Гм, а если на фикбуке не забиты в перечне канона нужные мне персонажи то всё, я их никак уже проставить не могу? Раньше можно было просто написать, если какого-то героя в списке не было, а теперь сделали типа лучше?
Скажите, что я тупой и чего-то не понял, как сделать, а не так оно и есть

---

Мой мотиватор на сегодня

Никогда не путайте движение с действием.

Эрнест Хемингуэй, писатель

Получи свой мотиватор

---

Вопросы по написанию рейтинга:
1. Как заставить персонажей раздеться? не за 10К слов, посвящённых тому, как вызрывы пытались, но герои находили новые способы прикрыть наготу.
2. Как заставить второго героя раздеться?
3. Как убедить героев заткнуться и не ебать мозги друг другу, мне, окружающим, не обсуждать цены на нефть, мировую политику, мнение будизма о демонах, христианства о богах, о слабости и силе человечества, войны разведок, которые ещё не случились и прочую поебень, всё что угодно, лишь бы не трахаться.
4. И! Когда ты всё это сделал и можно приступить к рейтингу: как не закончить всё за 10 слов?

---

Вообще, Крохитен - это, конечно, ходячая иллюстрация к выражению: а девкой был бы краше.
Какая красивая женщина из него получилась бы всё-таки
А вообще, я что хотел сказать, если кому-то, кроме меня, это ещё интересно, какой-то добрый человек взялся её снова переводить. Я честно держу кулачки, чтобы его а) хватило до конца; б) чтобы когда он дойдёт до конца, ожили английские переводчики и доперевели вторую половину последнего тома.
Аминь.

---

А, и что я ещё хотела сказать о  WTF Law & Order: SVU Barisi 2019 - они ужасно милые и живые в общении Настолько милые и живые, что я даже не чувствую этой неловкости от общения с анонимными участниками, очень эмоциональные, прямо хочется, хочется общаться с ними Не знаю, разделяют ли они моё желание, меня бывает иногда много, вы знаете, но аввввв!

---

Имею сказать, что совершенно внезапно упала в выкладки  WTF Law & Order: SVU Barisi 2019
Во все.
Прошу винить во всём их вымарано цензурой коллажиста Белых снов, которые мне, ни разу не визуалу в общем, и не поклоннику коллажей в частности, СЛУЧАЙНО вынули сердце.
Упасть во что-то незнакомое? Люблю. Умею. Практикую.
Но у этого таланта всё ещё появляются НОВЫЕ грани.

---

То ли степень социальной неловкости, то ли общего снобизма, то ли просто весёленьких тараканов: нельзя поставить смайлик с обнимашками и поцелуйчиком (вот этот ) малознакомому человеку или анонимному автору на ФБ, потому что мы же не знакомы, не пили на брудершафт, а я тут лапать лезу.

---

А бывало ли у вас и как часто, такое, что текст должен быть красивым, но, сука, не хочет?

---

 bna0108, рада видеть у себя)) Привело что-то конкретное?

---

Эта игра определённо обогащает меня новым опытом

---

Потому что можно вывезти девочку из деревни, но не деревню из девочки.

Какой бы ни был фандом, какая бы ни была трава, Этерна, Леворукий её забери, оправдывает своё название раз за разом. Ну и знаете, всё ещё, ни в одном фандоме, женщины, которая пришлась бы мне по сердцу настолько, насколько Катари, я не встретила. Всё ещё моя любимая королева.

---

А, нет, авторы родили Эпилог.
Зачем?
Все живы (все, и нет таких слов, чтобы правильно выразить мои чувства), все вернулись по местам, только Франки ушёл копаться в архивах союза, чтоб понять, что с Мастером случилось (надеется найти надёжный способ его добить?), а Тао директором школы.
Детей точно доведут до психушки этими стираниями памяти, а потом внезапными возвращениями людей, которых они знали, но теперь забыли

---

А какая эпоха ждет тебя, Алиса?

А какая эпоха ждет тебя, Алиса?

Не могла выбрать между. Очень люблю Смутное время. Очень люблю Рокенрольщика и его дружбу с королём маджонга. И смерть Рокенрольщика, то как и почему, это, наверное, единственное место во всей истории, где я каждый раз до слёз просто, в хлам, до колкого комка в горле.
Очень надеюсь, что будут истории по этому времени

---

А смотрите, что у меня есть, у меня теперь есть моя отпешечка
Крылатая, спасибо тебе бесконечное

19.01.2019 в 11:09

Пишет  Унылый Ленивец:

Метеора и гриб-безопасник Заб Неру

 Сумасшедший Самолётик, спасибо за комикс.

