Жрец и жертва

[camolyotik]

Текст с одним из самых моих любимых кинков для любых категорий и жанров.

Название: Жрец и жертва
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Бета:  Xenya-m
Канон: Блудный сын (Prodigal Son, 2019)
Размер: драббл, 571 слов
Пейринг/Персонажи: Малкольм Брайт (Уитли), Мартин Уитли
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Малкольм Брайт думает, что его отец похож на бога.
От автора: в сущности, все тексты, что я написала про Малкольма и Мартина этой зимой, я написала для  Z-I

Если бы мать спросила Малкольма, кем для него стал отец, хотя она, конечно же, так не сделает, ведь Джессика Уитли считает, что молчание может дать исцеление… Так вот, если бы мать всё-таки спросила его, а он бы решился ей честно ответить (когда-то в детстве — это было возможно), то Малкольм мог бы ей сказать, что Мартин Уитли похож на бога. Не того, из церкви, а из древних храмов, в которых, как дары и подношения, к ногам статуй бросали сердца и жизни. Одним из тех богов, что требовали крови и смерти за свою благосклонность. За то, чтобы только не оставлять простых смертных один на один с миром.
И Малкольм, лишив отца его жертв, теперь платит сам.
Несомненно, скажи он это матери — и та запретила бы ему видеться с отцом. Несомненно, это было бы разумно с её стороны. Несомненно, Малкольм рад, что тогда, когда он мог сказать — мать его уже отказывалась слушать. Если бы он мог молиться (но ему, язычнику кровавой веры, пристало ли тревожить Отца и Сына?), он попросил бы благословения для глухих.
Каждый раз Малкольм заходит в камеру отца, как восходят на жертвенный алтарь, и голос доктора Уитли туманит разум так же надёжно, как чаша с зельем, а улыбка вскрывает грудь и вырезает сердце не хуже ритуального ножа. Малкольм приходит каждый раз, приходит за всех тех, кого доктор Уитли не успел убить.
— Я бы никогда не тронул тебя, — шепчет ему отец, протягивая руку, но всё, что Малкольм слышит, забившись в свой дальний угол камеры, это «ты не достоин меня».
— Ты не можешь бросить меня! — кричит отец ему вслед, но Малкольм так устал, так устал жить — не убитым — под тенью Мартина Уитли. Под давящей тенью идола, чьи руки выкрашены кровью в багровый цвет.
— Ты вернулся, — отец улыбается ему навстречу, и Малкольм чувствует, как проворачивается в груди невидимый кривой нож, рассекая сосуды, удерживающие его сердце. — Я знал, ты не мог меня бросить здесь.
И Малкольм тоже знал это, хоть и надеялся обмануть сам себя. Но он снова возвращается, снова и снова, за подсказками, за ответами, за ядом голоса и казнью улыбок, но всё изменилось, за эти годы, что он не приходил к отцу, всё изменилось.
«Это твоё решение», — отец улыбается ему и снова протягивает ему руку, но иначе. Раньше он был готов взять, принять жертву, теперь — хочет дать.
«Ведь богам нужны жрецы» — истина, которая не нуждается в доказательствах. Столь очевидная, что только Малкольм и мог её не замечать. Шанс, данный его отцом, чтобы прекратить эту бесконечную казнь, вынуть, наконец, из кровоточащей груди кривое остриё ритуального ножа, взявшись за рукоять…
Малкольм впервые за все эти годы шагает вперёд, к отцу, чтобы взять в свои ладони эту протянутую — не щедро, но безжалостно — руку, почувствовать тепло и ощутить мягкость прикосновения. Чтобы склониться к ней и прижаться губами, вкладывая сразу всё, что вскипало и леденело в груди: и сожаление, и вину, и привязанность, которую не смог побороть, и восхищение, которое не смог уничтожить, и любовь, которая, вероятно, нужна была ему одному. И благодарность.
И — отказ.
Со стороны какой веры ни посмотри — он был окаянным еретиком и грешником, что перед Отцом и Сыном, что перед собственным отцом. Но он всё равно не мог — не желал — дарить отцу никакой другой жизни. Всё, что было у Малкольма — это он сам, как бы этого ни было мало.
— Ну что ты, всё хорошо, — шёпот доктора Уитли больше не туманит разум, не усмиряет боль, не дарит короткого забвения, но Малкольм слышит «так тоже можно, мой мальчик», и ему кажется, что теперь всё будет лучше.