, я должен вам сообщить срочное, важное и неприятное известие. Без преувеличения скажу, что речь идет о жизни и смерти. Действовать нужно немедленно, а граф Вардо в отъезде. Я был вынужден привлечь к делу вашу кузину. Мы с Антуанеттой ждем вас ночью в парковом павильоне. Постаройтесь, чтобы вас никто не увидел. Искренне ваш. Базиль Гризье».
— Я тоже получил письмо, — прохрипел граф. — Меня предупредили, что моя жена сегодня ночью встретится с любовником. Я вернулся в Авиру… Я знал человека… Он казался мне подходящим для тайного дела, когда-то я спас ему жизнь. Я нанял его.
— Кто он?
— Его уже убили, Базиль… Мы караулили под окнами. Я видел, как вошла Антуанетта, потом — мужчина в темном плаще. Я видел их тени на фоне занавесок, они обнимались.
— Это был братский поцелуй, — отважно солгал Базиль. — Антуанетта очень боялась за брата и за вас. Ей нужна была поддержка.
— Я был слеп, — пробормотал граф, — и я за это поплатился… Я приказал своему наемнику убить обоих, а сам остался ждать. Меня не хватило на то, чтобы… Чтобы убить ее своей рукой. Он исчез… Наверху раздался шум. Он не стихал… Я справился с собой и пошел… Пошел… Поднялся по лестнице, и тут на меня напали. Я не понял, что случилось… Решил, что это слуги любовника, хотя откуда им было бы здесь взяться?
Появился медикус, и Базиль вышел. Что дело безнадежно, знал и он, и Альбер, но врач должен посмотреть. Может, ему удастся хотя бы снять боль. Рана в живот, что может быть хуже?
— Базиль, — арциец обернулся — Антуанетта с распухшими глазами стояла в дверях. — Базиль, что мне делать? Он меня убьет…
— Альбер никого больше не убьет, — Гризье подошел вплотную к женщине и заговорил быстрым шепотом: — Слушай и запоминай. Ты ничего не понимаешь. Получила письмо, думала, от меня. Я вызывал тебя в павильон, и ты пришла, хотя ничего не понимала. Ни-че-го! Тебе было очень страшно, ты знала, что в павильоне никого нет и быть не может, но тебе показалось, что в темноте кто-то прячется. Потом появился Морис, ты от страха бросилась к нему, и тут на вас напали. Поняла?
— Но… Но никакого письма не было.
— Было. Вот оно, — Базиль протянул исписанный лист, — оно БЫЛО у тебя в спальне, только ты никогда не читаешь писем. Особенно когда ждешь любовника.
— Но…
— Никаких «но». Все было так, как я сказал. Если тебя будут резать на куски, стой на своем.
— Ты… Он поверит?
— Альбер? Уже поверил. Он умирает. А тебя опять считает святой, Проклятый тебя побери!
— Базиль! Почему… Почему ты со мной так говоришь?!
— Потому что ты — маленькая дрянь, Туанон. Ты не стоишь ни Мориса, ни Альбера, но в сегодняшнем твоей вины нет. Будь ты чиста, как охапка лилий, это все равно бы случилось.
— Почему?
— Потом объясню. А пока читай письмо и думай, как смотреть в глаза Альберу, чтоб он умер счастливым. Теперь ты не только сестра Ролана, но и наследница Вардо, так что соберись! Сейчас придется врать. Сначала мужу, а потом этим…
— Этим? — Антуанетта честно пыталась понять, но главным для нее было, что в адюльтере ее не обвинят.
— Тебе нужны имена? Посмотри в окно. Явились собственной персоной… Стервятники — не божьи Вестники, не опоздают.

[Сумасшедший Самолётик]

