16 ночь

[camolyotik]

Пусть я и считаю, что по правилам вежливости нужно сначала дождаться заказчика, но три дня достаточный срок, чтоб дойти, так что к чёрту вежливость.

Название: Шестнадцатая ночь.
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Описание: на заявку с феста Вальтер Придд. Шестнадцатая ночь после смерти Юстиниана. «Легенды врут?…»
Герои: Вальтер/Ангелика.
Предупреждение: авторское виденье семьи Приддов, но я упорно отрицаю наличие ООСа.
Размещение: дайте мне ссылку где - и несите хоть на ИМХО.

1 120 слов

Вечер почти превратился в ночь, напоминая вино, ставшее уксусом из-за неправильного хранения. Комнату освещали свечи, от которых уставшие ещё за день глаза начинали болеть, намекая на пользу отдыха и своевременного сна.

Вальтер поднял взгляд от бумаг и посмотрел на жену, сидящую в кресле с книгой на коленях. Ему хотелось побыть одному, но умная и всегда понимающая его супруга со дня смерти Юстиниана не желала оставлять его в одиночестве нигде, даже в рабочем кабинете. А у него не поворачивался язык её прогнать. Тоже — после смерти сына. Было бы странно ожидать, что после этого ничего не изменится, но он готовился к тому, что его будут избегать, и, понимая жену, не собирался мешать ей. А она вместо этого постоянно держалась рядом.

Иногда ему казалось, что она намеренно мучает себя за то, что не успела защитить Юстина. Это было глупо, Ангелика не могла ничего сделать, но это тяжело объяснить матери.
Иногда, он думал, что она рядом, чтобы напоминать ему о его поступке. Нет, под её глаза не легли тёмные круги, а пальцы не дрожали, переворачивая страницы или вышивая, но это неестественное, лживое до самых костей спокойствие, за которым, как звери в клетке, прятались боль, отчаяние, ненависть, истерика, — они пугали его ещё больше. Пугали призраком подступающего к ним безумия.
Вальтер старался гнать эти мысли, они с Ангеликой не могли позволить себе такой роскоши, как сумасшествие. За их спинами всё ещё был Дом. И дети.
Которых он не убил...
А иногда ему казалось, что Ангелика не хочет оставаться наедине со своими мыслями. И его оставлять наедине с ними — тоже. За это он порой был почти благодарен.

В любом случае, какова бы ни была причина, в одних случаях Ангелика была права, в других — в своём праве. И Вальтер не мешал ей до сих пор.
Но не сегодня.

— Ангелика, — его собственный голос не на много выразительнее шороха бумаг.
— Да? — она поднимает взгляд, и в нём нет ничего, кроме лживого спокойствия.
— Иди спать, уже поздно.
— Я подожду...
— Лика, пожалуйста, ты меня отвлекаешь, — чего в его голосе больше: просьбы или приказа? Он не привык просить. И никогда раньше не пытался ей приказывать. Вот и дрожат теперь непривычные интонации неуверенной рябью по воде. От этого — ещё более невыразительные.

Книга закрывается неестественно плавно, но Вальтер всё равно слышит раздражение и злость в этом нарочито сдержанно жесте. Даже для Приддов — слишком сдержанном. И почти готов к первому в своей семейной жизни скандалу. Однако Ангелика была не только урождённой Гогенлоэ, но и его женой. И последнее, уже не первый год, было важнее.

— Вальтер, мы должны сказать правду о смерти Юстиниана...

— Нет, — иначе его смерть будет бессмысленной и... зачем тогда вообще всё это было? Вальтер ещё мог похоронить сына, но делать это просто так?! Нет уж, он слишком ценил своих детей для этого. И жена не могла этого не понимать. И дорожила ими, наверняка, даже больше, но всё равно настаивает на своём. Не из любви же к справедливости, правда? — Лика, иди...

Но его виска касаются холодные пальцы жены:
— Я тоже умею считать, Вальтер. И читать. А в этом Доме нельзя не интересоваться...
— ... сказками, - сухо заканчивает за неё замерший каменной статуей герцог Придд. — Хватит говорить глупости.