---

---

Misericorde

Название: Misericorde
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Фандом: Ноблесс
Размер: 835 слов
Пейринг/Персонажи: М-21, Кромбель
Категория: преслеш
От автора: в подарок  Rustor на новогодние праздники. Я прочитала твоё "хоть бумаги сжигают" и меня что-то под руку толкнуло и понесло. Скажи, лапонька, за что? Мне и без этой травы отлично жилось.
Примечание: по заявке "Ноблесс, с М-21 любой пейринг, любой жанр, можешь привязать к теме праздника, а взгляд со стороны или же внутри самого действа на твоё усмотрение. Да хоть смотреть за тем, как бумажки сжигают/топят/жуют"
Размещение: сообщите, и хоть на перловку.

Леннарт появился в кабинете бесшумно и незаметно, как густая вечерняя тень, залегающая в углах и складках портьер. Кромель даже не обернулся, только слегка махнул рукой, говоря, что заметил и не возражает компании. Как бы там ни было, чтобы завтра не должно было случиться, Леннарт не стал бы обременять его своим обществом, если бы профессор был против. Оба знали это, равно как и то, что в разрешении Кромбеля не было ни жалости, ни милосердия. И Леннарта это полностью устраивало, как и прожитая жизнь, и приближающееся завтра.
— Волнуешься?
Кромбель не спрашивает «боишься?», он не имеет привычки оскорблять без нужды, и Леннарт чувствует, как губы без его воли ломаются, трескаются улыбкой.
— Да, — пожалуй, это даже смешно и честно, и его ли вина, что вопрос подразумевается не тот…
Кромбель оборачивается, смотрит по-исследовательски внимательно, и спустя мгновение приподнимает одну бровь — Леннарт чувствует колкое желание в пальцах прикоснуться — и бросает, как пригоршню мелких монет:
— Ты можешь отказаться.
Да, он может. Кромбель уже говорил ему это, говорил, что Леннарт моет просто пойти «на пенсию», спокойно дожить свой век. Самым верным сподвижникам, вышедшим из строя это было позволено всегда. «Верность должна быть вознаграждена. Вот и всё», — когда-то бросил профессор, и он запомнил. Но в чём смысл бесполезной жизни? Медленно гнить где-то на задворках мира в собственном домике, бессмысленно погибнуть на первом же задании (что толку с калеки?) или сгинуть в одном из экспериментов — вот и весь выход. Но в последнем варианте был хоть какой-то прок. Возможно, то что получится в конечном итоге из ущербного опытного материала, ещё сможет принести пользу… Было бы неплохо.
Леннарт улыбается, медленно качает головой и думает, что надо бы отвернуться, отвести вгляд, посмотреть в окно, где торжественно и прекрасно догорает закат, который он вряд ли в следующий раз увидит скоро. Или увидит вообще. Но незамысловатая правда заключается в том, что на живописные виды он мог любоваться из любого другого окна, но не хотел. Что нового, что такого особенного, могло быть в угольно-тёмных деревьях, апельсиново-кровавом небе и небрежных мазках тонких облаков? Леннарт смотрел в серые, как зимнее, тяжёлое небо, глаза и не видел за ними остального.
— Нет, — Леннарт улыбается шире и делает два шага, оказываясь вровень с массивным, основательным, как горный хребет, креслом, и опускается рядом с ним на ковёр. — Не в этом дело.
«Абсолютно», — стучит в висках спокойное, ровное осознание. Он только сейчас с ослепляющей, пронзительной ясностью понял, что другого шанса не будете. Это так очевидно и глупо, и он бы, наверное, привычно скрутил мысль в жгут, уложил где-то между сердцем и лёгкими — давит и мешает обоим, но этим можно пренебречь, как все годы до этого — и не остался бы у себя. Но вместе с тем пришло и понимание — отчаяние и боль переплавившиеся в смирение — что никакие его слова, чувства или поступки никак не отяготят Кромбеля. В самом деле, то, что осознание этого факта — очевидно, лежащего на поверхности — заняло столько времени говорило о какой-то нереальной глупости и гордыне, о способности строить иллюзии на грани гениальности.
Узловато-мазолистая рука опустилась на жёсткие, отросшие с последней стрижки волосы в ласке опытного, но не любящего хозяина, который знает, что собакам нужно уделять внимание, но не испытывает к этому никакой внутренней потребности. И всё-таки Леннарт, замирая под этим прикосновением, останавливая дыхание, чтобы не потревожить безучастно-расслабленные пальцы, едва задевающие его висок, благодарен Кромбелю. Потому что, да, псам действительно очень нужно и важно внимание.
— Хотел о чём-то попросить?
— Профессор?
Кромбель ухмыляется, треплет небрежно его волосы, ставя их дыбом и негромко смеётся:
— Есть такая традиция, о последнем желании перед смертью. Хотел чего-то?
На самом деле — много. Гораздо большего, чем имел права даже думать, тем более озвучивать и то, что завтра станет для него будет последним днём, ничего не меняет.
— Я… Вы можете уничтожить… «меня»? Чтобы ничего не осталось?
— Боишься, что сможешь вспомнить прошлое, малыш? — в голосе Кромбеля смех и яд, похожий на ласку, но Леннарт никогда не обманывался, всегда чувствовал суть, сердцевину этой мягкости в изученном до последнего обертона голосе, и всё равно каждый раз тянуло под рёбрами: долго, протяжно, сладко.
— Не хочу отдавать ему ничего, — признаётся — не кается — Леннарт, поддаваясь вперёд, заглядывая в глаза, не чтобы убедить, чтобы просто не потерять чужой взгляд.
— Жадный, — то ли смех, то ли одобрение, и Леннарт кивает, да, он жаден, даже с другим собой он не готов делиться прожитой жизнью. Тот, что придёт ему на смену, беспамятный, с новым — лишённым недопустимых привязанностей — сердцем, уже не будет им, и он ничем не заслужил памяти Леннарта, его жизни. А если вдруг заслужит… Профессор отдаст ему, забыв о просьбе, и думать об этом даже не обидно. Если тот, другой, заслужит, значит пусть так и будет. Не Ленарту решать.
— Хорошо, — голос Кромбеля разбивает повисшую в кабинете тишину, ложится уверенной свинцовой тяжестью на плечи. — Я уничтожу все данные о тебе, как только они станут не нужны. Это не сложно.
Он, наверняка, должен поблагодарить, но почему-то даже выдохнуть не может. От благодарности, от прошивающего насквозь, внезапного, неожиданного чужого согласия — милосердия — почти останавливающего сердца. Леннарт слегка поворачивает голову и делает то, ради чего пришёл, то, что заставляло кровь пульсировать по венам быстрее с того момента, как он переступил порог — касается губами тёплых, пропахших бумагой и медикаментами пальцев.