Агония продолжалась третий день. Базиль сидел на подоконнике, кто-то ему рассказывал, что Александр Тагэре в бытность герцогом Эстре то и дело пристраивался на открытом окне… Странное дело, до Гразы граф Мо о горбуне почти не думал, хоть однажды и угодил к нему в лапы вместе с Жоресом и дядюшкой Реви. Все трое были пьяны и пытались принудить сестру маркиза Гаэтано выйти за Аганна. Глупо получилось, на следующий день их, как нашкодивших щенят, вышвырнули из Мунта. Аганн злился, а он сам? Пожалуй, он в глубине души был рад, что Дариоло не досталась брату. Базиль сам не понимал, почему, ведь Жорес был его кумиром. И горбуна он, к слову сказать, не возненавидел, а может, это ему сейчас так кажется. Через десять лет. После того, как братец с матерью заигрались и погубили мальчишек и Арцию…
Базиль отвернулся от осенней ночи. Не хватало еще, чтобы «пудель» взвыл над горестями любезного отечества. С него хватит Ифраны с ее интригами. Обмануть Александра Тагэре было просто — король верил людям. Верил вопреки всей своей бесчестной жизни. Верил или верит? Сколько времени прошло, а ни слуху, ни духу. Лучше бы Тагэре был жив! Лучше бы все были живы — и Филипп с Алеком, и Морис с Альбером, но уцелела только эта болонка, из-за которой все и произошло. Из-за нее и проклятой ревности Альбера, на которой в очередной раз сыграли.
Прошедший огонь и воду интриган оказался не умнее арцийского горбуна. Тот верил в лучшее, этот — в худшее, а исход — один. Паучиха своего добилась. Один враг свергнут и, вероятнее всего, мертв, другой умирает, остается беременная дура, которая благополучна скончается в родах вместе с ребенком, и поделом… Род Вардо на этом кончится. И род Саррижей тоже, как ни верти, дальние родичи — это дальние родичи. Те же Мальвани никогда не станут Тагэре. Проклятый, да ему-то какое дело до этих гордецов? Они его и за человека-то не считают, хотя в сравнении с теми, кто дрался под Гразой, он и впрямь не человек. А если — человек, то «волчата» и их король больше, чем люди.
Внизу зашумели. Прибыла Жоселин, значит, конец и впрямь близко, регентша не станет тратить драгоценное время, просиживая у изголовья умирающего врага. Ей не до того — поймала тигра, а он не пускает! На носу весна и война, хотя, по большому счету, Паучиха права. Использовать военные промахи как повод для переворота сам бог велел, регентша это понимает, потому и пошла вразнос.
Проклятый, как же он напьется, когда все кончится! До потери сознания. Он будет пить день, два, три… Пока не запьет то, что видел в залитом кровью разоренном павильоне. А ведь роль любовника Жоселин отвела ему, именно графа Мо должен был увидеть Вардо со своей женой, после чего убийцы прикончили бы всех. Нет, против него регентша ничего не имела, хотя он ездил к фальшивому «Ролану», что делало его опасным. Паучиха убивала двух зайцев сразу: устраняла свидетеля, а участие в заварухе иностранного посла выводило регентшу из-под удара. Все знают, что Альбер ревнив, а Базиль Гризье молод, недурен, принят в доме Вардо — взял да и соблазнил бедную затворницу, а ифранские дела тут и вовсе ни при чем.
Сорвалось. Вместо выдуманного Паучихой любовника заявился настоящий. И принял бой. Теперь Жоселин гадает, как такое вышло и кто из ее подручных стал играть свою игру; написав еще и Морису. О том, что подложное письмо от имени Гризье написал сам Гризье, найдя в спальне Туанон фальшивку, Паучиха умрет — не додумается. Вот так-то, сигнора! Волков ты обманула, а «пуделя» не удалось!
Базиль изящно склонился, приветствуя Жоселин Пата. Паучиха с умеренно скорбным выражением на постной физиономии протянула арцийцу шершавую руку.
— Если б ни печальные обстоятельства, я была б рада вашему обществу, граф. Я слышала, вы первым пришли сюда?
— Меня вызвали письмом, как оказалось, подложным.
— Но вы видели разбойников?
— О да! Наемные убийцы в масках, как в какой-то глупой книге… Мне пришлось убить троих или четверых.
Двери распахнулись, и на пороге появился Его Высокопреосвященство кардинал Ифраны Маврикий. Если Клавдий был толст, румян и походил на свинью, то ифранец отличался худобой и благородной бледностью, но деньги оба пастыря любили одинаково самозабвенно. Что, собственно, и привело их к кардинальскому посоху — Пауки ценили продажные шкуры, а продажные шкуры хранили верность Паукам, так как те платили больше других. Граф Мо сдержал неуместную во всех отношениях ухмылку и, опустив глаза, подошел под благословение сразу же после «паучат» и будущей вдовы.