— Ты хорошо умеешь врать, но не мне, — в словах Ангелики вся тяжесть океана, давящая на плечи. Её понимание, которого он не заслужил, неожиданно оказывается тяжелее её справедливой ненависти. Этого он с женой делить не хотел. Это знание должно было принадлежать только ему. Но Ангелика распорядилась по своему. — Я тоже имею право на эту встречу.

— Нет, — он качает головой. Этот разговор кажется ему самым тяжёлым за эти две недели. И за последние лет десять. — Не будет никакой встречи.
— Но ты её ждёшь, — мягкие ладони ложатся ему на плечи. Новой тяжестью? Поддержкой?
— Я жду не её.
И взгляд жены становится мягким. В таких глазах можно утонуть. Как в болоте.
— Тем более. Разве муж и жена не должны всё делить поровну?

— Нет, — Вальтер хотел бы улыбнуться ей сейчас. Но слишком неподходящая беседа, слишком неудачное время. — Жена должна быть послушна мужу.
— Законы Талига не оставляют нам другого выбора, — а вот она находит в себе силы на тонкий, как полумесяц, изгиб губ, и Вальтер на секунду задерживает дыхание.
— Да.

— Он мой сын, — Ангелика не забыла об их споре.
— Да, — снова повторяет он. — И ты впустишь его в дом.
В комнате повисает душная тишина.
— А ты выйдешь на встречу, — наконец разбиваются об пол хрупкие слова, и юбки шуршат, обозначая шаги жены, покидающей кабинет.

Теперь он остался один, и время потянулось медленно, разматывая мысли и воспоминания, как клубок.
Секунды по нервам, как мягкие молоточки клавесина по струнам, — стучат, заставляя дрожать, извлекая из души, как мелодию, волнение, сливающееся в тихую какофонию с ожиданием, отравленным привкусом естественного для любого живого человека страха. Эти струны за две недели оказались натянуты слишком сильно и теперь постоянно фальшивили, выдавая то предвкушение вместо тревоги, то возбуждение от грядущей встречи с необъяснимым вместо раскаяния. Они были перетянуты, да, но рваться под ударами торопливо бегущих секунд не спешили.
Ему ещё нужно дождаться сына и — целым. Собой. Хотя бы для того, чтобы не извиниться. Просто шагнуть ему на встречу первым.

Не унижая себя просьбами и оправданиями. Юстиниан должен был всё понимать и так. А если он не смог даже этого... что ж, тогда это главная неудача его отца.

Не мучая сына правосудием над отцом. Для Юстина это было бы слишком тяжело. Достаточно уже того, что его сын умер, дальше ему должно быть легче, ведь смерть прощает многие грехи.

Минута неспешно текла за минутой, ударяя в голову, как старое вино, кружа мысли выдержанным за две недели ожиданием. И Вальтеру уже хотелось, чтобы сын пришёл к своему убийце как можно быстрее. В самом деле, не может же его Юстин прийти всего лишь к исполнителю. Он сын своей семьи, какое ему дело до тех, чьи руки оборвали его жизнь, когда рядом есть тот, кто принял смертоносное решение? И тот, кто решил эту смерть скрыть. Нет, его сын не может так ошибиться, делая такой простой выбор. В это Вальтер верил искренне. Всё-таки, он гордился наследником.

Утро вползало в кабинет разочарованием и пустотой, выматывающими и душу, и разум. Он ждал этой ночи. Он, смешно подумать, на неё, кажется, даже надеялся. Но в этот раз дурные приметы обошли его дом стороной. И это не принесло радости и облегчения.

Вальтер зажигает ненужные уже свечи, чтобы увидеть живой огонь. Даже четыре, будто разочарование тоже какая-то нечисть. Он наливает вино не для того, чтобы опьянеть, а чтобы выгнать из головы хмель бесплотного ожидания.

Герцог пытается понять: неужели старые легенды врут? Или врут именно эти легенды? Или всё не так просто, и двумя условиями правило не ограничивается?

А, возможно, его Юстин нашёл третий путь. Возможно, настолько не хотел видеть подлеца-отца, что послал к кошкам все законы мира. Почему бы и нет? Этот мальчишка никогда не любил, хоть и умел, соглашаться со старшими.

Единственное, что хотел бы узнать Вальтер: придёт ли сын к нему когда-нибудь?