Милосердие на щите
Т1-06 М-24/М-21. "Остались только мы".
читать дальшеЕсли твоя жизнь ничего не стоит - привыкаешь к тому, что она всегда может исчезнуть. Просто быстро и незаметно для самого себя заучиваешь эту истину наизусть.
К тому, что друзья могут исчезнуть так же легко - привыкнуть уже не получается.
Ночью был очередной эксперимент и тело всё ещё дрожало от эха боли, пробегающей по нервам, но М-24 сжимал зубы не из-за этого. Он впивался ногтямми в ладонь и ждал, ждал, ждал, глядя на дверь в их комнату. Ждал, когда вернутся остальные. Они вернутся. Они не могут не вернуться.
И через какое-то время в дверь входит М-21. Не сразу посмотревший в глаза. Неулыбающийся.
Но М-24 не хочет понимать. Ещё минуту, секунду. Просто не понимать, не верить. Не знать.
Ещё хотя бы секунду.
М-21 молча подходит, садится спиной к спине и только тогда негромко произносит:
-Остались только мы.
А он молчит, закрыв ладонями лицо. Нет, он не плачет. Он просто... начинает верить.
И благодарить неизвестно кого за то, что М-21 вернулся.
Т1-10 Лорд (принцесса)|Рей. Возвращение Лорду духовного орудия ее отца.
читать дальшеАристократы, собравшиеся в тронном зале, настороженно молчали, пока Рейзел вежливо опускался на колено и здоровался с их Лордом.
-Мой Лорд, - в конце концов сказал пропадавший неизвестно где восемь столетий ноблесс. - Я понимаю, что это наглость с моей стороны, после столь длительного отсутствия, недоказав своей верности, но позвольте обратиться с просьбой.
-Да? - насторожено прорычала девушка, подперев щёку рукой.
-Вы не могли бы забрать Рагнарёк из моей фамильной усыпальницы? Боюсь, ему там не место.
После секундной паузы Лорд, слегка повернув голову, негромко уточнила у Раджека:
-Он мне семейную реликвию возвращает или в своём склепе убирается?
Аристократ предпочёл посчитать вопрос риторическим.
Т1-28 Франкенштейн/М-21. "Всегда мечтал завести собаку"
читать дальше-Всегда мечтал завести собаку, - и рука раздражающе по-хозяйски в серебристых волосах. М-21 дернул головой, отстраняясь:
-И как, - с ядовитым сарказмом, - завёл?
Учёный наигранно печально вздохнул:
-Кто ж знал, что долгожданная собака окажется такой... одичавшей, - с некоторым сожалением ответил он.
-Приручай, - отвернувшись, проворчал охранник.
-Непременно, - лучезарно и многообещающе улыбнулся Франкенштейн.
Т2-17 Франкенштейн/М21. "За любую силу надо платить".
читать дальшеБыло больно. Так, что тело скручивало судорогой хуже, чем раньше во время давно преодолённых приступов. И хорошо ещё, что остальные понимающе оставили его одного. Это потом мелкий начнёт высокомерно вздёргивать бровь, изображать пренебрежение. Другой вопрос – насколько убедительно. Потом Тао начнёт весело смеяться, будто для него всё происходящее забава. Потом Такео будет отводить сочувственный взгляд. А пока они все ушли, милосердно избавив его от необходимости испытывать унизительное ощущение собственной слабости.
И только этот треклятый доктор-учёный-сволочь улыбчивая остался в комнате, сидя у изголовья постели и держа руку на голове М-21. Не утешающе и даже не успокаивающе, просто напоминая, на каком свете его пациент находится и с кем. Напоминая, что он не в организации, что над ним не издеваются, что он сам так хотел, а по другому… может и можно, но Франкенштейн не знает – как.
А ещё он говорил, постоянно, не останавливаясь. Рассказывал об изменениях происходящих в М-21, объяснял, пояснял. Ни слова сочувствия и поддержки, от которых захотелось бы завыть, только спокойный рассказ. Спасибо ему за это. Правда, спасибо. И за помощь, и за понимание. А боль… А что – боль?
За любую силу надо платить. И это – далеко не самая высокая цена.