---

Тень матери

Название: Тень матери
Автор:  Сумасшедший Самолётик
Фандом: Отблески Этерны
Размер: 678 слов
Пейринг/Персонажи: Катарина Оллар, Август Штанцлер
Категория: джен
От автора: в подарок  beatlomanka на новогодние праздники. Я не уверена, что это именно то, что ты хотела, Рып, но получилось, что получилось
Примечание: по заявке "Катарина и ее истинное отношение к Штанцлеру"
Размещение: сообщите, и хоть на перловку.

Мать напевала мелодию без слов, заплетая её волосы в косы, укладывая их вокруг головы. Камеристка сделала бы лучше, но Катари не спорила, когда мама велела той выйти и сама принялась за причёску дочери. Катари знала, что с матерью не стоит спорить, иначе не оберёшься сухой горечи от непролитых слёз в её вдовьем — она помнила, что состарилась мама мгновенно, но лишь через два месяца после смерти мужа, помнила и уже почти знала причину — голосе. Ни в одну из этих непролитых над её своеволием слёз Катари не верила, но слышать их не любила. Настолько, что была согласна даже явиться королю с не самой лучшей причёской из возможных.
«Я провинциальная дурочка, — говорила она себе, расправляя складки юбки, пока змеящиеся по голове косы скреплялись шпильками. — Мне простительно».
— На память обо мне, — шепчет Каролины, целуя её в висок, и в этом жесте мелькает что-то глубинно материнское, так редко достающееся дочери, и обречённо-безжалостное, сродни тому почти забытому материнскому взгляду вслед старшему из братьев. Катари не хочет думать об этом, не хочет вспоминать, не хочет решать как к этой памяти относиться. Ей всего семнадцать, и она хочет быть глупой девочкой, которая не знает даже того, что ей говорят, и не видит дальше собственного носа.