Рука кардинала приятно пахла церковными куреньями, ногти были вычищены и аккуратно подстрижены. Воистину, вкушать благодати у ифранского шкурника много приятней, чем у арцийского.
— Ваше Высокопреосвященство, — Жоселин откровенно наслаждалась спектаклем, — есть ли надежда?
— Надежды нет, — скорбным голосом возвестил клирик. — Его душа готова расстаться с телом. Граф Вардо исповедался и получил полное отпущение грехов. Теперь он желает проститься со своим повелителем и своими близкими.
Королек воровато глянул на тетушку и произнес ничего не значащую фразу о том, что долг монарха и так далее. Слуги распахнули двери. Жермон после легкой заминки подал руку обливающейся слезами Антуанетте, а Базилю ничего не осталось, кроме как предложить свои услуги Паучихе. Бедная Нора, она-то со своим пауком не только под ручку ходит, хотя Пьер даже не паук, а мокрица… А мокриц нужно давить, а не сажать на престолы. Хотя какое ему до этого дело, скоро все кончится и он сможет вернуться домой, если снятый за арцийские деньги особняк можно называть домом… Смешно, но дома у него нет, не было и не будет. И не надо, зачем лишние хлопоты?
— Вы хотели говорить с Нами, граф. — Жоселин не стала ждать, когда ее племянник догадается, что говорить умирающему врагу в присутствии доброго десятка свидетелей.
— Да, моя сигнора, — Вардо был смертельно бледен, даже не бледен, а желт, а запах, стоящий в комнате, несмотря на жаровни с эллскими благовониями, свидетельствовал, что раны загноились. — Его Высокопреосвященство принял мою исповедь и разрешил мне испить Чашу Милосердия .
Вот даже как! Базилю стало тошно. Как бы ни были некогда близки Арция и Ифрана, сейчас они разошлись, и далеко. Арцийские нобили почитали Чашу трусостью, а если уходили из жизни по доброй воле, то не заручались купленным загодя отпущением. В Ифране же нет греха, от которого нельзя откупиться. Граф Мо понимал, что умирать от раны в живот тяжело, и не представлял, как потерявший зрение Жорес продолжает жить. Если б Вардо или брат попросили принести им яд, он бы сделал это без колебаний, но предсмертные ритуалы… Базиль почувствовал на себе взгляд раненого и взял себя в руки. Мирийцы танцуют со смертью, ифранцы заключают с ней сделки, а арцийцы не замечают ее до последнего. В каждом доме свои занавески.
— Мой государь, я прошу разрешения огласить мою последнюю волю.
Молодой король кивнул. Происходящее его тяготило, но что было причиной — сама смерть, то, что за ней стояло, или же духота и тяжелый запах, Базиль не понял.
— В этом ларце — список того, чем я владею, — арцийцу показалось или же граф Вардо особо пристально взглянул на кардинала. — Мое прежнее завещание утратило силу после того, как моя супруга забеременела, а Морис Сарриж, избранный мной наследником, погиб, пытаясь защитить мою супругу и свою кузину от наемных убийц. Прежде чем просить милосердия у Триединого и слуг Его, я вызвал нотариуса и продиктовал ему новое завещание. Сейчас оно будет оглашено, за исключением описи принадлежащего мне, ибо она слишком велика.
Королевский нотариус, лысый и бровастый и потому похожий одновременно на собаку и тюленя, вздрогнул и торопливо забормотал: «Я, Альбер-Жастин-Фаустус-Савиньен, граф Вардо, сигнор Эллорийский и Баргосский, находясь на смертном одре, заявляю свою последнюю волю, и да падет мое проклятие на головы тех, кто осмелится ее нарушить.
Титул и земельные владения за исключением Эллории, Баргосса и Пьеринских виноградников да отойдут моему наследнику, как указано в Коронном праве. Если Триединый в милости своей дарует мне сына, то по достижении двадцати пяти лет он вступит во владение землями и обретет право голоса в Совете Нобилей. Если небо пошлет мне дочь, то таковые права обретет ее супруг после свадьбы. Если же случится так, что род графов Вардо пресечется, то новыми владетелями Вардо станут потомки моего двоюродного деда из рода Мэррасов Эллских».
Нотариус перевел дух и слушатели тоже. Оставалось только восхищаться умом Вардо, защитившего своего не рожденного еще ребенка от паучьих лап. Мэррасы Эллские слыли людьми жесткими и к Ифране особых чувств не испытывали. Убить наследника Альбера означало пустить в страну чужаков, накрепко связанных с Эллским престолом, а Элл наблюдал за схваткой Ифраны и Оргонды, дожидаясь, чья возьмет, чтобы потом прижать измотанного победителя. Да, эллские вельможи Паучихе не нужны, ей придется трястись над ребенком Антуанетты.