Т2-35 Геджутель/Франкенштейн. Встреча после долгой разлуки, разговор наедине.
читать дальшеНедоверие – вот первое, что поднимается в его душе. Он так старательно из столетия в столетие привыкал, что наглый, упрямый, почти безумный нахал исчез из его мира, что вот так, почти случайно – хотя какая случайность, когда дело касается Франкенштейна? – встретить его в этой почти обычной квартире?
Недоверие не исчезает со временем, оно лишь меняется. Да, всё реально, всё на самом деле и по-прежнему издевательски-ослепительная улыбка, и пронзительные, насмешливо наглые аквамариновые глаза – это всё реальность, не ещё один морок из бесконечной череды глупых снов. Но недоверие – оно такое старое, живучее и – о, да! – обоснованное, буквально прописанное в костях, что теперь лишь обращается в другую сторону. Теперь Геджутель просто и привычно не доверяет Франкенштейну. Разве это не естественно и привычно для них обоих?
Понимающе молчит Кадис Эстрами Ди Рейзел, оставляя их в одиночестве, не желая вмешиваться в вечные препирательства слуги и поверенного многих тайн прежнего Лорда.
Разговор не тёк плавной рекой – рассыпался острой галькой насмешек Франкенштейна по напряжённой сдержанности Геджутеля.
-А скажите, - вкрадчиво улыбается злосчастный учёный, - вы скучали по мне, Каджу-ним?
И голубые до жути глаза цепко смотрят в алые – напротив, требуя ответа. Честного ответа, не смотря на то, что верить словам этого… человека – всегда было великой глупостью, если ты не его обожаемый мастер. Тогда – это не столь катастрофично.
И всё же… всё же…
Геджутель опускает взгляд в полупустую чашку с чаем и отвечает, зная, что ещё не раз об этом пожалеет:
-Да.
АУ-17 Сейра. Черная Вдова "Это моя вина!" А+
читать дальшеОн был молодым, наивным и восторженным. Пытался выглядеть старше, аккуратно, волосок к волоску, зачёсывал серебристые тонкие волосы и смущённо краснел в ответ на её улыбку. Всегда старался подбодрить её, даже когда она не грустила, дарил цветы и, тайком от родителей, вкладывал в её ладонь конфету.
Когда жениху и невесте всего четырнадцать – это нормально, верно?
Он погиб, сорвавшись с обрыва на краю которого росли цветы, которые он хотел ей показать.
Он был нервным, злым и влюблённым. Обещал весь мир на блюде и бил чашки в приступе ревности, пока она поливала крокусы. Называл её прекраснейшей из богинь и равнодушной тварью, тут же осыпая цветами и прося прощения, нервно, с затаённой обидой, теребя золотые волосы.
Когда твоя невеста смотрит сквозь тебя и носит медальон с фотографией твоего предшественника – это простительно, верно?
Он погиб от удара молнии, когда во время грозы решил поехать к ней, чтобы… она не знала – зачем.
Он был добрым, теплым и родным. Хотел защищать, не задумываясь отодвигая её за спину, и обнимать, когда она выходила ему на встречу. Дарил что-нибудь от случая к случаю, под настроение, и ослепительно открыто улыбался в ответ на её улыбку, как самый счастливый в мире человек.
Когда твоей невестой стала ожившая мечта – это понятно, верно?
Он погиб в какой-то драке (хотя он бы назвал это поединком, но когда женщин волновали подобные мелочи?). Защищая её. И улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь…
В её дом больше не приходили женихи. В ней больше никто не видел невесту. И Сейра была этому рада, ведь это значит, что больше никто не разобьёт своё будущее счастье о её судьбу.
А на письменном столе всегда стояли три фотографии… без траурной рамки, усыпанные ворохом её воспоминаний. Девушка невесомо касается ладонью рамок, признавая:
-Это моя вина.
А они улыбаются ей из-за стекла. Они любили её, все трое. Как могли, но любили. Наивно, обиженно или тепло. И, устало пряча лицо в ладонях, неслышным шёпотом заканчивает:
-Но я всё равно ни о чём не жалею…
читать дальшеЕсли твоя жизнь ничего не стоит - привыкаешь к тому, что она всегда может исчезнуть. Просто быстро и незаметно для самого себя заучиваешь эту истину наизусть.