После каждого разговора со Штанцлером, Катари хочет расплести волосы, пройтись по ним гребне, стирая то старое, впившееся в память ощущение материнских тугих и неловких кос, отягчающих её голову на излишне тонкой шее. Вытравить из тела призрак равнодушной, последней и бессмысленной в своей пустоте заботы женщины, что была любима Катри более кого-либо.
В такие вечера талигойская королева отсылает камеристку и сама освобождает каждый локон от шпилек и лент, сжимающих череп стальным пыточным обручем.
«Я помню мама, — повторяет она про себя каждый раз, никогда не вслух, потому что верить даже тишине и одиночеству собственных покоев отучилась после первого же разговора со старым другом семьи. Сама. Она всегда была умной девочкой, хотя и мечтала о глупости позволяющей не видеть на самом деле. — Я помню. Вспоминаю каждый раз, не знаю, о том ли, о чём ты хотела».
О жаре заката в день, когда в бреду — ядовитом, смертельном — метался отец и звал, звал того, кого спустя неделю ей велели больше никогда не почитать, как брата. О сладости родниковой воды, которой она умывалась каждый раз, когда сбегала от желанной и лишней материнской ласке. О фаянсовой, застывшей любезно-пизнательной улыбке на лице самой прекрасной женщины в мире, когда та знакомила дочь со старым другом, однажды очень их выручившем, который и теперь не откажется помочь неопытной девочке не пропасть при хищном и голодном дворе.
Граф Август не отказался, это верно.
Катари закрывает глаза, стараясь не смеяться — это прозвучало бы странно для кого-нибудь, кто возможно слушал её одиночество — и вычёсывала из распущенных кос прожитый день и вечную печать материнских прикосновений.

— Девочка моя, что ты такое говоришь, — в голосе Штанцлера столько искреннего недоумения, обиды в лучших его чувствах, что Катари чувствует зудящее желание в пальцах то ли погладить поседевшие волосы умилённо-усталым жестом, то ли поаплодировать. Она не помнит в какой момент кансильер стал казаться ей младше и глупее, подлее и опаснее разом. Его наивная юность в своей бескомпромиссной уверенности, что он убедителен иногда даже вызывала жгучую перечную зависть. — Я всегда относился к тебе как отец. Если бы у меня была дочь…
Катари улыбается и, вероятно, есть что-то в её улыбке такое, что заставляет старого графа замолчать. Отец? Нет, никогда он не был для неё отцом, единственный человек, которого она раз за разом, до отвращения, тошноты, выворачивающего наизнанку отторжения, видела в нём — это мать. Тот же неживой фарфор черт, талантливым скульптором и художником, приобретший разительное сходство с живыми, та же безжалостно жадная, требующая и требующая, ласка в голосе, то же понимание доброты и помощи. Видела. Ненавидела. И ничего не могла с этим сделать.
— Вам не стоит быть моим отцом, кансильер, — право, это даже не смешно. — Вы не похожи на него ни капли, — ни на одного из них, для одного слишком мелочны и слабы, для другого слишком умны и сильны. — Идите, — Катари отворяет тайный ход не Августу Штанцлеру, бывшему, теперь уже бывшему, кансильеру Талига, не свидетелю её мнимых и реальных преступлений, не — тем более — давнему соратнику, но тени, призраку матери в каждой его черте.

---

Совершенно внезапно, без объявления войны, абсолютно неожидаемая мною команда. Но очень хочу в них верить.
Не любить незнакомую команду заранее, не любить

---

youtu.be/1JoFsTDfd-8

А между тем десятого числа вышла первая серия Обещанного Неверленда. Смотреть я его, конечно, вряд ли буду, но манга мне понравилась. Я, конечно, отпускаю, чтоб почитать залпом, с завершения арки в пятом томе, но судя по тому, что я видела там всё ещё всё хорошо.

---

Я не уверен, что кому-то это интересно, но если кому-то хочется однострочников на Старый Новый Год или Крещение, с вас заявки.