[Сумасшедший Самолётик]

Законник вновь поднес бумагу к глазам, и Базилю показалось, что он ослышался: «Единственным близким родичем моей благородной супруги, — читал нотариус, — является ее брат герцог Ролан Авирский, состояние здоровья которого не позволяет ему заботиться о сестре. Я оставляю графиню Вардо и своего будущего наследника или наследницу на попечение Базиля Гризье графа Мо, доказавшего свою дружбу словом и делом.
Я завещаю вышеупомянутому Гризье свои Эллорийские и Баргосские владения со всеми доходами и соответствующие титулы, а также особняк в Авире и летние поместья.
Моим настоятельным желанием, которое в случае согласия сторон и церковного свидетельства обретает силу, является женитьба графа Мо на моей вдове и матери моего будущего ребенка после истечения срока Глубокого траура. С момента оглашения помолвки Пьеринские виноградники переходят в руки Церкви Нашей Единой и Единственной, дабы она молилась за здравие будущих супругов.
Таковы мои новые распоряжения. Список же посмертных даров моим друзьям и слугам не изменился. Все распоряжения на сей счет хранятся у королевского нотариуса господина Фуарсье.
Подписано в двадцать третий день месяца Сирены года 2886 от Великого Исхода в городе Авире в собственном доме и заверено личной печатью, печатью нотариуса и четырьмя непредвзятыми свидетелями».
Господин Фуарсье опустил документ и скромно отошел. Граф Вардо, стиснув зубы от боли, повернулся на своих подушках к Антуанетте.
— Сигнора, поняли ли вы, чего я от вас жду?
— Да, мой сигнор, — еле слышно пролепетала женщина.
— Согласны ли вы вручить свою руку присутствующему здесь графу Мо?
— Я повинуюсь вашей воле.
— Да или нет?
— Да, — отчетливо произнесла Антуанетта. Базилю захотелось ее убить. Похожие чувства одолевали и Жоселин, уж в этом-то арциец не сомневался. Что до него самого, то Александр Тагэре на Гразском поле чувствовал себя уютней. Горбун мог или вырваться, или умереть, а вот Базилю деваться было некуда.
— Друг мой, — маленькие глаза Вардо не утратили способности обжигать, — согласны ли вы взять на себя заботу о моей жене и моем ребенке и будете ли вы верно служить ифранской короне?
То есть возглавишь ли ты, мой дорогой, заговор, посадишь ли ты на ифранский престол неведомого Ролана, и потащишь ли на своем горбу хитрющую кошку и потомка графов Саррижских, какового придется называть графом Вардо…
— Друг мой, — повторил Альбер. А ведь он умоляет. Он отнюдь не уверен, что Базиль согласится, но ему больше некому завещать ни заботу о семье, ни заботу об Ифране, Проклятый ее побери! У бедняги в запасе один-единственный арцийский «пудель», ненавидящий собственного короля. Альбер верит, что жена ему верна, и если эта ложь — зло, то он, Базиль Гризье, — святой Эрасти!
— Граф, — Базиль старался говорить спокойно, — я принимаю оказанную мне честь и клянусь позаботиться о вашей семье и служить ифранскому престолу так же, как… служу арцийскому.
— Вы должны обручиться немедленно. — Спустись сюда божий Вестник и объяви, что умирающий упокоится в Свете, вряд ли на лице Альбера отразилось бы большее облегчение. — Если Его Высокопреосвященство не возражает…
Его Высокопреосвященство важно кивнул. Еще бы, заполучить знаменитые виноградники! Тут не только жену при еще живом муже обручишь с иностранцем, тут за Проклятого свечку поставишь. Будь у кардинала возможность остаться наедине с Паучихой, он, возможно б, и выторговал у нее взамен Пьерины Вангарию и пару тысяч ауров, после чего объявил, что завещание Вардо противоречит Книге Книг. Но времени церковнику Альбер не оставил. Если кардинал откажет, Жоселин, конечно, что-то даст, но несопоставимое по ценности, а если согласится, то отступать будет некуда.
Маврикий веско произнес:
— «…и было такое. Почуял благородный повелитель Лукериус приближение смерти и не знал, кому вручить корону. И призвал Лукериус праведного Амброзия, и попросил назвать имя нового короля. И назвал Амброзии богобоязненного и достойного мужа Давида Достарбарского, отмеченного высшей благодатью. И тогда повелел Лукериус своей супруге Корделии выйти замуж за избранного и в его присутствии скрепил праведный Амброзии будущий союз во славу Благодатных земель и божиим словом, и золотыми кольцами». Таким образом Церковь наша Единая и Единственная не видит препятствия в оглашении помолвки присутствующих здесь Базиля и Антуанетты.
— Святой отец, примите их взаимные клятвы, как святой Амброзии принял клятвы Давида и Корделии.
— Подойдите ко мне, дети мои, — провозгласил Маврикий, и Базилю показалось, что перед мысленным взором клирика витают залитые солнцем виноградники и множество работников с корзинами, собирающих небывалый урожай. — Отвечайте мне, готовы ли вы вступить в союз?
Умереть пару раз в своей жизни граф Мо готов был, но жениться, тем более на Антуанетте?!
— Да, — ответил арциец, понимая, что соглашается и на камень на шее, и на меч, подвешенный над головой. Он был в зале Совета, когда на голову Александра Тагэре нежданно-негаданно свалилась корона. Жаль, тут нет зеркала, было б забавно сравнить выражение лица горбуна с собственным. Что ж, Проклятый побери! «Пудель» Гризье исполнит все, чего от него хотят, и даже больше. Женится на шлюхе, взвалит на себя чужого ребенка, вытащит злосчастного Ролана из монастыря и усадит на престол. Назло Паучихе и Пьеру Тартю! А потом найдет способ освободить Нору от мужа, а заодно и Арцию от ублюдка…