К тому, что друзья могут исчезнуть так же легко - привыкнуть уже не получается.
Ночью был очередной эксперимент и тело всё ещё дрожало от эха боли, пробегающей по нервам, но М-24 сжимал зубы не из-за этого. Он впивался ногтямми в ладонь и ждал, ждал, ждал, глядя на дверь в их комнату. Ждал, когда вернутся остальные. Они вернутся. Они не могут не вернуться.
И через какое-то время в дверь входит М-21. Не сразу посмотревший в глаза. Неулыбающийся.
Но М-24 не хочет понимать. Ещё минуту, секунду. Просто не понимать, не верить. Не знать.
Ещё хотя бы секунду.
М-21 молча подходит, садится спиной к спине и только тогда негромко произносит:
-Остались только мы.
А он молчит, закрыв ладонями лицо. Нет, он не плачет. Он просто... начинает верить.
И благодарить неизвестно кого за то, что М-21 вернулся.
Т1-10 Лорд (принцесса)|Рей. Возвращение Лорду духовного орудия ее отца.
читать дальшеАристократы, собравшиеся в тронном зале, настороженно молчали, пока Рейзел вежливо опускался на колено и здоровался с их Лордом.
-Мой Лорд, - в конце концов сказал пропадавший неизвестно где восемь столетий ноблесс. - Я понимаю, что это наглость с моей стороны, после столь длительного отсутствия, недоказав своей верности, но позвольте обратиться с просьбой.
-Да? - насторожено прорычала девушка, подперев щёку рукой.
-Вы не могли бы забрать Рагнарёк из моей фамильной усыпальницы? Боюсь, ему там не место.
После секундной паузы Лорд, слегка повернув голову, негромко уточнила у Раджека:
-Он мне семейную реликвию возвращает или в своём склепе убирается?
Аристократ предпочёл посчитать вопрос риторическим.
Т1-28 Франкенштейн/М-21. "Всегда мечтал завести собаку"
читать дальше-Всегда мечтал завести собаку, - и рука раздражающе по-хозяйски в серебристых волосах. М-21 дернул головой, отстраняясь:
-И как, - с ядовитым сарказмом, - завёл?
Учёный наигранно печально вздохнул:
-Кто ж знал, что долгожданная собака окажется такой... одичавшей, - с некоторым сожалением ответил он.
-Приручай, - отвернувшись, проворчал охранник.
-Непременно, - лучезарно и многообещающе улыбнулся Франкенштейн.
Т2-17 Франкенштейн/М21. "За любую силу надо платить".
читать дальшеБыло больно. Так, что тело скручивало судорогой хуже, чем раньше во время давно преодолённых приступов. И хорошо ещё, что остальные понимающе оставили его одного. Это потом мелкий начнёт высокомерно вздёргивать бровь, изображать пренебрежение. Другой вопрос – насколько убедительно. Потом Тао начнёт весело смеяться, будто для него всё происходящее забава. Потом Такео будет отводить сочувственный взгляд. А пока они все ушли, милосердно избавив его от необходимости испытывать унизительное ощущение собственной слабости.
И только этот треклятый доктор-учёный-сволочь улыбчивая остался в комнате, сидя у изголовья постели и держа руку на голове М-21. Не утешающе и даже не успокаивающе, просто напоминая, на каком свете его пациент находится и с кем. Напоминая, что он не в организации, что над ним не издеваются, что он сам так хотел, а по другому… может и можно, но Франкенштейн не знает – как.
А ещё он говорил, постоянно, не останавливаясь. Рассказывал об изменениях происходящих в М-21, объяснял, пояснял. Ни слова сочувствия и поддержки, от которых захотелось бы завыть, только спокойный рассказ. Спасибо ему за это. Правда, спасибо. И за помощь, и за понимание. А боль… А что – боль?
За любую силу надо платить. И это – далеко не самая высокая цена.
Т2-35 Геджутель/Франкенштейн. Встреча после долгой разлуки, разговор наедине.