[Агнеса]

— Я — Гризье, а не Изье, — пожал плечами пленник, — мне не понравится, если меня разденут мужчины.

Семью Марциала вспомнили!!!
Базиль шикарный! А где прода?)))

[Сумасшедший Самолётик]

Семью Марциала вспомнили!!!

Я знатно поржала, когда прочитала полное имя Марциала

Базиль шикарный!

Вот! Да! А как он смотрится на фоне своры благородных и честных, которых постоянно хочется огреть чем-нибудь тяжёлым. Не, огреть хочется только Сандера, он там самый незамутнёно благородный, остальные попроще и практичнее, но всё равно.
Но как он будет решать проблему синтеза "Александра на трон, семью - спасать" мне представлять страшно. О том, что ему ещё с одного короля корону снять надо - вообще молчу. Ну и жену как-нибудь не убить...

А где прода?)))

Если ты остановилась на помолвке Базиля с Антуанетой то только в голове автора))) Так что мне безумно хочется проды Арции, чтобы узнать,как там у Базиля дела будут.

Прочитала про Марциала, а он прикольный, согласна)) И даже умер хорошо, ну как, приятно, если бы ко всему тому - ещё и выжил вообще бы цены не было.

[Агнеса]

Я знатно поржала, когда прочитала полное имя Марциала

Что, часто вспоминают?)))) У него ж ещё брат был старший, и папа, и дедуля, помнится... Хорошая семейка, правильная Вообще когда перечитываю сцены с ним в старой редакции, такое чувство, что в новой она и их чуть-чуть поменяла. События, вроде, те же, а вот воспринимаются по-другому. Или это от того, что при чтении книги я была уже просто замордована благородными эльфями, и неблагородный, да ещё гей мне вообще подарком судьбы показался? Брата его очень жалко было

И даже умер хорошо, ну как, приятно,

Ну да, красиво умер, конечно, но умер(((( Автор - ... ! )))))))
А ещё сдаётся мне, что сцена "переговоров" Марциала с Годоем через Койлу была немного дополнена Надо зайти в единственный книжный, где эта книга продаётся, и найти)) А то вдруг это всего лишь моя буйная фантазия?)))