читать дальшеНедоверие – вот первое, что поднимается в его душе. Он так старательно из столетия в столетие привыкал, что наглый, упрямый, почти безумный нахал исчез из его мира, что вот так, почти случайно – хотя какая случайность, когда дело касается Франкенштейна? – встретить его в этой почти обычной квартире?
Недоверие не исчезает со временем, оно лишь меняется. Да, всё реально, всё на самом деле и по-прежнему издевательски-ослепительная улыбка, и пронзительные, насмешливо наглые аквамариновые глаза – это всё реальность, не ещё один морок из бесконечной череды глупых снов. Но недоверие – оно такое старое, живучее и – о, да! – обоснованное, буквально прописанное в костях, что теперь лишь обращается в другую сторону. Теперь Геджутель просто и привычно не доверяет Франкенштейну. Разве это не естественно и привычно для них обоих?
Понимающе молчит Кадис Эстрами Ди Рейзел, оставляя их в одиночестве, не желая вмешиваться в вечные препирательства слуги и поверенного многих тайн прежнего Лорда.
Разговор не тёк плавной рекой – рассыпался острой галькой насмешек Франкенштейна по напряжённой сдержанности Геджутеля.
-А скажите, - вкрадчиво улыбается злосчастный учёный, - вы скучали по мне, Каджу-ним?
И голубые до жути глаза цепко смотрят в алые – напротив, требуя ответа. Честного ответа, не смотря на то, что верить словам этого… человека – всегда было великой глупостью, если ты не его обожаемый мастер. Тогда – это не столь катастрофично.
И всё же… всё же…
Геджутель опускает взгляд в полупустую чашку с чаем и отвечает, зная, что ещё не раз об этом пожалеет:
-Да.
АУ-17 Сейра. Черная Вдова "Это моя вина!" А+
читать дальшеОн был молодым, наивным и восторженным. Пытался выглядеть старше, аккуратно, волосок к волоску, зачёсывал серебристые тонкие волосы и смущённо краснел в ответ на её улыбку. Всегда старался подбодрить её, даже когда она не грустила, дарил цветы и, тайком от родителей, вкладывал в её ладонь конфету.
Когда жениху и невесте всего четырнадцать – это нормально, верно?
Он погиб, сорвавшись с обрыва на краю которого росли цветы, которые он хотел ей показать.
Он был нервным, злым и влюблённым. Обещал весь мир на блюде и бил чашки в приступе ревности, пока она поливала крокусы. Называл её прекраснейшей из богинь и равнодушной тварью, тут же осыпая цветами и прося прощения, нервно, с затаённой обидой, теребя золотые волосы.
Когда твоя невеста смотрит сквозь тебя и носит медальон с фотографией твоего предшественника – это простительно, верно?
Он погиб от удара молнии, когда во время грозы решил поехать к ней, чтобы… она не знала – зачем.
Он был добрым, теплым и родным. Хотел защищать, не задумываясь отодвигая её за спину, и обнимать, когда она выходила ему на встречу. Дарил что-нибудь от случая к случаю, под настроение, и ослепительно открыто улыбался в ответ на её улыбку, как самый счастливый в мире человек.
Когда твоей невестой стала ожившая мечта – это понятно, верно?
Он погиб в какой-то драке (хотя он бы назвал это поединком, но когда женщин волновали подобные мелочи?). Защищая её. И улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь…
В её дом больше не приходили женихи. В ней больше никто не видел невесту. И Сейра была этому рада, ведь это значит, что больше никто не разобьёт своё будущее счастье о её судьбу.
А на письменном столе всегда стояли три фотографии… без траурной рамки, усыпанные ворохом её воспоминаний. Девушка невесомо касается ладонью рамок, признавая:
-Это моя вина.
А они улыбаются ей из-за стекла. Они любили её, все трое. Как могли, но любили. Наивно, обиженно или тепло. И, устало пряча лицо в ладонях, неслышным шёпотом заканчивает:
-Но я всё равно ни о чём не жалею…
@темы: Осколки, Мышки плакали, кололись, но продолжали грызть Ноблесс, Фанфики
19.09.2011 в 17:33