А как он смотрится на фоне своры благородных и честных, которых постоянно хочется огреть чем-нибудь тяжёлым

Если бы я начала с этой книги, сильно подозреваю, что именно Базиль был бы моим любимчиком)) Мне подобный типаж очень нравится, который типа фу, а на самом деле вполне получше многих чистых наиблагородных вместе взятых)) Очень его жалко в конце стало - мало того, что единственных друзей убили (по братьев вообще молчу, вот ВВК опять всё так мимоходом описывает, а ведь это вообще капец полнейший!! ), так ещё и на такой мадаме жениться должен! Брр!!
Сначала даже подумала, а не почитать ли книжку, а потом поняла, что, видимо, незачем - всё самое интересное ты мне уже выложила))))

[Сумасшедший Самолётик]

Что, часто вспоминают?))))

У меня такое чувство, что Изье это синоним Тарских, ну или хотя бы Арцийских геев, чес слово. Там в сюжете есть ещё высокопоставлленный священник, но очень убеждённо религиозный, он вообщем-то и решил пойти в церковь, чтобы отрешиться от мирских забот и не поддаваться греху мужеложества. Тоже кстати прикольный мужик, он конечно мутный, чего хочет фиг поймёшь и по ходу осознанно или неосознанно (я за неосознанно) играет за какую-то враждебную миру муть, но этот мужик единственный на совете всяких кардиналов скажет, что то, что церковь потеряла боевой флот - вина церкви и наказание свыше за нарушение ею же установленных законов, а то что кара пришла от язычников, ну так триединому виднее, его за это объявили тронувшимся, конечно, но всё равно мужик крут, уж раз решил пойти и стать священником, так этим и занимается.

Вообще когда перечитываю сцены с ним в старой редакции, такое чувство, что в новой она и их чуть-чуть поменяла.

Вполне возможно))

А ещё сдаётся мне, что сцена "переговоров" Марциала с Годоем через Койлу была немного дополнена Надо зайти в единственный книжный, где эта книга продаётся, и найти)) А то вдруг это всего лишь моя буйная фантазия?)))

А она там рассписанная?

Если бы я начала с этой книги, сильно подозреваю, что именно Базиль был бы моим любимчиком))

Очень может быть, он классный. И это его "я же помогаю вам свергать вашего короля, помогите мне предать моего!"

Мне подобный типаж очень нравится, который типа фу, а на самом деле вполне получше многих чистых наиблагородных вместе взятых))

Да уж, и главное ему же всё равно никто не верит и в него не верит, а он за них всех беспокоится и волнуется и из кожи вон лезет... эх.

Очень его жалко в конце стало - мало того, что единственных друзей убили

Да вообще несправедливо, мне Вардо уже из-за Базиля были симпатичны, хоть кто-то его признал равным и оценил вообще. Классные люди.

(по братьев вообще молчу, вот ВВК опять всё так мимоходом описывает, а ведь это вообще капец полнейший!! )

Да там у парня вообще звездец полны, младшеньких он любил же, даже Филипа, который ему слова доброго не сказал, маму он тоже любит, хотя та не рада, что он выжил, о сестре беспокоится тоже наверняка до умопомрачения, старшего брата тоже бросить не может, хоть тот его уже просто ненавидит и все эти чувства резко мешют друг другу и требуют совершенно разных действий, а уж как просто по человечески рвёт...

так ещё и на такой мадаме жениться должен!

Ну мадама то может не так и плоха сама по себе, ну не особо умна, ну не шибко верна, но чтоб подколодной змеёй была - вроде нет, но ему же просто тошно на неё смотреть будет... Слушай, у меня есть идея! Давай повторим трюк с Геро и вместо Антуанеты посадим в тело Катари после её смерти, а? (не, у меня есть свой конечно канон с посмертием и Сильвестр/Катари, но пусть будет ещё одна ветка), тогда всё станет интереснее и приятнее, как думаешь?

Сначала даже подумала, а не почитать ли книжку, а потом поняла, что, видимо, незачем - всё самое интересное ты мне уже выложила))))

Ну, как тебе сказать, последние книги мне даже нравятся, мне ещё Сезар/Марта нравятся, они хоть и благородные, но такие, не блаженные, деловито-благородные такие. Ещё Эрасти пару раз порадует, особенно в конце, когда объяснял Рене, что он не заигрывается, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Эрасти Святой и Проклятый, ему МОЖНО от их лица говорить! чуть позже найду этот момент ХДД